Василий Ян - Александр Македонский. Огни на курганах Страница 25

«Я люблю тебя, милая!..»

Когда гости из сакских степей ушли, Рокшанек вернулась обратно в большую комнату. Прижав ладони к вискам, она вздрагивала и покачивалась, готовая упасть.

Все женщины, сидя тесным кольцом, щебетали, обмениваясь своими наблюдениями:

– Этот толстый скиф совсем не умеет себя держать как князь – размахивает руками и скребет за ухом.

– Но у него лошадей больше, чем жителей в нашем городе!

– Как замечательно ходила наша Рокшанек – совсем как царица! Она рождена стать царицей!..

– Если бы Рокшанек вышла за этого князя замуж, она бы стала царицей всех скифов и носила бы красную царскую одежду с золотой бахромой.

Рокшанек простонала:

– Перестаньте кудахтать! Разве вы не видите, что я умираю!

Княгиня-мать и другие женщины вскочили, испуганные, и подхватили княжну.

– Что с тобой, милая? – шептала мать. – Этот молодой скиф смотрел очень злобно; не испортил ли тебя его дурной глаз? Может быть, то ожерелье, которое подарил тебе «полтора человека», было заговоренное и принесло тебе болезнь? Ведь скифы не любят нас, согдов.

Но Рокшанек нетерпеливо отмахивалась тонкой рукой, и браслеты раздраженно звенели.

– Нет, нет! Совсем не то!

– Так что же? Скажи, моя душа!

– Ничего вы не видите и не понимаете: от этих диких людей пахло так ужасно, как от табуна диких лошадей!

Все женщины переглянулись и всплеснули руками:

– Вот это настоящая княжна! Как она страдает от того, чего мы даже и не заметили! Но они уже ушли, почему же ты страдаешь?

– Разве вы не чувствуете, что после них в доме осталось невыносимо кислое облако? Дайте мускуса и розовой воды! Сделайте же что-нибудь, а то я задохнусь!

Все забегали. Принесли жаровню с горячими углями. Закурились голубые дымки от тлеющих ароматных корешков. Мать с молитвой бросала на угли сушеные стебли васильков и порошок шафрана. Служанки обрызгивали комнату розовой водой. Все бережно перевели Рокшанек в ее комнату и уложили на мягких подушках. Она стонала, закатывая глаза. Маленькая эфиопка обмахивала ее опахалом. Даже любимая ящерица раздражала Рокшанек, и ящерицу унесли.

Княгиня выслала всех женщин и тихонько ушла, оставив на ковре около Рокшанек блюдо с виноградом и медовым печеньем. Эфиопка заперла за княгиней дверь на задвижку и вернулась к Рокшанек.

– Все ли ушли? – простонала девушка. – Как они меня мучают женихами, гостями и заботами! Ты будешь сидеть у двери и слушать. Если постучат, скажи, что княжна очень больна и не позволяет ее беспокоить.

Эфиопка со страхом взглянула на больную и скрылась за ковровой занавеской на двери.

Тогда Рокшанек вскочила и бесшумно, как кошка, прошла по комнате. Из-под ковра она вытащила сверток, сняла со стены маленький кинжал и засунула его за шелковый пояс, по приставной лестнице легко поднялась к потолку и сквозь квадрат, светившийся синим небом и звездами, вышла на крышу.

Город гудел тихим ропотом теплой засыпающей ночи. Певуче перекликались ручные перепела. Издалека неслись затейливые переливы песни, сменяясь мягким перебором струн. С полей прилетали взрывы мрачных воплей подбиравшихся к домам шакалов и разом обрывались.

При сиянии больших оранжевых звезд голубое платье Рокшанек светилось в темноте. Она подошла к краю крыши и смотрела вдаль, на рассыпанные по равнине потухающие огоньки домов. За ними в небе четко вырисовывались угловатые линии горных хребтов.

Она взглянула вниз, в сад, где темнели гранатовые кусты и тянулись ряды молодых персиковых деревьев.

В кустах засвистел кузнечик. Рокшанек развернула сверток и осторожно спустила с крыши шелковую лестницу, зацепив ее за деревянный выступ стены. Неясная тень проскользнула на крышу и, как дуновение ветра, приблизилась к Рокшанек.

– Это я, Фирак, раненный стрелой из лука бровей твоих! Три дня и три ночи я умирал в страданиях, не видя на стене твоего красного покрывала. Теперь я здесь, милая! Я пришел по твоему зову и готов умереть для тебя.

Трепетная рука коснулась плеча Рокшанек, и ее ожерелье зазвенело.

