Лейла Вертенбейкер - Львиное Око Страница 2

Янтье меня помнил бы.

Янтье, сыночек…

Я напишу письмо своей дочери и расскажу ей, кто я на самом деле. Я ее мама.

«Милая Бэнда-Луиза…»

Вот и все, что я успела написать. Она такая бестолковая. Единственным ее желанием было иметь толстую мать-голландку, которая бы заплетала в косички ее жесткие, как проволока, волосы.

Видите, где я написала свое имя? Остальная часть листка ничем не заполнена, потому что мне нечего сказать ей. У меня красивая подпись, написанная крупными, жирными буквами. Это потому, что я обводила ее несколько раз. Мата Хари.

Через четыре часа и двадцать пять минут, если судить по часикам, которые подарил мне Роже Валлон, Мата Хари умрет. (Ты помнишь меня, Роже, примерный семьянин из Лиона, или ты тоже позабыл меня?)

Это у них происходит по расписанию. Точь-в-точь как бой быков в Испании. Я не хочу, чтобы меня расстреляли по расписанию. Придержите занавес. Мадам Мата Хари не готова. Она пропустит свой выход. Вернее, исход.

Герши тоже умрет. Маленькая Герши Зелле, черноволосая, славная.

Так о чем же мне думать? О Львином Оке или Оке Льва? У меня мало времени.

Говорят, что когда человек тонет, то перед его взором возникает как бы панорама всей его жизни. Там, вдали, дерево, под которым я лежу, а здесь, рядом, мужчина… Тут, посередине, я танцую и танцую.

Успею ли я рассказать до рассвета историю своей жизни? Историю, которую не знает никто и которую я сама не помню как следует. Перебирая, словно четки, свои грехи и вспоминая минуты радости.

Однажды в городе под названием Леуварден, то есть Львиное Око, на свет появилась голенькая девочка. Она была черноволосая и худенькая…

II

ФРАНЦ ВАН ВЕЕЛЬ. 1917–1918 годы

До этого в тюрьме, расположенной в старинном парижском предместье Сен-Дени, я побывал лишь однажды. Много лет назад, когда за незаконный въезд во Францию была арестована жена голландского моряка. Никогда не забуду запаха, который стоял в камере.

Когда Мата Хари томилась в темнице, работы у меня было немного. Я сам стал узником ее плена. Устранение ее входило в мои личные планы. Забавы ради я воображал, что я ее тюремщик. Время от времени я снимал кандалы с ее ног, освобождал от наручников ее кисти и при ярком свете лампы, горевшей всю ночь, на железной койке без простыней овладевал ею. Заросший щетиной надзиратель-толстяк, наблюдая за нами в глазок, пускал слюни. Он, разумеется, был кастратом и лишь взвизгивал, непристойно ругаясь писклявым голосом.

Жаль, что дело происходило не в прошлом столетии, а я не был ее тюремщиком в действительности.

Иногда мысли мои принимали иное направление, и я сам становился ее узником. Но Герши лишь заламывала руки.

С того самого вечера, когда я буквально изнасиловал ее в венской гостинице, и до сего дня жизнь моя была неразрывно связана с Мата Хари. Я не забывал ее даже тогда, когда влюбился и едва не женился на девушке, олицетворявшей мои юношеские мечты. Когда я встретил Герши вновь, я снова овладел ею и заставлял выполнять все мои прихоти, желала она этого или нет.

Потом я предал Мата Хари, и ее арестовали.

В 1917 году всю Францию охватила шпиономания. Общественное мнение было против Мата Хари. В средние века ее сожгли бы на костре. Однако до суда дело все не доходило. Я не мог понять, почему военные власти так мешкают.

Весной того же года наступил самый критический момент войны. Население Германии было проникнуто пораженческими настроениями и требовало хлеба и мира. То же самое, причем с еще большим основанием, можно было сказать о французах. Если бы паника распространилась, это окончательно подорвало бы их боевой дух.

Нам, немцам, следовало мобилизовать все, чем мы располагали, — каждую пушку, снаряд, каждого солдата, — и бросить на французов. Но вышло иначе. Как и прежде, госпитали наполнялись все новыми и новыми ранеными. На смену одним приходили другие…

Когда первый американец, которого я увидел, спросил меня на ужасном французском языке, где Елисейские поля, я понял, что предпринимать какие-то усилия поздно. Вопреки всему простой человек из-за океана прибыл сюда.

А Мата Хари все еще томилась в тюрьме. Во всяком случае, я надеялся, что она томится, со зверским аппетитом уписывая жидкую кашу и отправляя свои физиологические потребности в тюремную парашу. Интересно, кричала ли она, как это делала молодая воровка, которая требовала, чтобы ей хотя бы раз в месяц давали чистую тряпку из хлопчатобумажной ткани.

