Александр Доронин - Кузьма Алексеев Страница 21

С двух сторон возле жреца встали Виртян Кучаев и Филипп Савельев. Моление началось. Кузьма говорил о нынешнем годе, хвалил его. Жаловаться нечего, весна была теплой, лили благодатные дожди, по утрам выпадали обильные росы. Теперь же на полях густые хлеба колышутся. Рожь золотая совсем, колосья с палец толщиной. Высоки и яровые: ячмень, овес, чечевица, просо… Гречка, правда, еще низкая, но до прихода осени и она успеет созреть. Щедрыми на урожай оказались, по словам Кузьмы, сады и огороды.

— Мельседей Верепаз! — слышалось со всех сторон.

— Когда пшеничные снопы телеги давят, и они от тяжести скрипят, — рассказывал далее жрец, — а коровки наши нам вдосталь молока дают — все это Верепаза дар. Не будем забывать об этом, поклонимся Ему!

— Многие из нас, — продолжал Алексеев, — Христу молятся. Это дело, конечно, личное, каждый о своей душе заботится. Но все же нам, эрзянам, нельзя о собственных богах забывать. Им молились наши предки. Разве у Иисуса Христа найдется время для нас, эрзян? Разве Он знает о наших чаяниях? Слышал я от верных людей, что Христос чин с себя сложил. Другое дело — Мельседей Верепаз… Вот кому надо верить! Будет знамение: громыхнут двенадцать громов и на землю сойдет Давид с ангелами. Они будут судить мир. После этого на земле останутся только те, кто исповедует нашу веру. Все станут носить эрзянские одежды, чтить наши обычаи.

— Ух ты!!! — выдохнула толпа.

Закачалась листва на Озкс-Тумо, вспыхнула и ярче загорелась священная свеча в дупле.

— Эрзяне не будут пахать боярские земли, а будут жить свободно, в единой семье, помогая друг другу.

— О-о-о! — снова задрожала поляна от сотен голосов.

— Вся сторона эрзянская оденется в белые рубашки и праздничные платья… Все будут счастливы. Если все же пропадет наша вера Мельседей Верепазу, пропадет и язык наш родной. Молиться богам своим можно только на том языке, который нам дается с молоком матери…

Долго Кузьма объяснял односельчанам, что ждет их в будущем и как надо жить. Потом призвал всех, как и полагалось в день моления, вкусить жертвенной пищи. Загорелись костры, запахло дымом и мясом. А у костров снова разговоры о наболевшем. Алексеев опять терпеливо объясняет:

— Мельседей Верепаз всем необходимым нас наградил, да только беда, эрзяне: все засеянное и выращенное нашими руками сами возим в амбары графини Сент-Приест. — Кузьма повернулся в сторону жителей соседних сел — Сивхи и Тепелева — и только теперь увидел: среди них были и русские из Ломовки и Инютина, где хозяин князь Петр Трубецкой. — Барских амбаров да чуланов нам не переполнить! А тут еще кровососы управляющие последний кусок отнимают. Нашими трудами добытое в Нижний уходит да в Лысково. Там базары и ярмарки многочисленные наш хлебушек и другое добро в большие деньги оборачивают. А меха, которые добывают наши охотники, украшают одежды графини Сент-Приест. А мы по весне, чтоб не умереть с голоду, сережки березовые в хлеб запекаем… Кто же нас защитит, скажите на милость?..

С Репешти перешли на склон горы Отяжки, где были поставлены длинные столы. На них баранина в чашках глиняных, просяная каша с маслом, пироги с луком и картофельные ватрушки с румяной корочкой. Из толстопузых бочек лилось пенистое крепкое пуре. Выпив и закусив, помянув своих богов, собравшиеся вновь захотели послушать удивительные речи Кузьмы. Он забрался на пустую бочку и с жаром сказал, показывая рукой на столы:

— Все вы видите, как щедра наша земля. С сегодняшнего дня запомните: что вырастили мы на земле сами — все наше!

С закрытым ртом никто не стоял. То и дело раздавались голоса. Хотя и грубыми они были — старики мягко да приветливо говорить не умели — все равно в этих голосах слышалось наболевшее, искреннее:

— Хлебушек гнить на корню не дадим!..

— Густой ноне уродился ленок, если самим его на базар свезти — разбогатеем…

К западу клониться уже стало солнышко, лучи его мало-помалу стали угасать. Над ним белое облачко распушило длинный хвост по всему горизонту. Все росло и расширялось это облако и вскоре зелень лесов и золотые дали полей покрыло черным платком. Женщины с ребятишками уже давно разбежались по своим домам — слушать скучные споры-разговоры мужиков большого желания у них не было. А у мужиков — то ли от выпитого пуре, то ли от возбуждающих речей Кузьмы — силушка разыгралась. Решили побороться. Против Семена Кучаева поставили Игната Мазяркина. Оба широкоплечие, бойкие, ловкие в драках. Ни один не уступал другому. Быками ревели, взбрыкивали, босыми ногами рыли-топтали луг. Наконец Семен поднял Игната на себя и — хлоп! — бросил его на землю, навалившись всем своим телом. Игнат вытянулся и замер.

