Николай Бахрошин - Викинги. Скальд Страница 2

– Про то – пусть боги судят, – сухо заметил Ратень.

Князь, ехидна, всегда умел попасть пальцем в рану. Конечно, старый Олесь, наставляя Ратня на путь волхва, совсем другому учил – уж никак не рубить, не ломать шеи злым колдунам. Но как иначе, если сами боги когда-то повелели ему извести под корень вражье семя. Именно ему, бывшему удалому дружиннику, выпало совершить месть, вспомнив прежнюю воинскую сноровку.

Значит, так суждено!

– Выходит так, – подтвердил Добруж, словно бы отвечая его невысказанным мыслям. – Значит, кончается мой срок…

Ратень не сразу сообразил, что князь – о своем.

– Я снаряжу тебя на огненную дорогу, князь. Провожу с дымом на суд богов, – сказал волхв. – Это я могу тебе обещать.

– Так… Пусть будет так! – твердо сказал старик, на миг напомнив бывшему воину бывшего князя, одинаково стремительного на слова и дела.

Они опять замолчали. За стеной мерно, протяжно завывал ветер, и потрескивали поленья в огненной каменке. Темные, лохматые тени кривлялись на скобленых бревнах, отблески огня плясали на полу и стенах, дотягиваясь даже до лица умирающего. В какой-то миг Ратню показалось – князь подмигивает ему. Но это показалось, конечно.

– Ратень? Слышишь ли? – опять позвал князь.

– Я слышу.

– А сокровищницу мою свеоны все-таки не нашли! – неожиданно похвастался старый. – Град Юрич взяли, дружину побили, а казны в подвалах и не было… Хочешь знать, где она?

– Не хочу, князь! – Он почти рассердился. Добружу жить-то осталось считаные мгновения, одной ногой, почитай, уже на огненную дорогу ступил, а все о былом богатстве печется.

– Не хочешь? Врешь, наверное… Золото, серебро – его все хотят… Впрочем, ты – волхв, у вас – иное… – рассудил князь. – Хотя, все одно… Мне теперь золото ни к чему, а ты уж сам решай, что с ним делать…

– Не хочешь – не говори!

Ратень действительно в этот момент меньше всего думал о сокровищах. Известно, Велес Круторогий не просто так подсунул людям лукавое золото вместо честного, несгибаемого железа. Когда-то хитрый бог решил таким образом испытать роды человеческие, да переусердствовал.

– Не хочу, да. Но скажу. Умирая, не стану тянуть за собой тайну сокровищницы. Тебе оставлю, ты решай, что с ней делать… Я же помню, как ты когда-то пришел в Юрич воином, служить в дружине за серебро. А теперь, видишь, вся княжья казна тебе достанется, – вдруг добавил он едко.

– С тех пор прошло много лет, князь, – терпеливо напомнил волхв. – Ты стал другим, да и я тоже.

– Скажу! – повторил старик, как капризный ребенок. – Никому другому бы, а тебе – скажу! На излучине реки Лаги, напротив горы с тремя вершинами, тех, что похожи на лысые макушки, есть по левую руку по течению каменная россыпь на берегу… Слушаешь ли?

– Слушаю, князь.

– Слушай! Так вот, если откидать камни, под ними – лаз в пещеру. Лаз узкий, неприметный, но пещера большая, просторная, уходит глубоко в землю…

Князь Добруж не долго оставался в сознании. Скоро снова закрыл глаза и больше не открывал их. Не метался больше, просто бредил тихим, неразборчивым шепотом, похожим на невнятную жалобу опадающих листьев.

Волхв, как ни прислушивался, ни слова не разобрал. А когда в очередной раз вскинулся от наплывающей дремы, ему показалось, что в избушке стало совсем пусто и как-то слишком просторно.

Умер, значит, отошел духом! – понял Ратень, даже не глянув на старика. И Мара-смерть отступила, больше не бродила поблизости, шурша сухими темными крыльями. Получила свою поживу.

Как положено, Ратень прожил в избушке еще сорок дней. Держал в порядке лесное жилье. Вдруг дух хозяина еще захочет сюда вернуться? Рассердится, если увидит брошенную избу.

Он, волхв, хорошо знал – именно сорок дней и ночей отпущено духу умершего, чтобы без помех побродить по Яви, беспрепятственно заглянуть во все уголки, понять то, что никогда бы не понял при жизни. Уж потом боги пристально, до каждого мига, рассмотрят прошедшую жизнь и, смотря по заслугам, откроют перед умершим врата Прави, допустят достойного в светлый Ирий, или, наоборот, отошлют в подземное царство ксаря Кощея, к судье мертвых Вию, назначающему недостойным положенное наказание.

