Алла Панова - Миг власти московского князя Страница 22

Михаил поспешно отошел от дерева и тут же едва не упал, наступив на что‑то скользкое. Воевода пригля­делся и увидел, что на мерзлом песке раскидана рыба, а у самой воды торчит вовсе не камень, как он сначала подумал, а перевернутый большой котел, в котором ва­рили ушицу дружинники, что бездыханные лежали теперь на берегу.

«Не могли бедолаги даже отбиться от врага — не­чем было, — оружие из обоза поленились взять, — сплюнул зло воевода. — А что с того, если бы и взя­ли?» — подумал он с горечью. Оружия, которое сейчас пришлось бы как нельзя кстати, нигде видно не было, воевода нагнулся и оторвал от земли примерзшую ры­бину, увидел рядом другую, прихватил и ее.

— Пригодится! — сказал он и, подобрав с мерзлого песка еще несколько рыбин, сунул в брошенный кем-то из незадачливых рыбаков кожаный мешок, туда же запихнул ледяной ком, в который превратилась коль­чужная рубаха князя, свою кольчугу воевода натянул поверх сермяжной рубахи.

Князь, наверное, мечтал о костре, ежился от холо­да в надетой на голое тело свите, голова его блестела от мелких сосулек, слепивших мокрые волосы, и, огля­дев его, воевода едва не прослезился.

— Экий я недотепа, про шапку‑то забыл! — про­бурчал он себе под нос и, быстро овладев собой, стрях­нул льдинки с головы Михаила, взъерошил его густые волосы и протянул ему свою войлочную шапку, кото­рую надевал под шелом, отправленный тут же в мешок с рыбой. — Поспешим! В дороге согреемся! — прикрик­нул Егор Тимофеевич на отрока, чтобы вывести того из какого‑то оцепенения и, главное, самому окончатель­но не поддаться жалости.

Они и вправду вскоре согрелись, даже вспотели от быстрой ходьбы. Переправа на другой берег Сити заня­ла немного времени, хоть путникам и пришлось обхо­дить видневшиеся на льду темные пятна, которые ка­зались воеводе опасными. Вскарабкавшись по откосу, они пошли дальше, туда, где вдали темнел лес. Идти стало тяжелее: колени у воеводы нещадно болели, тон­кая ледяная корочка под тяжестью людей с хрустом ломалась, их ноги проваливались в глубокий снег, а бе­лое поле, которое предстояло преодолеть, казалось бес­конечным.

Отойдя на почтительное расстояние от берега, они оглянулись, чтобы бросить последний взгляд на страшное место, где сложили свои головы тысячи рус­ских витязей.

Издали были видны яркие точки костров, а на том месте, где утром стояла дружина великого князя, вздымались высокие языки пламени, они достигали неба, окрашивая его в багряно–желтые тона. Оттуда до­носились непривычные русскому уху гулкие удары.

Слабые светлые точки двигались и вдоль берега Си­ти — это особо жадные до добычи, не дожидаясь утра, с факелами разыскивали среди мертвых тел то, чем бы можно поживиться. Никто из них, к счастью для бег­лецов, не решался далеко уходить от места стоянки и в темноте переправляться по льду через неведомую реку.

Путники прошли уже саженей пятьсот, когда уви­дели, как в стороне за кустами шевельнулось что‑то большое. Воевода потянулся к сапогу, где был спрятан нож — теперь единственное на двоих оружие, — но, приглядевшись, вздохнул облегченно: из‑за кустов вы­шел конь.

— Иди сюда, милок, — позвал его тихо воевода, и конь послушно приблизился к людям. — Надо ж, под седлом! — обрадованно проговорил Егор Тимофее­вич, повернувшись к спутнику, но тот, уставший без меры, лишь молча кивнул. — Ишь, какой молодец! Не захотел в полон к поганым идти, — приговаривал вое­вода, поглаживая коня по шее и беря повод. — Мы то, чай, свои, не обидим! Ты уж нам помоги, милок, — шептал он на ухо коню.

Осмотрев свою находку со всех сторон, воевода не заметил никаких ранений, но зато был несказанно рад, увидев притороченный к седлу заботливо сложенный меховой полог. Он оказался как нельзя кстати.

Хоть был Егор Тимофеевич силен и вынослив, но и он уже стал ощущать мороз, который становился все сильнее. Усталость начала одолевать и его, что уж говорить о Михаиле. Он, правда, вытянулся, ростом мог сравняться с иным зрелым мужчиной, да и силь­ная рука его крепко держала меч, но все‑таки был он еще безусым отроком и порой выглядел неуклюжим и неловким. А сегодня молодой князь выдержал и тя­желый бой, и купание в ледяной воде, а теперь едва пе­редвигал ноги.

Воевода быстро отвязал полог, а когда встряхнул его, на снег выкатился холщовый мешочек. В нем ока­зались сухари.

