Лора Мориарти - Компаньонка Страница 24

Она высвободила локоть.

– Три минуты.

– Я с тобой.

– Нет, – взгляд через плечо. – Иначе не сработает.

Кора видела двух билетеров, каждый у своего прохода. На обоих светло-серые пиджаки, белые рубашки, черные галстуки. Странным образом оба высокие и очень худые, но один не старше Луизы, другой – не моложе Коры. Луиза немного повыбирала между ними и наконец двинулась сквозь толпу к старшему. Подошла, сложила руки за спиной и стала извиваться всем телом. Кора видела, как билетер слегка наклонился, чтоб лучше ее расслышать. Он спокойно покачал головой. Тогда Луиза показала рукой в зал и тут же коснулась волос и голого плеча. Мужчина дотронулся до уха и снова помотал головой. Луиза встала на цыпочки (каблуки едва оторвались от пола) и взяла его за локоть, как бы для равновесия.

Кора ринулась вперед, задевая людей и извиняясь, не сводя сердитого взгляда с Луизиного затылка. Но не успела она преодолеть и полфойе, как Луиза развернулась и указала на нее билетеру. Тот кивнул и улыбнулся. Луиза радостно подбежала к Коре. Чистый ребенок. Наивная радость, искренняя улыбка, не заподозришь ни сильной воли, ни цинизма. Она удивительно легко меняла маски: то малышка, то зрелая женщина. Неужели билетер, представитель какой-никакой власти, разбудил в ней маленькую девочку? Или это она умело, привычно сыграла ребенка, не успел он и слова сказать?

– Луиза, – резко произнесла Кора.

– Кора! – Луиза еще улыбалась, но взгляд стал жестче. – Рада, что вы меня нашли. – Кора взяла ее под руку; Луиза через плечо что-то сказала билетеру. – А я уж думала, меня совсем с поводка спустили.

– Нам пойти домой? – отрубила Кора, волоча ее через фойе.

– Домой? – Луиза расширила глаза. – В квартиру? Или опять Канзасом пугаете?

– Хватит.

– Думаю, Канзас подождет. – Луиза наклонилась ближе. – Особенно если учесть, что мой новый друг сказал: когда люстры начнут гаснуть, мы можем пройти за ним в ложу.

Кора остановилась и посмотрела на Луизу с изумлением.

– Знаю, – пожала плечами Луиза. – Я бы тоже выбрала другие места. Мама говорит, ложа – это для тех, кто ходит в театр не на представление посмотреть, а себя показать. Но ложа лучше, чем задний ряд бельэтажа.

– Луиза. Ты с ним о чем-то договорилась?

– Фи, как вы могли. Я просто вежливо его попросила. Большинству мужчин только этого и надо.

Кора посмотрела на нее недоверчиво. Но что делать? Может быть, Луиза и вправду ничего плохого не совершила. Получила что хотела, без риска и расплаты. Бессмысленно ругать ее за то, что она уверена в себе, а билетер пошел навстречу. Может, это она, Кора, дремучая старуха, без конца шпыняет молодежь и во всем видит грех и скандал.

– Можете поблагодарить меня позже, – сказала Луиза, глядя на гаснущую люстру. – В следующий раз, когда захотите сидеть в партере, разрешите мне слегка накрасить губы.

Кора была не столько встревожена, сколько тихо возбуждена, будто выпила слишком много чая или съела слишком много сладкого; но ум работал четко, несмотря на полуденную жару. Уже двадцать минут она ждала под полосатым балдахином аптеки. Часы вместе с жемчужными серьгами и обручальным кольцом остались в квартире, но сквозь витрину она видела часы над кассой, рядом с Девой Марией и рекламой жвачки «Джуси фрут». Кора находилась в квартале от приюта. Через три минуты – пора.

Когда отводила Луизу, шел дождь; кудри под зонтом хоть и не промокли, но сильнее завились, выбились из шпилек и учинили восстание. В зеркале ванной Кора увидела беспорядок на голове и переделала прическу, закрутив пучок потуже, но некоторые кудряшки, пока она ехала в этом жутком метро, снова взялись за свое.

Еще взгляд на аптечные часы. Ровно полпервого Кора вышла из-под балдахина. Она всю ночь не спала, лежала в постели рядом с Луизой и обдумывала предстоящее. Если она ошиблась, если ей откроет сестра Делорес или другая монахиня, Кора скажет, что где-то забыла зонтик, вы его не находили? Она репетировала, подходя по Пятнадцатой к приюту и поднимаясь по ступенькам.

Дверь открыл рабочий в том же фартуке. Или в другом, но тоже чистом.

– Извиняйт, – недружелюбно сказал он. – Сестры на мессе. В это фремя каждый тень служба.

Кора отпрянула и чуть не свалилась с крыльца, но устояла. Немец. Накануне она не заметила – он очень мало говорил. Теперь услышала. В войну ставили такие водевили про кайзера: обычно какой-нибудь клоун бегал туда-сюда с накладными завитыми усами и вопил с акцентом и в конце получал тортом в лицо.

– Да-да, – сказала она. – А можно я опять подожду?

Он кивнул.

– Спасибо, – ответила она, улыбаясь мило, как девушка из кордебалета Зигфельда.

