Алексей Соловьев - Обет мести. Ратник Михаила Святого Страница 25

– Просила передать тебе и отцу ее, что дети эти от брата твово, Андрея. Спасителем и Богородицей поклялась, что истинная правда. И еще одно, чтоб понятнее было. Когда рожала, повитуха татарская что-то там неверно сделала, роды принимая. Не сможет она теперь ни от кого зачать, понимаешь? Потому и не видит себя без близняков, хоть и в чужой земле живет. Такие вот дела, паря!

Игнатий пошевелил губами и добавил, кивая на кошели:

– Там гривны не хватает. Не подумай, что себе присвоил, за встречу с девкой и за разговор долгий отдать пришлось.

– Кому? За кем она замужем? За Амылеем?

– За ним, лиходеем! Но дела я с матерью его вел. Сам Амылей со своим туменом и с братьями где-то у моря Хвалынского, ханы никак воевать меж собой не перестанут. За хозяйством, за гаремом старуха доглядывает. Ох и жадна же, нехристь татарская! Это ж надо: за встречу целую гривну серебра содрать! Будто от той Любани что убудет после беседы!!

– А… детей нельзя вместе с матерью выкупить? Я ж сказал, что верну тебе любые расходы!

Игнатий почесал пальцем бороду и сочувствующе глянул на парня.

– Думаешь, не спрашивал? Она сразу запретила об этом со старухой и баять! Амылей ведь пацанов своими считает. От других жен только девки идут, а тут багатуры! Меня б собаками затравили, нукеры саблями б порубали. Даже не мечтай, паря, ни в жизнь не отдадут. Разве что когда сменять сумеешь их на брата Амылеева. Дак где это видано, чтоб русич татарина в полон брал да менял потом? Не было такого на Руси еще! Такое скорее литвину сподручнее, они под ханами не живут и дани им не платят. Одним словом, извиняй, паря, а только сделал я все, что смог! Не держи сердца, что не вышло ничего.

Иван слушал купца вполуха. Мысль о возможности обмена того же Камиля или Амылея на Любаню с детьми прочно засела в его сознании. Что с того, что раньше такого не было? Почему бы ему не быть в этом первым? Лишь бы кто-то из братьев опять оказался неподалеку от него, а там посмотрим! Была б голова на плечах, придумать все можно. И девку вернуть, и гнева княжьего и татарского избежать. Земля русская велика, леса дремучи. Есть еще куда податься на север. А мужик работящий нигде не пропадет, на то он и мужик! И дом поставит, и поле сделает, и хлеб посеет, и оженится, и детей воспитает в глуши на радость себе и земле родной и на страх врагам будущим и настоящим!

Подумав о женитьбе, Иван тотчас вспомнил про далекую теперь Елену. Покосился на купца.

– На Волхов сейчас пойдешь?

– На него, на батюшку!

– Обратно скоро ль думаешь плавиться?

Игнатий явно замялся, это не ускользнуло от внимания дружинника.

– Как товар будет, – наконец вымолвил он.

– Нешто мало товара в Новгороде Великом? Не темни, Игнатий, я ведь не ребенок. Что, будет война между вами и нами? Пойдет вече против воли великокняжеской?

– Так ведь неведомо еще, кто князем великим станет? – резонно ответил купец. – Юрий-то зря времени не теряет, а серебро – оно всегда одного цвета. Что в Твери, что в Москве, что в Орде. Тебе одному скажу, по секрету…

Он придержал коня и понизил голос почти до шепота:

– В Сарае слухи ходят, что Юрия рыжего частенько подле сестры Узбековой примечать стали. Чуешь, куда оно повернуться может? Юрий-то неженатый!..

Игнатий многозначительно посмотрел на опешившего парня и толкнул коня каблуками. Немного проехав, добавил:

– Михаил ваш вольницу нашу вельми утесняет. А Юрий Московский новгородцам люб, тому все одно, что обещать, лишь бы его сторону Великий Новгород принял. Его и Псков уже привечать более начал. А войне быть, куда от нее деться. Останется Михаил великим – Москву и нас начнет к порядку пригибать. Получит Юрий ярлык – на Тверь пойдет и нас за собой неминуемо потащит. Так что попьет еще кровушки земля русская, ох попьет! Что, ответил на твой вопрос я, паря?

Долгое время они ехали молча, с горестью думая о довлевшей над мирными людьми княжьей воле, помимо желания сотен тысяч разыгрывавшей над измученными землями одну кровавую трагедию за другой. На кону же стояли лишь личные неприязни да жажда власти над этими вот сотнями тысяч, которым порой начинало казаться, что на небесах Всевышний уже отвернул светлый лик свой от северных русских земель…

– Можешь одну просьбу выполнить мою, Игнатий? Личную и без огласу?

– Смотря какую.

Парень развязал кошель и вынул слиток светлого металла.

