Рихард Дюбель - Наследница Кодекса Люцифера Страница 21

– Моя королева, – прошептала Эбба, а затем прижалась к Кристине и насладилась поцелуем, которого ей так не хватало, и близостью единственного человека, безраздельно завладевшего ее сердцем, – ее самой большой любовью.

10

Александра рассчитывала на то, что солдаты остановятся с наступлением темноты. Однако саксонский полковник считал иначе. Она бы с радостью попыталась поговорить с Самуэлем Брахе, но спасители Эрика Врангеля оставались под стражей. Брахе попросил позволения похоронить убитого мушкетера, но в этой милости ему было отказано. Александра и ее соратники снова получили трех лошадей (писарь и крестьянин ехали вдвоем на старой кляче), и полковник приказал им держаться как можно ближе к нему и к офицерам. Александра не стала оспаривать приказ. Ей хватило одного взгляда на лица саксонских солдат, чтобы понять: они ни на грош не лучше баварских драгун. Они ехали под другими знаменами и, в отличие от баварцев, не верили ни в то, что Мария была девой, ни в то, что кровь и тело Христа буквально присутствуют в вине для причастия и просфоре, но на этом разница между ними заканчивалась.

Говоря по существу, она была убеждена, что и баварцы на самом деле не верили в это. Солдаты видели жизнь во всей ее вульгарности, и в их душах оставалось не много места для веры в рождение девой младенца и кровь в вине. Девы, которых они встречали, после этих встреч переставали быть девственницами, а кровь, вкус которой они чувствовали в вине, когда напивались, была либо их собственной, либо принадлежала трактирщику, которого они прибили к бочке. Как бы то ни было, разницы особой не существовало, и если в то время две женщины и могли ощущать себя где-то в безопасности и не бояться оказаться жертвами насилия и убийства, то рядом с офицерами. По крайней мере, они не стали бы это делать посреди поля, отстояв в очереди тех, кто пришел до них, и освободив место для тех, чей черед был за ними. Александра с тревогой думала о предстоящей ночи.

Саксонцы были молчаливы и только ворчали в ответ на расспросы, где они, собственно, находятся. Крестьянин все еще не отошел от пережитого ужаса, а писарь здесь не ориентировался. Когда они натолкнулись на баварских драгун, то находились где-то к западу от Эгера, а саксонские солдаты вели их дальше на запад. Больше Александра ничего сказать не могла. А вот саксонские солдаты, кажется, точно знали, куда направляются.

По прикидкам Александры, уже приближалась полночь, когда полковник наконец позволил им сделать привал. Два офицера спешились и исчезли в темноте. Кто-то закашлял. Один из офицеров обернулся и яростно зашипел на нарушителя. Солдаты замолчали. Неяркий свет, исходящий от растущей луны, растекался по тонкому слою облаков и стекал на землю, давая понять, что перед ними лежит котловина. Посреди котловины возвышался обдуваемый сильным ветром темный лес, чьи четкие границы не могли не бросаться в глаза. По прошествии некоторого времени Александра поняла, что это вовсе не лес, а город. Однако в нем не было видно ни единого, даже самого крошечного огонька. Бросив второй, более долгий взгляд, она подумала, что это, наверное, всего лишь развалины, огромное кладбище, где вместо надгробий стояли разрушенные дома, а вместо могил – переулки. Она сглотнула.

– Где мы? – прошептала она. Крестьянин не реагировал. Она наклонилась к нему и потрясла его за плечо. – Где мы?

– Вунзидель, – дрожащими губами пролепетал крестьянин.

– Город-призрак?

Крестьянин нервно кивнул.

– Что произошло?

– Пожар. Два года назад. Потом пришли шведы. И саксонцы. И солдаты императора. И…

– Я поняла, – сердито перебила его Александра.

– Ш-ш-ш! – произнес офицер, который уже шикал на солдат. Александра наградила его пренебрежительным взглядом, хотя для таких тонкостей, вероятно, было уже слишком темно.

Оба разведчика, к изумлению Александры, вернулись не одни. Их сопровождали четверо мужчин на лошадях: за двумя всадниками сидели офицеры. Заметив небольшую группу, они спешились. Александра видела, что полковник приветствовал их, прижав руку к сердцу, новоприбывшие ответили ему тем же.

– Potentilla, – тихо сказал полковник.

– Potentilla recta,[27] – ответил один из новоприбывших.

Мужчины пожали друг другу руки. Возвратившиеся офицеры снова взлетели в седла, и батальон последовал за четырьмя кавалеристами в лощину. Изумление Александры увеличилось еще больше, когда она поняла, что они направляются к руинам Вунзиделя.

– Что все это значит? – прошептала она.

– Кёнигсмарк, – через некоторое время тихо ответил крестьянин.

