Николай Равич - Две столицы Страница 22

— Итак, мой дорогой Гельбиг, могу я на вас рассчитывать?

Гельбиг встал и поклонился.

— К сожалению, господин посол, я не смогу быть вам полезным!

Когда он ушёл, Сегюр обратился к Грасье:

— Вот видите, я же вам говорил, что из этого ничего не выйдет! Этот саксонец, видимо, вовсе не нуждается в деньгах…

Грасье улыбнулся:

— Он охотно бы их взял, если бы мог чем-нибудь помочь…

Сегюр встал и прошёлся по комнате.

— Я не могу больше ждать. Всё это дело с грузами де ля Галисоньера имеет смысл постольку, поскольку оно может служить прецедентом для того, чтобы впредь французские военные корабли были освобождены от досмотра. Как только мы заключим торговое соглашение с русскими, в котором они, конечно, оговорят, что военные корабли не обладают правом возить торговые грузы, оно потеряет всякий смысл.

— Но, ваше сиятельство, я не вижу способа разрешить этот конфликт благоприятно для нас.

— Способ один — ехать к светлейшему, убедить его вмешаться и уговорить императрицу освободить грузы де ля Галисоньера от досмотра. Князь Потёмкин терпеть не может Воронцова, он это сделает…

Потёмкин сидел в халате перед столом, держа молоток в руках. На столе стояла хрустальная ваза с грецкими орехами. Он брал орех, разбивал скорлупу молотком и, причмокивая, жевал сердцевину. Велено было не принимать. Но когда золотая карета, запряжённая цугом, остановилась перед подъездом дворца и из неё вышел, распространяя вокруг себя аромат духов «А ля рень», французский посол, высокий, величественный, в сверкающем бриллиантами кафтане, камердинер всё-таки доложил о нём князю.

Потёмкин равнодушно посмотрел на камердинера своим единственным глазом и сказал:

— Ну, уж раз приехал, веди!..

Сегюр начал с пустяков. Рассказал о том, как австрийский посол граф Кобенцель купил у генерала Нащокина прелестную девку, но, оказавшись неспособным воспользоваться её красотой, заболел нервическим расстройством. Потом заговорил о парижских модах и о популярности всего русского во Франции. И наконец, сделав грустное лицо, сообщил, что получил письмо от своего друга, королевского адмирала, маркиза де ля Галисоньера, который, прибыв в Кронштадт с эскадрой, оказался в ужасном положении…

Потёмкин удивлённо поднял брови:

— Почему же это?

— Но, мой дорогой князь, офицеры и матросы, естественно, привезли с собой некоторые французские изделия. Кроме этого, для них были подготовлены разные грузы. Это относится к обычаям флота. Теперь русские таможенные власти не выпускают их с кораблей, требуя оплаты пошлин… Согласитесь сами, нельзя же омрачать такими мелкими придирками отношения между двумя великими державами…

Потёмкин взял из вазы орех, положил на перламутровую, с инкрустациями крышку драгоценного стола и с размаху ударил молотком по скорлупе. Сегюр с изумлением следил за князем.

— Так, — сказал Потёмкин, прожёвывая орех, — видать, на сие у них есть повеление свыше…

— Не думаю, мой дорогой князь, вероятнее всего, это интрига моего и вашего врага…

— Кого же это? — с тем же равнодушием спросил Потёмкин, принимаясь за следующий орех.

— Разумеется, графа Воронцова. Всем известно, что Воронцовы придерживаются английской ориентации. Отсюда стремление осложнить наши дружеские отношения…

Потёмкин задумался.

— Хорошо, я поговорю с матушкой…

Вечером Потёмкин рассказал императрице о посещении Сегюра и его жалобах.

Но Екатерина отнеслась к этому сообщению довольно холодно.

— Видишь ли, друг мой, сборы Петербургской таможни весьма изрядный доход казне приносят. И если я сегодня сделаю уступку французскому послу, завтра ко мне приедет аглицкий с той же просьбой. Впрочем, я поговорю с графом Александром Андреевичем…

Во время очередного доклада императрица спросила у Безбородко:

— Вы давно видели французского посла?

— Он был у меня вчера, ваше величество…

— И просил освободить грузы эскадры от досмотра?

— Просил, ваше величество…

— Что же вы ему ответили?

— Я ответил, что каждая цивилизованная страна издаёт свои законы и сии законы треба выполнять… Отменять же законы может только тот, кто их издаёт…

Екатерина взяла табакерку, понюхала.