Целый мешок золота и самоцветных каменьев не вызвал бы сейчас столько радости, сколько принесли несколько горстей сухарей, припрятанных предусмот­рительным ратником. Воевода оживился, движения его стали точными и ловкими. Вытащив из‑за голени­ща нож, он отрезал от полога два угла, заставил Миха­ила разуться и обмотал холодные ноги кусками овчи­ны. Покончив с этим занятием, воевода помог отроку усесться на коня и, набросив ему на плечи полог, с не­скрываемым удовольствием запустил руку в мешок, достал два сухаря, протянул один князю.

Конь, все это время безучастно наблюдавший за действиями людей, неожиданно встрепенулся, изо­гнул шею, шумно втянул ноздрями воздух.

— Ох, голова моя дырявая! О надежде‑то нашей, о друге новом я и забыл, — заохал воевода, поднес второй сухарь к конской морде и замер, наблюдая за тем, как ос­торожно конь прикоснулся к его руке, взял теплыми влажными губами сухарь и стал жевать, не торопясь, будто перемалывал крепкими зубами целый каравай.

Оторвав взгляд от этого завораживающего действа, Егор Тимофеевич взгромоздился в седло. Михаил при­жался к металлу кольчуги, накинул на плечи воеводы край мехового полога. Слегка натянув поводья, воево­да негромко сказал «Ну!», и конь с двумя измученны­ми седоками осторожным шагом двинулся в путь.

Князь привалился к широкой спине воеводы и вскоре засопел, а Егор Тимофеевич, чтобы не уснуть, жевал свой сухарь, от которого, продлевая удовольст­вие, откусывал по крошке.

Звезды внимательно смотрели за неспешным дви­жением людей, которым удалось уйти от неминуемой смерти, но что ждало впереди этих двоих, наверное, даже они не смогли бы предсказать.

Путь по снежному полотну казался бесконечным, и Егор Тимофеевич уже стал клевать носом, как вдруг конь остановился. Воевода ошарашенно от­крыл глаза и увидел вдали темные очертания леса, но путников от него отделяла новая преграда. Конь замер на самом краю обрыва, круто спускавшегося к широкой, покрытой ледяным панцирем реке — сделай конь еще шаг, вместе с седоками скатился бы кубарем под гору.

Несколько мгновений воевода в недоумении смот­рел вниз, на реку, затем окликнул князя, разбудил его и слез с седла. Он вытащил нож и острием его стал чер­тить что‑то на снежном насте.

— Что случилось, Егор Тимофеевич? — услышал воевода за своей спиной голос Михаила, в котором сли­лись любопытство и тревога.

— Да вот, князь, ошибся я немного. Заплутали мы с тобой, — произнес он в ответ и, увидев встревоженное лицо спутника, поспешил успокоить Михаила: — Ну да это ничего! Теперь я знаю, где мы оказались. Это да­же лучше, что мы сюда вышли!

— Так, где же мы теперь? Далеко ли… — нетерпе­ливо спросил Михаил Ярославич, который хотел уз­нать, далеко ли до дома, долго ли еще им идти, но оста­новился в смущении, вовремя поняв, что ответить вое­вода ему не сможет.

— Перед нами река Молога, — сказал спокойно во­евода и, поскольку сразу догадался, о чем был второй, так и незаданный вопрос, добавил: — Перейдем на тот берег и дальше двинемся лесами. Думаю, там и пере­дохнем немного. Путь у нас неблизкий.

Когда они со всеми предосторожностями спусти­лись по узкой лощине к берегу, воевода, услышав хруст ломающейся под ногой ледяной корки, перекре­стился и с опаской поглядел на укрытую снежным по­крывалом реку — кто знает, что скрывается под этой белой пеленой.

Лед, выползший на берег, был сильно изъеден сол­нечными лучами, темная узкая полоса — всего две–три пяди[37] — пролегла между ним и белым гладким полем. Правда, только издали оно казалось гладким: кое–где виднелись на нем какие‑то причудливые нагроможде­ния, которые порой соседствовали с отражавшими бледный лунный свет темными пятнами.

Как ни боязно было идти по этой дороге, вполне бе­зопасной в зимнюю стужу, но ранней весной таившей в себе немало неприятных неожиданностей, однако де­ваться некуда.

Князь без труда перешагнул покрытую тонким лед­ком полоску, отделявшую людей от казавшегося проч­ным ледяного наста, и с напряжением застыл, ожидая, когда до этой тверди доберется воевода, который вел под уздцы коня. Егор Тимофеевич шагнул на лед и, отодвинувшись от опасной кромки, потянул за собой коня.

Под копытами жеребца громко захрустело ледяное крошево, противно чавкнула вытекшая из‑под разби­той корки вода, и конь осторожно, словно понимая, что именно так и следует поступить, опустил на лед сначала одну, а потом другую ногу. Лед выдержал. Во­евода тихо потянул за повод, и конь так же неспешно переставил на лед задние ноги.