– Иди сюда, Фирак. Мы останемся здесь под алмазными звездами, и ты будешь мне много говорить. Сегодня я хочу слушать тебя… Говори мне про далекие страны. Я хочу увидеть шумные города, синие моря с краснокрылыми кораблями…

– Я не князь, – шептал юноша, – у меня нет богатств, я только бедный певец, но я умею петь, и люди любят слушать мои песни. Эти песни прокормят и меня и тебя. Бежим отсюда, уедем в далекую страну. Там я буду петь про твои лучистые глаза, про твою нежную тень, про звон твоих браслетов, когда ты идешь, легкая, как пантера. Люди будут бросать мне тяжелые серебряные монеты и блестящие золотые дарики.[96]

– Я не могу бежать с тобой. Я не могу идти по пыльной дороге, одетая в рубище нищей. Но я не хочу жить и без твоих песен. Отец сказал, что отвезет меня в Мараканду, где новый царь царей ищет невесту. Он говорит, что если я буду умна и хитра, то сумею стать царицей Персии. Ты знаешь, как строг мой отец, и, если я не исполню его воли, он прикажет бросить меня в Башню молчания.[97] Так жить я больше не могу… Но что это? Концы моих пальцев чувствуют у тебя на глазах слезы. Ты не огорчайся, я не забуду о тебе и возьму тебя с собой; ты будешь петь при княжеском дворе, и, когда я позову тебя, ты будешь петь песни о райских садах, к которым стремятся и не могут дойти караваны…

– Умрем вместе – и мы улетим на крыльях вечного сна в чудесные сады!

Громкий стук в ворота и крики заставили встрепенуться Рокшанек. Она вырвалась из объятий юноши и подбежала к краю крыши. По дорожке сада шли люди с оранжевым фонарем.

– Это отец! Я узнаю его голос. Он неожиданно вернулся! Что делать? Он идет сюда. Если он нас увидит, то барабаны моего позора покатятся отсюда и загремят по всем базарам.

– Умрем вместе сейчас!..

– О мой драгоценный Фирак! Да, умрем! Вот мой кинжал!

Юноша приставил конец кинжала к груди и бросился на него.

– Я люблю тебя, милая!.. – прошептали немеющие уста.

Рокшанек наклонилась над юношей и прислушалась.

– Что мне делать? Как спастись? Как страшно умирать! Зачем он это сделал?

Голоса в саду обошли дом и потом донеслись снизу, из внутренних комнат.

Рокшанек ждала, обессилев, не зная, что делать… Заскрипела лесенка из ее комнаты, и в квадратном отверстии крыши показалось освещенное фонарем лицо князя Оксиарта, его длинный сухой нос, курчавая борода и войлочный колпак, из-под которого выбивались длинные волосы. Оксиарт весело улыбался. За ним влез на крышу угрюмый старый евнух Фанфал.

– Ты здесь, Рокшанек? Ты ходишь, не боясь дивов или опасного болезнями ночного ветра? Значит, ты уже не больна? Сама ты виновата – зачем принимала этих степных разбойников саков. Я разрубил бы их на мелкие куски и бросил гиенам. Подумай, этот князь Будакен держал меня, как простого пленника. Только его зять, князь Гелон, дал мне лошадей и проводника и отпустил на свободу. За это я ему обещал прислать старого вина, золота и невольниц… Но что с тобой?.. Твое лицо бледно… Откуда кровь на твоих руках и одежде?..

Опустив глаза, Рокшанек отвечала с трудом:

– Сюда на крышу влез неизвестный разбойник и набросился на меня. Я – дочь воина и ударила его кинжалом. Он упал…

Рокшанек зашаталась и бессильно опустилась на ковер. Оксиарт растерянно посмотрел на дочь, затем на евнуха. Тот невозмутимо поднял кверху указательный палец:

– Тише!

– Фанфал, негодный баран! Я тебе отрублю голову!

– Не за что!

– Почему ты недосмотрел? Что ты делал?

– Я исполнял приказание княжны Рокшанек и наблюдал, чтобы все женщины в доме не ходили, не пели и не говорили – у нее болела ее мудрая голова.

– Но ты забыл мое приказание – охранять дом!

– Нет, я был также в саду и там слушал пение кузнечика.

– И видел что-нибудь?

– Видел, как кузнечик влез на крышу.

– И ты ничего не сделал, чтобы схватить его?

– Я услышал топот лошадиных копыт, побежал тебе навстречу и привел тебя сюда, на крышу. Вот лежит этот разбойник… Да ведь это наш беззаботный певец Фирак! Тише, господин!

– Как ты можешь говорить «тише»? Надо позвать слуг, отнести презренное тело на площадь и там рассечь на части, чтобы устрашить других!

– Нет, господин! Не так надо сделать. Злые языки любят чернить самое достойное. Поэтому надо взять верного слугу и отнести тело этого кузнечика в Башню молчания. Туда надо войти втроем, а назад выйти одному.

– Ты мне предан, Фанфал. Я этого не забуду! Когда все заснут, ты сделаешь это. А сейчас позови только основу добродетели, княгиню-мать! Надо помочь бедной княжне. Она нездорова. Мы должны охранять ее.

В башне молчания