Геннадий Ананьев - Риск. Молодинская битва Страница 21

И в самом деле, верстах в трех от сельца Щукина — большущий затон с поймой. Полая вода[105] хоть и сошла, по овражкам и в низинках все еще поблескивали озерца. Любезные места для отдыха перелетных уток, гусей и даже лебедей. Правда, лебеди острова в затоне чаще облюбовывали. Цепочкой те острова тянутся чуть поодаль стремнины, как бы отгораживая затон мелколесной твердью от бурливых вод Москвы-реки. В бухточках этих островов и блаженствовали лебеди.

Охота на них особенно утешна. Тихо-тихо гребут гребцы. Уключины смочены, чтоб не скрипнули. Ближе и ближе первый остров. Василий Иванович встает, держа любимого своего сокола на руке. Рядом с государем — Шах-Али с тугим луком и еще пара лучников-меткачей.

Вот первый заливчик. Пусто. Второй, третий… И вдруг вспенилась вода, вспученная белоснежными красавцами. Самый раз пускать сокола. Удобно ему бить добычу на взлете.

А чуть повыше взлетят лебеди — стрелы им вдогонку. Дух захватывает, когда белая громадина тяжело плюхается в воду.

А на берегу уже кони ждут. Соколятников — добрая дюжина. Сам сокольничий с ними. У стремени нетерпеливо раздувают ноздри охотничьи собаки, натасканные на уток. И каждая приучена не хозяину добычу нести, а к копытам царева коня.

Солнце уже высоко взобралось на небо, когда луговая потеха утихомирилась. Началась трапеза, и тоже не минутная.

С толком любил потрапезовать великий князь царь Василий Иванович. И Шаху-Али это тоже — не в тягость. Он такой же чревоугодник, как и покровитель его.

Вот так и летели беспечные дни, не обремененные никакими заботами и тревогами. Не ведал царь, что творил. Да простит Господь его душу грешную.

А как люди? Простят ли они? Полилась уже кровь хлебопашцев, запылали деревни и села многострадальной серпуховской и подольской земель. Тумена два татар, не останавливаясь возле городов, даже не оставляя никаких сил для осады, неслись к Москве, грабя, хватая полон и все сжигая на своем пути.

А рать русская оказалась совсем не у дел. Татары прошли как раз через оставленные полками станы, шутя смяв малые заслоны на переправах. Серпухов обошли стороной, да так стремительно, что Большой полк, что находился у князя Вельского под рукой, не успел заступить путь захватчикам. Остальные же полки растянулись по дорогам к Воротынску, Белёву, Одоеву. Полку, посланному к Воротынску, все ничего оставалось пути, двум другим побольше немного, но всех остановили гонцы главного воеводы.

Приказ краток: всем идти на Серпухов. Для чего? Собираться в один кулак и двинуться вдогонку прорвавшимся через Оку крымцам.

Князей Андрея Старицкого и Ивана Воротынского даже не уведомил князь Дмитрий Вельский о своем решении. Зачем? Послал лишь гонца с известием, что крымцы переправились через Оку и идут на Москву. И все. И никакого приказа. Стало быть, стоять в Коломне. Как стояли.

Только князь Андрей по-своему повернул. Говорит Воротынскому:

— Городовых казаков и пушкарей оставим в Коломне, пешцев с тысячу, а с остальной ратью поспешим к Москве. Спасать ее нужно.

— Главный воевода не велел оставлять крепости, — возразил князь Иван. — А вдруг из Казани пойдут, тогда как? Мы бы тут рогами уперлись.

— А как Москву возьмут?! В Кремле засядут?! Иль здесь лежебоками оставаться, когда стольному граду гибель грозит?! Неужто, князь, труса празднуешь?

Гневом наполнилась душа князя Воротынского, кровь к лицу прихлынула, рука к мечу потянулась, но усилием воли сдержал он себя: не дерзнешь брату царя, не поднимешь на него руку. Но возразить возразил:

— Мы же не ведаем, со всеми своими туменами Магмет-Гирей через Оку переправился, вдруг не главные его силы прошли? Разведать бы, тогда уж и решать. Да и князь Вельский меры предпримет.

— Что — Вельский?! Молодо-зелено! Растянул по лесам все полки, теперь попробуй их спешно собрать. В Москве же ратников — кот наплакал. А ты, князь, разведывать предлагаешь, время зря терять. Доразведываемся, что падет Кремль и брата моего пленят. Как великого князя Василия. Иль запамятовали мы, какой выкуп пришлось платить за него? Золота и серебра многие пуды, мещерские земли, почитай, Касиму отдали, брату Улу-Мухаммеда, а сколько мурз казанских на кормление взяли! По сей день сидят они в городах. И Касимов не наш, данник Казани, если правде в глаза смотреть.

Понял князь Иван Воротынский, что спор бесполезен, отступился, хотя понимал, что последствия такого опрометчивого шага могут быть весьма плачевными.