— А не кажется ли вам, Александр Андреевич, что за всей этой настойчивостью, которую они проявляют, чтобы не заплатить обычные пошлины за несколько десятков ящиков груза, кроется что-то другое…

— Сие угадать нетрудно. Речь идёт не только о том, чтобы вынести товары с судов, но и чтобы беспошлинно погрузить на оные товары некоторых французских негоциантов, имея в виду ближайшее заключение договора о торговле с Французским королевством. Французский посол хочет создать повод, дабы и впредь военные суда ихние могли возить товары беспошлинно. От сего может последовать для казны великий ущерб.

— Что же вы предлагаете?

— Передать всё дело графу Александру Романовичу по принадлежности…

Когда доклад Безбородко закончился, Екатерина взяла листок почтовой бумаги и написала Потёмкину:

«Из сих непрестанных хлопот французский двор может увидеть, что неудобно товар возить на военных судах, таможенные законы суть сделаны, и оных отменять по прихотям, конечно, не буду. Если граф Сегюр подаст жалобы, то рассмотреть велю. Я думаю, что они придирки ищут».

Белая ночь безлунным сиянием покрыла город. В огромном двухсветном кабинете, наполненном тишиной и прозрачным сумраком, шесть свечей под зелёным колпаком освещали блестящую поверхность полированного стола, седую голову Воронцова и его руки в кольцах, перебиравшие листы лежавшего перед ним дела.

Александр Романович откинулся на спинку кресла и задумался. Из рапортов Кронштадтской таможни, которые он только что прочитал, ясно было, что маркиз де ля Галисоньер затеял конфликт с таможней не сам, а по наущению французского посла графа де Сегюра, который несколько раз посещал адмирала на его корабле. Видимо, Сегюр решил с помощью Потёмкина и французской партии при дворе добиться для своих военных судов права свободного провоза товаров и в дальнейшем включить такой пункт в торговый договор. Торговля с Францией была весьма оживлённой, множество судов занималось перевозкой грузов. Конечно, и казна и судовладельцы потерпели бы от сего большие убытки. Авторитет самой Коммерц-коллегии был бы подорван, поелику всем негоциантам известно, что она требует строгого соблюдения таможенных правил. Если же пойти на конфликт — запретить погрузку и выгрузку и выход матросов в город без досмотра, Сегюр это использует и раздует кампанию против него, Воронцова, обвиняя его в пристрастии и стремлении ухудшить отношения с Францией.

Воронцов встал, прошёлся мимо длинного ряда книжных шкафов, тянувшихся вдоль стен от пола до потолка, и остановился перед полкой с сочинениями Руссо.

Александр Романович вынул одну из книг, раскрыл и прочёл:

«Исполнительная государственная власть должна быть слепым орудием закона».

«Да, верно! — сказал он себе. — Надо следовать закону, не делая никаких уступок и не обращая ни на кого внимания».

Сзади кто-то кашлянул. Александр Романович нахмурился, обернулся и увидел камердинера, который стоял в дверях.

— Что тебе?..

— Ваше сиятельство, господин Александр Николаевич Радищев явились по вашему приказанию…

У Воронцова просветлело лицо. Он шагнул навстречу гостю, усадил его в кресло перед столом.

— Извините, что побеспокоил вас так поздно. Вы, конечно, знаете о недоразумениях, которые возникли у Кронштадтской таможни с эскадрой маркиза де ля Галисоньера?

— Да, мне известны подробности сего дела…

— Вся суть в том заключается, чтобы, проявляя твёрдость и требуя выполнения законных установлений, не дать французам повода обвинить нас в мелких придирках. Сегюр втянул в это дело светлейшего, и тот, конечно, сообщил обо всём императрице. Поезжайте в Кронштадт. Поступайте так, как найдёте нужным. Однако я весьма надеюсь, что в сиих сложных обстоятельствах вы проявите твёрдость, соединённую с осмотрительностью…

— Мне кажется, Александр Романович, что нашей первейшей обязанностью является защита достоинства и интересов государства Российского. Помимо того, мы имеем министерские соглашения касательно правил таможенного обряда в отношении французских судов. Всё это помогает решить дело в соответствии с законом…

Первого августа 1786 года рано утром Радищев приехал в Кронштадт. Моросил мелкий дождь. Серая пелена тумана покрыла корабли, здания, тюки товаров, сложенные у пирса.

Начальник таможни, старый седой чиновник, в прошлом капитан торгового судна, много лет плававший по разным морям, проводил Радищева к себе, угостил горячим кофе и подробно изложил обстоятельства дела.