Валерий Замыслов - Каин: Антигерой или герой нашего времени? Страница 20

Всю ночь он раздумывал о том, как выкрутиться из сегодняшнего положения, измыслил несколько версий, а утром к колодникам заявился монах с милостыней, коя состояла из калачей, положенных в лубяной короб. Подавая Ивану сразу две милостыни, монах тихо ирек:

— Трека калач ела страмык сверлюк страктирила.

Каин, конечно же, смекнул: в калачах ключи от замка и серебряные деньги. Молодец, Камчатка! Денег оказалось на добрый штоф водки.

Иван окликнул стоящего на карауле драгуна:

— Слышь, служивый, подойди на минутку.

— Чего тебе? — позевывая, лениво спросил караульный.

— На добрые калачи чрево доброго винца требует. Не откажи в милости, принеси штоф.

— Не много ли?

— Мне — лишь чарочкой нутро сполоснуть. Башка трещит с вчерашнего. Да и сам дерябни.

— Леший с тобой.

Драгун, закрыв дверь, ушел за вином, а Иван осмотрел три ключа, с запасом присланные Камчаткой. Один, кажется, подойдет.

Вскоре вернулся караульный и протянул Ивану штоф и оловянную кружку, в которой колодникам подавали воду.

— Опохмелься, коль башка трещит.

Иван выпил полкружки и передал штоф драгуну, который тоже «дерябнул».

— А, может, и нам поднесешь, служивый, — подал голос один из колодников.

— Редькин вам поднесет, — насмешливо отозвался драгун.

— Он так поднесет, что кровушкой захлебнешься. Сволочной мужик.

О полковнике Редькине, присланным из Нижнего Новгорода, шла дурная слава. Был он настолько жесток, что за крупное воровство вешал преступников на виселицах или расстреливал из мушкетов. Его прозвали грозой лиходеев. За малые хищения Редькин подвергал воров безжалостной порке и томил в каталажке по нескольку месяцев, посадив колодников на ничтожный паек, с которого некоторые заключенные протягивали ноги.

Спустя некоторое время Иван запросился в нужник. Драгун благодушно кивнул: в его кармане остался семишник, да и полштофа водки веселили душу.

В сортире один из ключей к замку подошел. Иван стянул с шеи цепь, а затем поднял в нужнике доску, ужом просунулся в выгребное окно и бежал.

Драгун, так и не дождавшись выхода Каина, зашел в сортир и обомлел: заключенный исчез. Перепугавшись за свое разгильдяйство и непременное наказание от Редькина, караульный поднял на поиск заключенного всю сыскную команду.

А Иван был уже в поле, в коем увидел татарскую кибитку и табун лошадей. Диво дивное, надо было взметнуть на одну из лошадей и мчать к дремучему лесу, но Каин даже в этом случае оставался верен себе. Он заглянул в кибитку и увидел спящего князька в шелковой чалме и аксамитном халате, у коего в головах находился подголовок, в котором обычно хранились деньги. Как тут обойтись без воровства и озорства?!

Каин крайне осторожно привязал ногу князька к лошади, затем стеганул ее плеткой, лежавшей вблизи спящего татарина, и лошадь, сорвавшись с места, помчала хозяина в поле.

Князек заверещал, а Иван, рассмеявшись, взял увесистый подголовок и с небывалыми предосторожностями… вернулся к своей ватаге.

И вновь братва была поражена необычайной удалью своего вожака. Иван же тепло обнял своего спасителя.

— Век не забуду, Петр.

— Чего уж там. Свои люди, — поскромничал Камчатка.

Раздав братве деньги, Иван принял новое решение:

— Оставаться здесь больше нельзя. Сейчас же уходим к Москве. Нас там уже не ищут.

Никто не возражал, ибо вожак пользовался теперь полным доверием. Но только вышли из своего пристанища, как увидела два десятка конных драгун, едущих к бараку.

Братву ждала плачевная участь.

Ивану ничего не оставалось, как крикнуть:

— Врассыпную, братцы!

Ивану удалось выскочить на рынок, где конным пришлось замедлить погоню, и где Каин ринулся в торговую баню, в надежде укрыться от преследователей.

В бане было немало моющихся людей. Иван разделся до исподнего и выглянул в оконце. Вот черт! Сыскные люди, спешившись с лошадей, шли к дверям бани. Надо было что-то незамедлительно придумать. Но что? Время на раздумья не было. А может…

Иван свернул свою одежду, сунул ее под полок, облил себя из деревянной шайки горячей водой и выскочил из бани. Нагишом, в одном исподнем пошел с веником мимо драгун и воскликнул:

— Эк, нажарили баню, дьяволы. Дышать не чем.