– Женке одной в Новом Граде привет от меня передай с глазу на глаз. Скажи, что помню и помнить буду вечно!

– Аль пригрела добре в свое время, что гривны за такой пустяк не жалко? – показал в улыбке желтые зубы купец, подкидывая серебро в руке. – Чего ж не передать, можно! Говори кому.

– Побожись, что никто не узнает!

Еще раз усмехнувшись, Игнатий неторопливо перекрестился и вопросительно уставился на ратника.

– Так кому?..

– Снохе Онуфрия твоего Елене Кашинской!

Слиток едва не выпал из руки. Купец натянул поводья, глянул пытливо на парня:

– Кому-кому?

– Семеновой жене.

Игнатий глубоко вздохнул, удивленно покачал головой.

– Ну, ты даешь, паря! Ладно, давши слово – держи! Передам, как увижу. Знаешь ли ты, что она от Семки уже дитя под сердцем носит?

– Для того баб и берут замуж, чтоб они детей рожали. Я ж не рога прошу тебя ему наставить?!

Новгородец вдруг оглушительно рассмеялся и хлопнул парня по плечу:

– Хорош ты парень, Ванюша! Шел бы ко мне под руку, пока холостой. Свет повидаешь, деньгу наживешь, на ноги встанешь. Серебро свое в дело пустишь, удвоится, утроится…

– Я князю своему слово дал!

– Дак ведь нонче он – князь, а завтра?.. Я вот никому ничего не обещал и живу получше иного боярина. Лодья вольный ветер любит. Ну, не пойдешь?

Иван отрицательно мотнул головой.

– Поехал я назад, дядя Игнатий! Спасибо за весть о Любане. За все спасибо, что сделал и что сделаешь!

Они обменялись рукопожатием, Игнатий задержал ладонь Ивана в своей:

– Об одном буду Бога молить! Чтоб на ратях с такими, как ты, не встречаться! Горько тогда обоим будет – и победителю, и побежденному. Уж лучше б на татарву проклятую бок о бок, верно? Сами своими же мечами корни свои подрубаем!

Он хотел добавить что-то еще, но осекся. Тиснув напоследок железной хваткой пальцы тверича, пожилой мужчина галопом поскакал прочь.

Глава 19

Шло время. Вести для княжича Дмитрия приходили все менее и менее радостные. Явно предупрежденный бежавшим Романцом или людьми московского князя, успел удрать из Ржева мятежный Федор, подавшись под защиту сильного северного соседа и его вольницы. Он заручился поддержкой московского князя и новгородской боярской верхушки, с позором выгнал из города всех людей великого князя. Юрий Московский послал в Новгород в качестве наместника своего брата Афанасия. Все более становилось очевидным, что спор смогут разрешить лишь мечи.

Поздней осенью два войска, тверское и новгородское, сошлись по разные стороны Волги-матушки и более месяца простояли без активных действий, ожидая, когда окрепший лед сможет выдержать тяжесть окованной рати и коней. Для Дмитрия это было первое самостоятельное дело, и он явно робел принимать решения сам, советуясь с ближними боярами. А княжьим советникам излишняя активность тем более была ни к чему: неизвестно, как взглянет Михаил на возможную неудачу в сечи?! И это тогда, когда боярин Василий на пару с катом Митрофаном денно и нощно выжигают чью-то измену!.. Нет уж, пусть лучше все идет как идет!! Захочет кто взять все на себя – исполать! Нет – моя хата тоже с краю! Перейдут новогородцы Волгу – рать неизбежна. Не перейдут – можно и далее тешиться с друзьями да наложницами в походных шатрах, с грустью вспоминая домашние перины да разные вкусности своего сокалчего. Дак не вечно, поди? У супротивников грусть тоже не дома осталась!

В итоге до большой стычки дело так и не дошло. Как встал хороший лед, начали обмениваться посыльными. Новгородцы требовали прежних вольностей, Дмитрий настаивал на выдаче беглецов Бориса и Федора и соблюдении установленных его отцом порядков. Начались Никольские морозы, в чистом поле зимовать становилось все тяжелее. И с той, и с другой стороны заболевали ратные, усиливалось ворчание на бездействие старшин.

Тверским боярам, возглавлявшим рать, стало известно от приехавших из Орды гонцов, что мало-помалу Михаил Тверской добился-таки ханской милости. Ценой опустошения собственных кладовых, ценой сотен серебряных гривен, многих десятков соболиных, куньих, лисьих и иных шкурок! Благодаря красноречию своих верных слуг, многие годы проживших в низовьях Волги и прекрасно постигших все тонкости татарской дипломатии. Великий хан Узбек уже почти склонился к тому, чтобы в споре между Юрием и Михаилом отдать великокняжеский ярлык последнему. А это означало, что уже этой зимой с новгородцами будет говорить не какой-то юный тверской княжич, а утвержденный Ордой господин Руси, который мог навести на непокорного непобедимые доселе татарские тумены.