Он уступил ей дорогу. Ненамного выше Коры, но плечи широкие, руки мускулистые. Кора подождала, пока он запрет дверь. Наверху пели девочки, слышалось фортепьяно. Он провел ее по коридору, звеня ключами в кармане фартука. Кора шла за ним и видела его лысину, обрамленную коротко стриженными светлыми волосами.

– Как замечательно, что утром был дождь, правда? – сказала Кора. – Так освежает.

Он едва глянул через плечо, но кивнул. Она последовала за ним в кухню, оттуда в трапезную. Три стола из четырех чисты и пусты, как и в прошлый раз, четвертый, в дальнем углу, покрыт белой клеенкой и на нем стоит футовый ящик из красного дерева, а вокруг разложены инструменты и шурупы.

– Хотите фоды?

– Конечно! Очень хочу! Спасибо. – Она старательно улыбалась. – Вчера вы были так заботливы, и сегодня, разумеется, тоже. То есть, я хочу сказать, что предложили воды…

Он странно посмотрел на нее и отправился на кухню. Кора дотронулась до волос под кромкой шляпки. Наверное, она слишком быстро говорит. Может, он не очень понимает по-английски. Она посмотрела в окно и расстегнула перчатки. Какой смысл сейчас думать про Алана?

Алан не всегда думает о ней.

– Мое извинение за беспоряток. – Немец протянул ей стакан. – Тшиню кой-что.

– Спасибо вам огромное. – Кора прошла к дальнему столу, надеясь, что движется легко, как Луиза. Необязательно быть собой. Можно быть кем угодно. Она больше не увидит этого человека. – Интересный у вас беспорядок! А что это?

– Это, – ответил он, – было ратио.

Кора посмотрела на коробку. Теперь она заметила: у ящика снята передняя панель. Внутри виднелись черные провода и прозрачные трубки. Передняя панель с разбитой стеклянной шкалой лежала рядом. Кора узнала: та самая модель, которую Алан показывал ей в магазине перед отъездом. Он собирался выбрать между этой и другой моделью, пока Кора в Нью-Йорке. Ей, сказал он, понравится радио. Новая станция Уичиты пока передает только цены на урожай и прогноз погоды, но собираются добавить музыку и лекции: Коре будет интересно.

Она потрогала разбитую шкалу.

– А что с ним?

– Крузили на корабль, крузили с корабля. Уронили. – Он стоял рядом и смотрел на радио, скрестив руки на груди. – Приятель сказал про ратио, я пошел, забрал.

– Понятно… А вы хорошо умеете всё-всё чинить?

– Иногда полутшается. – Он снова глянул на нее. Глаза под очками маленькие и зеленые. Кора улыбнулась и дотронулась до своего плеча. Надела сегодня свое единственное платье с коротким рукавом.

– И что вы будете слушать?

Он опять странно посмотрел на нее. Лысина старила его – по крайней мере, издалека он казался старше. На самом деле они были примерно ровесники. Вокруг глаз всего лишь пара морщинок.

– Тевочкам. – Он ткнул в потолок. – Они будут.

– Как мило с вашей стороны!

Чего он так на меня смотрит, подумала Кора. Я же просто с ним беседую. Она глотнула воды. Все в порядке. Наверху монахини и дети. Если он ее неправильно понял, если он плохой человек, можно закричать.

– Фы нестешняя?

Она покачала головой:

– Я из Канзаса. – Помедлила. – Это в центре страны. На западе от Миссури.

– Я знайт, – улыбнулся он и показал на губы. – Ваш выговор, слышно.

Она кивнула и снова воззрилась на радио. Кто бы говорил про акцент и происхождение.

– А как они все поделят наушники, их же много? – спросила она. – По очереди придется слушать.

– Нет. Можно рог, как патефон. – Рог лежал рядом на клеенке. – Тогда можно слушайт вместе.

– Чудесно! – Она продолжала улыбаться. Трудно касаться волос, когда на голове шляпка, но Кора очень старалась. – Как это вам в голову пришло!

Он пожал плечами, глядя на нее сквозь очки:

– Вы сегодня прифетливей.

Кора с трудом удержала на лице улыбку. Может, в Нью-Йорке или в Германии это считается за откровенность, а не за грубость. Она поставила стакан на стол.

– Да, – осторожно сказала она, – я говорила с вами резковато. Я думала об этом и хочу извиниться. Я хотела сказать вам, что была не права, но я так расстроилась. Ну просто очень сильно.

Они встретились взглядами. Он кивнул:

– Нитшего страшно.

– Понимаете, я приехала издалека, из Канзаса, чтобы найти свои документы. Они хранятся где-то здесь, но сестры не дают мне посмотреть. – Она посмотрела на него исподлобья. – А я думаю, что сама могу решать. Я, в конце концов, взрослая, не так ли? – Она сглотнула, все пытаясь держать улыбку. Может быть, он не умен. В очках у него ученый вид, но он же простой разнорабочий. В любом случае, время на исходе. Долгие размышления – враг решительности. – Я подумала: вы с виду такой добрый… – Кора сложила руки за спиной. – …И, может быть, вы знаете, где держат эти документы, и… я подумала, может быть, вы пойдете навстречу?