Сыскные, не обращая внимания на запарившегося мужика, вошли в баню, а Иван прибежал на гауптвахту, где находился караульный офицер.

— Ты чего ко мне с веником лезешь? — ворчливо закричал офицер.

— Прошу прощения, ваше благородие, — отбросив веник, извинился Каин и сотворил на лице удрученно-горестный вид.

— Умоляю, сжалься, ваше благородие! Пока был в парилке, одежду мою украли, а вместе с ней паспорт и деньги. Помоги найти воров, ваше благородие. Христом Богом прошу!

— Безобразие! Нынче мазуриков развелось, как тараканов. Даже в бане воруют!

Офицер вызвал двух сыскных и велел им накинуть на «бедолагу» солдатский плащ и отвести в канцелярию сыскной команды.

Вот здесь уже Иван встревожился не на шутку. Если в канцелярии окажется все тот же подьячий, то наказания ему уже не избыть. Но, на его счастье, в канцелярии того подьячего не оказалось (находился другой), а в кресле за столом восседал сам полковник Редькин, одно имя которого вызывало у каждого мошенника мороз по коже, но только не у Каина. Сейчас он должен сыграть совершенно новую роль.

Редькин не успел и рта раскрыть, как Иван пошел в нападение:

— Что же это твориться, господин полковник? Уважаемому московскому купцу невозможно уже и в бане помыться. Пока я хлестал себя веником в парилке, меня наглым образом обокрали. Унесли мое купеческое платье, паспорт, выданный московским магистратом, и немалую сумму денег. Обо всем этом безобразии я объявил на гауптвахте господину офицеру, тот был не в меру возмущен, вошел в мое положение и прислал меня к вашему высокоблагородию, человеку, которого высоко чтит все московское купечество, как верного слугу ее императорского величества.

Вечно сумрачные, холодные глаза полковника заметно оттаяли.

— Так вы изволили сказать, что являетесь московским купцом? Ваше имя?

— Иван Осипов, господин полковник.

— Поверю на слово. Сами понимаете, господин Осипов, в нашем деле нужен порядок, а посему я прикажу подьячему произвести письменный допрос вашего дела… Изволь, Мефодий Петрович.

Полковник вышел из комнаты, а подьячий, придвинув к себе бумагу и чернильницу, и сняв из-за уха гусиное перо, изрек:

— Начнем допрос, благословясь.

— Непременно-с, сударь. Наслышаны-с о вашем усердии в делах государевых. Рвение ваше не останется без внимания. Непременно-с получите дорогой кафтан с камзолом.

Мефодий ничего не сказал, но по его благорасположенному лицу Иван понял, что допрос будет проведен в нужном ему направлении.

Так и получилось. Исправный крючкотворец, услышав посул Каина «истощил всю силу ябеднического своего разумишка на изъяснение в допросе Каинова оправдания».

Но произошло непредвиденное. Мефодий завершил, было, уже допрос, как в канцелярию вошел драгун, который проворонил колодника Ивана в каталажке. Иван, конечно же, не на шутку встревожился. Это — конец. Теперь ему не увильнуть, никакие самые хитроумные слова уже не помогут. Завершились его подвиги.

— Чего тебе, Захарьев?

— Хочу доложить его высокоблагородию, что преступника, который бежал через нужник из тюрьмы, пока обнаружить не удалось.

— Худо твое дело, Захарьев… Ты вот что, милейший, — Мефодий обмакнул перо в оловянную чернильницу и строго добавил.

— Господин полковник пока весьма занят. Продолжай ловить вора.

— Слушаюсь, Мефодий Петрович.

Драгун, так и не посмотрев Каина, вышел из канцелярии, а с души Ивана, будто каменная глыба свалилась. Затем ему подумалось:

«Подьячий предумышленно драгуна выпроводил. Злой Редькин, выслушав бы доклад Захарьева, учинил ему разнос и едва ли бы стал подвергать разбору допросные листы подьячего, отклонив сие дело на неопределенный срок. Ай да Мефодий!».

— За неотложность золотые рублевики к кафтану с подходом, — шепнул Иван.

Крючкотворец и виду не подал, что слышал слова Ивана, но, завершив допрос, пошел с бумагами (как это требовало предписание) в кабинет к Редькину. Вновь настали для Каина напряженные минуты. Как еще все обернется?

Подьячий вернулся с добродушным лицом.

— Осталась совершенная малость, господин Осипов. Мне приказано идти на ярмарку и сыскать там московских купцов, кои удостоверили бы вашу личность.

— Да сколько угодно, милостивый государь. Хоть на Гостиный двор.

— Можно и на Гостиный, господин Осипов.

На счастье Ивана купец Евлампий Кулешев оказался на месте. Пил горькую с каким-то сибирским промысловиком. Увидев Ивана с подьячим, оживился: