Вольдемар Балязин - За полвека до Бородина Страница 21

Миша ел чинно, более, нежели обычно, следя за тем, как держит он нож и вилку, стараясь не уронить ни крошки на малый камчатный плат — белоснежный сал–фет, — аккуратно заткнутый за ворот нового его камзола. Время от времени Миша ловил на себе грустные взгляды бабушки, одобрительные отца, ласковые дяди и ласковый взор домоправительницы.

— Ну, с богом, — проговорил отец, оканчивая обед, и все враз встали из–за стола, тихие и печальные.

Отец вышел из столовой первым и, обернувшись в дверях, позвал:

— Поди, Миша, к себе, собирай вещи в дорогу.

9

Войдя к себе в комнату, Миша тотчас же увидел на табурете у кровати новый дорожный сундучок.

«Разве у меня нынче день рождения?» — подумал Миша, ибо сколько он себя помнил, именно так начинался всякий день рождения и у него, и у Семена, и у Аннушки с Дарьюшкой; проснувшись, непременно обнаруживали они на табурете возле кровати какой–либо для себя презент — новую игрушку, или книжку, или иное что, однако ж непременно приятное и полезное.

Сегодня же на табурете стоял новый дорожный сундучок, да не какой–нибудь игрушечный или дитячий, а настоящий — с замком, со скобами и оковкой, такой же, как и у папеньки, какой брал он с собою, когда надолго уезжал из дому по делам службы.

«Наверное, папенька принес его сюда, когда ждал я брата, — подумал Миша. — Не бабушке же тащить его ко мне».

Он вспомнил забавки, цацки да лакомства, что приносила ему на дни рождения бабушка, и совершенно убедился, что этот подарок принес ему отец. И разговор, случившийся минувшим вечером в кабинете отца, снова вспомнился Мише, ибо он почувствовал прямую связь меж тем, что сказал ему папенька, и вот этим вот сундучком, стоявшим теперь перед его кроватью.

Миша подошел к сундучку и поднял крышку. Подарок был ах до чего хорош!

Такие сундучки были у офицеров, купцов и моряков — у всех, кого судьба носила по земле и по морю. Недаром называли сундук еще и «вольным ящиком» — всяк, кто имел его, будто братался с простором и волей.

Внутри сундучок разделен был на несколько отделений. В одном должно было возить провизию, в другом — запасную одежду, в третьем — документы и книги. Три малых отделения предназначены были для лекарств, дорожных часов и пистолетов.

Миша первым делом спрятал в сундучок игрушечный пистолет, а затем и одну из своих книжек. Имелось их у него немного: «Букварь», составленный, как было то прописано на заглавном листе, неким Карионом Истоминым, «Грамматика» Мелентия Смотрицкого, две книжки с картинками — одна немецкая, другая французская — и любимая им более прочих «Арифметика» Леонтия Магницкого.

Из всех этих книг Миша взял только «Арифметику», да и то не обе ее книги, а лишь одну — последнюю. «Арифметика», изложенная в общем–то непростым цер–ковно–славянским языком, довольно легко усваивалась Мишей, потому что он любил читать старинные книги. А все они были написаны тем же языком — другого русская наука еще не знала: латынь только–только обретала права гражданства. Он давно уже освоил первую книгу — «Арифметику политику, или гражданскую». Ему легко далось все в ней изложенное — и все четыре действия, и «како их правильность проверять», и трактат о древних еврейских, греческих и римских деньгах, о мерах объема, длины и веса в Пруссии и Голландии, о русских мерах и денежных единицах.

Отец объяснил ему и действия с дробями простыми и десятичными, и начала алгебры, и извлечение корней, и возведение в степень, кои тоже трактовались в «Арифметике».

Подержав книгу на ладони, Миша отложил ее в сторону, рассудив, что ему «Арифметика» более уже не нужна, а вот Семену вскоре понадобится.

Зато вторую книгу Магницкого «Арифметику логистику, не ко гражданству токмо, но к движению небесных кругов принадлежащую», он не задумываясь положил в сундучок, потому что прошел ее не до конца — научился решать квадратные уравнения, с помощью геометрии измерять площади и запомнил, как следует вычислять тригонометрические функции различных углов. Оставалось разобраться с заключительной частью книги, где автор обучал решению основных задач навигации и мореплавания, растолковывал, как определять географическую широту места по наклонению магнитной стрелки, как правильно рассчитать время приливов и отливов, а также объяснял, что означают такие, например, слова, как «румб», «бейдевинд», «дрейф», «кильватер», и многое иное.