— Кучаев нарушил правила, — староста Москунин полез было со своей нагайкой на Семена, но старики не дали, встали на его защиту. К молодым парням лезть со своей правдой — круглым дураком останешься.

Семен протянул руку низвергнутому другу. Тот встал, стряхивая со штанов пыль и грязь, захохотал:

— Так будешь и дальше драться, на невесту свою сил не хватит!

Зерка Алексеева, во время борьбы стоявшая за спиной подруги, еще дальше отступила, покраснев, как мак. Тут Луша Москунина, грудастая старая девка, закричала:

— Пошли к Насте Манаевой под окошко! Вечер там проведем.

Молодежь дружно двинулась к селу.

Нынче Николке Алексееву исполнилось четырнадцать лет. Утром мать поцеловала его в розовые щеки, ласково сказала:

— С днем рождения, сынок! Расти сильным и умным. Будь нам с отцом отрадою, успокоением под старость лет, а сестрам — помощником…

Из села Кужодона приехала отмечать Николкин день рождения старшая сестра Нуя. Четвертый год как она замужем. Муж ее эрзянин, ростом с оглоблю, в охапке занес в избу капризного ребеночка.

— Дедуська, я лесных олесков тебе пливёз. Кусные! — уже на пороге закричал он Кузьме.

— Ой, внучок-внучок, мой боровичок! — Матрена выхватила из рук зятя малыша, затискала, зацеловала.

Из глиняного кувшинчика Кузьма налил зятю крепкой медовухи шипящей, сказал с улыбкой:

— Запомните, дети: от бражки бывает разум в растяжку. Кто любит рюмку, тот наденет сумку…

Девки прыснули от смеха, а Баюш ехидно спросил:

— А тогда зачем, тетяй21, на всех праздниках люди пьют бражку, а в церкви батюшка даже вино наливает?

— Если так у церковников заведено, значит, не за нами грех. Пей, содамо22, пока угощают!

— А ты слышал, Кузьма, отец Иоанн нас хлебушек благословить зовет? — не удержалась Матрена.

— А что, поля замуж выходят? — засмеялся хозяин дома.

— Кадилом длинным нечистые силы, говорит, разгонять будет.

Николка с сестрами вышел на крыльцо — в споры взрослых лезть им нечего. Солнышко уже к послеобеденному часу покатилось, в притихшем воздухе чувствовалась прохлада.

— Лето пройдет, опять зимние холода нагрянут. Эх, не люблю я зиму, от нее полгода скука, — потягиваясь, молвила Любава. Повернулась к сестре, спросила: — И сегодня что ли у Манаевой Настеньки соберемся?

Зерка передернула худенькими плечиками, словно не ей вопрос был задан вовсе, а кому-то другому. Вчера до самой глубокой полночи они с Семеном Кучаевым бродили по берегам Сережи, бросали в воду цветы.

А Любава не унималась, не обращая внимания на молчавшую сестру:

— И Уленька Козлова вчера выходила! Случаем, не подруженьку себе искать? Точно девица-лебедица: в желтом шелковом сарафане, бусы на ней не из речных ракушек, а из настоящего жемчуга. Хотела дотронуться — ударила меня по рукам. Вот коза!

Николке стало скучно, и он вышел в сад. Ой, что это такое? Кто-то забыл закрыть калитку в огород, оставив ее открытой настежь, и туда забрались куры, роются в огуречных грядках. Мать не станет разбираться, его за уши отдерет, уж как пить дать…

Комочками земли Николка стал выгонять кур, думая про себя об Уле: «Новую кепку и рубашку надену, отцовские сапоги обую, которые недавно мамка из Макарьева для меня купила. Тогда обязательно ей понравлюсь…»

Тут его окликнул отец:

— Пойдем-ка, сынок, глянем на рожь. Не мужицкое это дело, кур пасти…

Николка обрадовался. Подражая отцу, он любил шелушить на ладонях колоски и пробовать на зуб налитые золотом зерна: поспели те или нет. Да из сельских жителей кто, скажите, не любит выезжать на поля? В полях родимых вся их судьба. Поле, вот что было главным в жизни сельских людей. Кормило и радовало, как солнце радует землю своим ласковым постоянным светом.

Правда, радовали сельчан не только поля, но и леса. Какие только богатства они не таили! На всё Сеськино разнеслась добрая новость: пошли грибы! Все, от мала до велика, с кузовками, лукошками, плетеными корзинками разбрелись между деревьев. Дома не удержался и Лаврентий Кучаев: с сынами, внучатами двинулся понаведать любимые «грядки». Договорились меж собою, где встретиться, и разошлись. Семен с Арсением двинулись вдоль Рашлейки, по бережку, сам старик повернул Сурая с Адушем к большому густому леску, что у подножия Отяжки. В прошлом году оттуда он принёс для засола четыре кадушки белых груздей.