Или же с нею обращались как с важной особой потому лишь, что она воровала не хлеб, а государственные секреты? Неужели ей давали какие-то поблажки? Скажем, меховую одежду, развлекали ее чтением или положили у койки коврик. Во всяком случае, надеялся я, у нее отобрали шнурки, чтобы она (напрасные страхи!) не совершила над собой насилия.

Помогло ли ей ее хваленое самообладание? Не надоело ли ей принимать то и дело изящные позы перед зарешеченными окнами?

Стоял ли в ее камере зловонный запах, когда в августе наступили жаркие дни?

Вы знаете, Герши умела вызвать к себе сочувствие, и еще какое! После суда, когда чернь требовала для нее смертной казни, удивительное дело, очень многие прилагали усилия к смягчению приговора.

Однако апелляция Клюнэ была отклонена заседанием кассационного суда и во время бурного заседания Верховного суда. Спасти ее могло лишь личное вмешательство старого «Тигра» Клемансо или мрачного низенького фанатика Пуанкаре. Им обоим были направлены кассационные жалобы. Испанский сенатор Эмилио Хуной телеграфировал «Тигру»: «Именем нашего общего друга Салмерона, который в течение всего срока своего президентства не подписал ни одного смертного приговора, заклинаю вас пощадить Мата Хари — женщину и несравненную артистку».

Ответ Клемансо был лаконичен: «Друг Салмерона не стал бы просить пощадить предателя».

Голландский премьер-министр минхеер ван дер Линден обратился к Пуанкаре с официальной просьбой даровать жизнь Мата Хари. Когда Пуанкаре отказался это сделать, ван дер Линден, собравшись с духом, отправился к королеве Вильгельмине. Но голландская королева презирала Мата Хари.

Жюль Камбон, выступавший в качестве свидетеля на суде, и представитель Палаты депутатов снова попытались помочь ей, но тщетно и лишь повредили собственной репутации.

В конце сентября продолжали свои усилия лишь Клюнэ и этот щеголь и шалопай Анри де Ривьер.

Каждую неделю Анри приходил ко мне с очередным планом спасения Мата Хари. Он пытался уговорить меня принять участие в разработке плана, как уберечь ее от расстрела. Несколько «очень богатых» персон соберут крупную сумму денег, и Клюнэ подкупит экзекуторов с тем, чтобы те зарядили винтовки холостыми патронами. Мата Хари, подобно Каварадосси в пьесе Сарду «Тоска», упадет как бы мертвой при звуках залпа. Тем временем Ривьер и его товарищи увезут ее тело.

«Пожалуй, из этого ничего не получится, — как ни в чем не бывало заявил он неделю спустя. — К сожалению, в наше время палачей не так-то просто подкупить. Но у меня, старина Франц, есть другая идея. Послушай, ты должен передать Герши мое письмо. Оно не должно попасть в руки цензоров. Иначе из затеи ничего не выйдет. Солдатам могут глаза завязать».

На сей раз идея заключалась в следующем. Мне следовало уговорить Герши надеть на голое тело только шубу. Как только будет отдана команда «Целься!», она должна сбросить шубу. Ни один француз не посмеет выстрелить в эту ослепительной красоты наготу.

Де Ривьер был «голубым», игроком, распутником, но он был по-настоящему влюблен в Мата Хари. Помимо сумасбродных идей, у этого летающего идиота были шансы заинтересовать людей в ее судьбе. Он хотел посадить свой аэроплан во дворе крепости и едва не угодил под трибунал.

После того как Мата Хари перевели в камеру номер двенадцать тюрьмы Сен-Лазер, она обратилась к властям с единственной просьбой — позволить ей ежедневно принимать ароматизированную духами ванну. О дне казни ей не сообщили. «Угроза смерти висит над каждым из нас. К чему же заранее оповещать приговоренного о том, когда он умрет?» Таков был ответ французских чиновников на упреки в том, что они причиняют «нравственные страдания» приговоренным.

Любопытно, когда же успели сообщить Герши об этом монахини, что шли рядом с ней, когда ее вели в Венсенскую тюрьму? Которая же из них это сделала? Та, что с добрым лицом, или же сестра Уксус? Вряд ли у Клюнэ хватило на это мужества. Говорят, будто, добившись приема у Пуанкаре, старик бросился перед ним на колени и зарыдал. Зря старался. Мне точно известно: он дал взятку тюремному врачу, чтобы тот заявил, будто Мата Хари беременна, с целью сохранить жизнь ребенку.

Врач пришел осмотреть Герши, но та лишь рассмеялась:

— Кто же отец ребенка? Уж не вы ли, господин врачеватель? И когда же это произошло?