Как было не взять такую книгу с собою в море? Затем положил он в сундучок пару панталон, три рубашки, чулки и, вспомнив, что курс их пройдет через Стокгольм, уложил в сундучок и парадный свой камзол.

Башмаки у него оказались одни, те, что носил он ежедень. Были еще, правда, сапоги, но столь сильно уже износившиеся, что, повертев их туда–сюда, Миша вздохнул и поставил обратно под кровать.

В отделения, предназначенные для лекарств и часов, ссыпал он оловянных солдатиков, а остальных оставил Семке — пусть тешится да старшого брата поминает.

Но как только взглянул на крепость — с зубчатыми стенами, с подъемными мостами, с башнями и бастионами, со многими дверцами и воротцами в арсенал, в пороховой погреб, или же крюйт–камеру, в кордегардию и казармы, со сверкающими стволами крепостных орудий, — то так и захотелось ему разобрать фортецию на части и попросить у батюшки дозволения забрать ее с собою. Однако все ж разбирать крепость не стал, почувствовав, что теперь бог знает когда вернется он к старой игре своей. Новое чувство, пришедшее к нему во время речи отца, так и не оставляло его.

Миша раздумывал, что бы еще взять с собою, как вдруг дверь в покой растворилась и на пороге появился батюшка. Он подошел к Мише и, встав с ним рядом, придирчиво оглядел собранные в дорогу вещи. Затем отчего–то улыбнулся и погладил Мишу по голове, проговорив с заметным лукавством:

— Ну, коли пистолет в дорогу взял да целую воинскую команду в придачу, то, стало быть, действуешь по правилу: «Солдат таков — встал и готов». — И с этими словами, взяв его одною рукой за плечо, несильно прижал к бедру. И с тем вышел.

Иван Логинович, Прохорыч и Миша выехали со двора, провожаемые домочадцами и дворней.

Бабушка плакала, все остальные были сдержанно печальны.

Только Миша радовался предстоящему и не понимал, почему это его отъезд в увлекательное и приятное путешествие так всех огорчает? Тем более что и батюшка и бабушка должны были послезавтра приехать в гавань к отходу корабля.

Быстро миновав набережную, они проехали по наплавному мосту, затем по Первой линии Васильева острова и, свернув направо, оказались у дома фельдмаршала Миниха — огромного строения между Одиннадцатой и Двенадцатой линиями, в коем размещался Морской шляхетский кадетский корпус.

Иван Логинович велел остановиться — отсюда надлежало ему взять в плавание четырех гардемарин, и он хотел поглядеть, каких именно отобрал для него директор корпуса. Взяв с собою Мишу, лейтенант пошел к главному входу в здание.

Строения корпуса вытянулись вдоль южного берега Васильева острова окнами на Неву, и была для них Нева главной столичной першпективой и единственной в свет дорогой…

Морской кадетский корпус был первой колыбелью офицеров флота и стал первым орлиным гнездом, откуда вылетели на все моря России его умелые, сильные и храбрые питомцы.

Корпус смотрел на Неву всеми своими окнаки и видел свинцовую воду, хмурое небо и белые паруса корветов и фрегатов, разноцветье флагов на грот–мачтах

российских и иностранных, военных и купеческих кораблей; слышал скрип такелажа и плеск волн о набережную, крики чаек и звон корабельных склянок; вдыхал воздух, напоенный свежестью ветров, летящих над Невой со всех румбов: с веста — от Финского залива, с норда — от озер и лесов Карелии, с оста — от Ладоги и Онеги и с зюйда — с хлебных полей России.

Дом Миниха даже снаружи был изукрашен множеством воинских эмблем и символов — знаменами, пушками, скованными по рукам и ногам турками, — в общем, всем, что свидетельствовало о великих победах, одержанных в небывалых и жестоких сражениях опальным фельдмаршалом, былым хозяином этого дома, ныне сосланным в Пелым, к самоедам. Живописные картины дополнялись множеством скульптур и деревянной резьбой; здесь были и статуи гениев победы, и деревянные трофеи — алебарды, мушкеты, пушки, расположенные вдоль фасада.

У главного входа, приставив ружья к стене и удобно умостившись на ступеньке крыльца, два великовозрастных гардемарина играли в карты.

Заметив офицера, они нехотя встали и взяли ружья.

Иван Логинович сердито на них поглядел. Гардемарины чуть подтянулись, и, выправляя службу, один из них спросил:

— По какой надобности и к кому идете, ваше благородие?

— К директору корпуса, его высокоблагородию капитану первого ранга Алексею Ивановичу Нагаеву! — ответил лейтенант громко и четко, как того требовал устав, подчеркивая тем самым сугубое разгильдяйство кадетов.