– Кто или что такое Кёнигсмарк?

– Дьявол, – простонал крестьянин.

11

Эбба перевернулась на бок и еще в полусне поискала на ощупь тело Кристины, но другая половина постели была пуста. Она открыла глаза. Спальня была пронизана солнечным светом. Зевнув, Эбба села. Кристина, должно быть, неслышно выскользнула из кровати, чтобы не разбудить ее. Эбба улыбнулась и вздохнула. Королева пользовалась дурной славой из-за привычки рано вставать, а еще больше – из-за того, что ожидала от своего окружения той же любви к хмурым рассветам. То, что она не разбудила Эббу, было таким же сильным доказательством любви, как и страсть, которую они делили всю ночь. Тут Эбба услышала скрип пера и заморгала от ослепительного света, проникающего в окно. Письменный стол перед окном и фигура человека с дико взлохмаченной вьющейся гривой казались ей просто силуэтами.

– Доброе утро, – сказала Эбба.

– Доброе утро, – ответила королева, не прекращая писать. – Выспалась?

– Поездка была утомительной.

– Я могу напомнить тебе о другой утомительной деятельности.

Эбба снова вздохнула и потянулась, как кошка.

– Это было не работой, а удовольствием. – Она завернулась в покрывало и не сразу вспомнила о том, где находится.

Поездка в варварскую страну заставляет забыть о манерах. Неделями она терпела сомнительный комфорт ратуши в Мюнстере, самой яркой чертой которого был холод: в течение нескольких дней перед отъездом, чтобы умыться, ей приходилось разбивать тонкий слой льда на воде в умывальнике. Кристина, которая не позволяла себе никакой физической роскоши, однако, поддерживала высокую температуру в спальне. Королева была человеком, получавшим наслаждение через органы зрения; она любила сбрасывать одеяло и ласкать каждую клеточку своего обнаженного тела – сначала взглядом, а затем смотреть на себя и ласкать уже руками. То же свойство требовало, чтобы спальня была хорошо освещена в солнечные дни; кроме того, стена напротив окон была увешана зеркалами, которые отбрасывали солнечный свет и наколдовывали на стены слепяще-белые и радужные пятна.

Эбба опустила одеяло, поднялась с постели и встала, совершенно обнаженная, рядом с королевой.

Кристина набросила себе на плечи плащ. Под ним она была тоже абсолютно голой. Эбба поцеловала ее в макушку и прислонилась к стулу. У плаща был меховой воротник, который легонько щекотал кожу. Она пошевелилась и почувствовала прикосновение меха к груди. На мгновение у нее перехватило дыхание. Волоски на руках поднялись дыбом, а соски затвердели. Воспоминание о прошлой ночи и опьянение от радости новой встречи, в сочетании со слишком долго подавляемым желанием с обеих сторон и намерением лечь спать только тогда, когда давно сдерживаемая страсть будет полностью утолена, обдало жаром низ ее живота. Она откашлялась и указала на убористо исписанный лист.

– Работа?

– Нет. Я пишу Рене Декарту, в Париж.

– Батюшки светы! Таки работа!

– Удовольствие, дитя мое. Чистое удовольствие. – Кристина, которой было столько же лет, сколько и Эббе, практически с точностью до одного дня, посмотрела на нее и улыбнулась. – Философия никогда не бывает работой, как и учеба, размышление и…

– Соитие? – предположила Эбба.

– Я хотела сказать – управление.

– Ах да!

– Я пытаюсь убедить Декарта приехать к нам в Стокгольм. Я хотела бы поспорить с ним… хотела бы понять…

– И он отказывается следовать твоему зову?

– Вот ведь наглец, не правда ли?

– Может, он не любит рано вставать?

Кристина отложила перо и откинулась на спинку стула, так что теперь она могла видеть лицо Эббы. Эбба улыбнулась. Королева открыла рот, чтобы что-то сказать, но Эбба наклонилась и поцеловала ее. Пару мгновений спустя Кристина ответила на поцелуй, и у Эббы снова перехватило дыхание. Она взяла лицо Кристины в ладони, и они целовались, пока у обеих не кончился воздух, из-за чего им пришлось прерваться.

– Je t'aime, та Belle,[28] – хрипло призналась Кристина.

Эбба сделала несколько шагов назад и легла на кровать. В зеркале она увидела свое отражение: светло-рыжие локоны, не менее растрепанные, чем темные волосы королевы, тонкое лицо, на котором уже снова начал появляться густой румянец, светлая кожа… Она смотрела, и ей нравилось то, что она видела. А когда королева встала, позволив плащу соскользнуть с плеч, и приблизилась к ней, чтобы тоже рассмотреть отражение Эббы, сердце молодой графини застучало быстрее.