Посоветовал только:

— Гонца б к государю послать. Прямо сейчас.

— Князь Вельский, должно быть, давно послал. Чего нам еще мельтешить.

Князь Андрей был прав: Вельский послал царю Василию Ивановичу гонца. Даже дважды.

Увы, крымцы все дороги, даже самые глухие, перекрыли. Никак не желали, чтобы Москва получила весть раньше, чем они рассыпятся цокруг нее. Перехватили они гонцов, оттого не ведали ни в Кремле, ни в Щукине о том, что беда на самом пороге. Бояре и дьяки правили свою службу чинно и благородно, а царь тешился охотой в Строгинской пойме. Только, похоже, натешился вволю, заявил Василий Иванович после очередной утренней зорьки:

— Потехе — час, а делу — время. Потрапезуем и — возвращаемся, благословясь. Ты, Шигалеюшка, во дворец на Воробьевых, а я — в свои палаты. Послы литовские заждались уже. На второй прием просятся.

Так получилось, что ко дворцу на Воробьевых горах приближались одновременно, только с разных сторон, и свита государя, и несколько сотен крымцев. Шах-Али со своей свитой припозднился. Верст на пять отстал.

Царь с охотниками выехал из лесу, миновал уже сажен сотню по лугу, который бугрился копнами прошлогоднего сена, поравнялся с одной из копен и тут невольно натянул поводья: от Калужской дороги на дворец пластали[106] татары. Молча. Без привычного подбадривающего: «Кху-кху-кху!»

— Что за наваждение?!

— Вот что, государь, упрячься в стогу. А мы — в сечу.

— К Шигалею вестового пошлите, — распорядился Василий Иванович, спрыгивая с седла. — Приведите коня, когда стемнеет. Со мной никто не остается.

Два соколятника подхватили поводья царского жеребца и намётом помчались в лес, остальные же направили коней, тоже галопом, ко дворцу. На верную смерть поскакали. Но не о ней думы слуг царевых, а о том, чтобы татары даже не заподозрили, что здесь государь Василий Иванович и не пленили его. Туго тогда придется России Ой как туго!

Не по душе, конечно, хорониться государю в стоге прошлогоднего сена, словно мыши полевой, но, как он справедливо рассудил: стыд — не дым, глаза не выест, а царству его прямая выгода, если отсидится он тут до ночи, не замеченный врагами.

А тем и впрямь в голову даже прийти не могло, что всего в полуверсте от дворца забился в стоге сена сам царь. Они без помех ворвались во дворец, ибо никто из оберегавших его ратников никакого лиха не ожидал, иные из них были даже без мечей и кольчуг. Потому и боя серьезного не произошло. Только резня. Беспредельная.

Охотничья свита, поскакавшая ко дворцу, тоже ничего не изменила, посекла лишь десяток-другой нехристей но была порублена вся, прибавив только кровожадности крымцам.

Не всю, однако, дворню порубили татары, молодых и пригожих девиц связали длинным арканом, чтобы уволочь с собой. Вьючных коней нагрузили под самую завязку, спины у бедных аж прогнулись, и не было татарам больше смысла обшаривать округу, поспешили они к основному стану тумена, чтобы передать добытое, а уже потом вновь кинуться на разбой. В новое место, еще никем не грабленное.

Ночью великий князь ускакал в Волоколамск, чтобы, находясь в безопасности, выяснить, откуда занесла нечистая сила нехристей, отчего князь Вельский не дал знать о налетевшей беде, не остановил супостатов на переправах. Обдумывал он и то, откуда снять полки, чтобы напустить их на крымцев. Но как ни прикидывал он свои возможности, никак не получалось быстро собрать в кулак внушительную рать.

«Прав был князь Воротынский. Ой как прав, — корил себя царь за то, что не поверил сообщению порубежного князя, посчитав это коварной затеей литовцев. — Хоть бы к Москве пару полков подтянул…»

Чего ж махать кулаками после драки. Положение серьезное, как начинал все более и более понимать Василий Иванович. Вполне возможно, что бить челом придется Мухаммед-Гирею. Принимать его условия мира.

В глубине души царь все же надеялся, что не Мухаммед-Гирей привел войско, а какой-нибудь султан налетел с двумя-тремя туменами, однако лучше кого бы то ни было знал, что никогда еще султаны не хаживали до Москвы: пограбят рязанские, тульские да калужские земли и — восвояси, дальше Серпухова никогда не проникали.

Выходило, по здравому рассуждению, крепкая гроза навалилась на царство русское.

Нет, гроза еще только подступала. Еще только первый гром прогремел, первый порыв ветра пронесся, тучи черные пока еще надвигались. Одна от Ногайского шляха, другая — от Казани. Когда они соединятся у Коломны, вот тогда заполыхают молнии, засвистит ураганный ветер, сметая все на своем пути. А русские полки окажутся раскоряченными, задерганными, будут не способны встать стеной в смертельной сече и погнать ворога.