Кто знает, какая участь ждет бывшего князя, когда-то прославившегося воинскими победами, жестокостью и сребролюбием, а потом доживавшего свои дни отшельником в худой избенке, затерянной среди северного безлюдья? Много зла сделал князь со своею хмельной дружиной, многих убил, многие семьи осиротил, но и сам доживал свой век в одиночестве, оставшись сохнущим деревом без единого листика… Всех его близких вырезали свейские воины конунга Рагнара, род князя на нем и пресекся – это ли не наказание еще при жизни? И родичам-поличам Добруж принес много бед, железом рубил, данями обирал, а теперь вот все свое богатство оставил… Да, такую путаную, извилистую жизнь, где сплошь смешалось все – и подлости, и подвиги, и злодейства, и раскаяние, только боги смогут рассудить, это точно! – соглашался сам с собой Ратень…

Когда в воздухе повеяло теплом весны, волхв начал собираться в дорогу. Ночами еще примораживало, снег, оседая в ноздреватых сугробах, схватывался до твердого наста, зато днем Хорс уже припекал вовсю, лаская Сырую Мать-землю игривыми лучами. Было видно, что красавица Лелия, богиня весны, уже запрягает на далеком юге лебедей в золотую повозку. Можно уходить, день прибывает, да и на ночевке в лесу не замерзнешь, хватит обычного костра, чтобы обогреться.

Выполняя последний долг перед умершим, волхв принес его тело из холодного сарая в теплую избу, положил на лавку, накрыл шкурой.

От жилого тепла покойник быстро начал оттаивать, на сером, застывшем лице набухли крупные капли. «Словно плачет князь, – подумал Ратень. – Отрешился от себялюбия тела, увидел Явь с высоты богов и жалеет теперь о том, что не сбылось и не удалось…»

Кто знает…

Оставив тело лежать, Ратень вынес из избы вещи в дорогу – котомку с припасами, топор, широкие лыжи, подбитые снизу коротко, стриженным мехом. Вернулся, в последний раз посмотрел на умершего, зачем-то поправил сползавший покров. Потом начал выгребать из печи горящие поленья и, прихватывая рукавицами, раскидывать их по углам.

Избушка сразу наполнилась едким, сизым дымом. Огонь, обрадовавшись свободе, хищно облизал углы и скудную утварь первыми рыжими языками. Пусть последнее жилье князя станет ему погребальным костром…

Ратень уже далеко отмахал, шаркая лыжами по твердому насту, но, оглядываясь, все еще видел над верхушками деревьев густой столб дыма. Потом перестал оглядываться.

Шел и думал о том, что нежданно-негаданно оказался хранителем тайны княжьего клада. Не легкий груз… И одновременно весело предвкушал, как вернется к родичам, как обнимет Сельгу, любимую, как потискает мальца Любеню. Малому, Ратень твердо решил, он станет вместо отца, научит всему, что нужно знать мужику.

И ноги сами поддавали ходу, руки сильнее отталкивались посохом, глубоко пробивавшим твердый, крупно ломающийся наст.

Вот о проклятии Черного Яремя он точно не думал, не вспоминал даже. И потом не слишком-то вспоминал. Откровенно сказать – надеялся на свои обереги и на помощь богов.

Может, слишком надеялся. Известно, проклятие колдуна – как яд, его не чувствуешь, а оно уже разъедает тебя, точит изнутри, словно жук дерево.

Глава 1

Заклятие Велеса

К берегу правятЛадьи боевые,Моря олени, —Длинные реиГладкие весла,Щитов там сотни, —То войско морское…

1

– Любеня, беги! Спасайся, сынок, в лес беги!

Голос волхва доносился до мальчика словно издалека. Хотя и расстояние вроде невелико, и ветра нет, чтобы относить звуки в сторону. Это он успел подумать.

Стоя у воды, на самом краю песчаного плеса, Любеня видел, как дядька Ратень выбрался из кустов ниже по течению и теперь несется к нему, размахивая руками и рогатым посохом.

Отчетливо видел, как полощутся на бегу длинные, пегие пряди волос, как взъерошилась темная, с пятнами проседи борода и широко распахнулся рот.

Непривычная картина! Огромный, степенный волхв, познавший, кажется, все тайны Сырой Матери-земли и Высокого Отца-неба, прыгает суетливо и тяжело, как неуклюжая девчонка при игре в классики.

– В лес, сынок, в лес беги! – кричал Ратень.

А мальчик и рад бы бежать. И чувствовал, что надо, что нельзя стоять как пришитому, да только ноги не шли почему-то. Ослабли вдруг ноги, стали мягкими как поделки из свежей глины…