Владислав Русанов - Ворлок из Гардарики Страница 25

– Поглядим.

Конунг отвернулся от дурачащегося скальда. Он его больше не интересовал.

– Во имя Господа нашего, начинайте!

Поединщики вступили в круг.

Оба двигались с грацией диких зверей. Хищники, смертельно опасные не только для добычи, но и для таких же, как они сами.

Сходились без спешки, без суеты. Оценивали друг друга внимательным взглядом.

Никто не спешил начинать бой.

И правда, к чему спешка?

Зрители молчали. Вратко, тот вообще боялся дышать, чтобы ненароком не закашляться и не отвлечь Хродгейра. Даже чайки вроде бы прекратили бестолково носиться над бугрящейся волнами поверхностью моря и орать на своем, чаячьем языке.

Гнетущая тишина накрыла побережье.

Так бывает перед грозой. Звери, птицы чувствуют приближение непогоды и замирают в ожидании бури.

И она грянула.

Модольв ударил первым. Сверху наискось, справа налево.

Хродгейр не дрогнул. Поймал клинок хевдинга на край щита, отклонил в сторону. Ударил сам. По-над землей, по ногам.

Светловолосый отпрянул, рубанул еще раз в голову. Не похоже было, что он желает биться до первой крови. Скальд поймал чужой меч на крестовину, толкнул от себя. Упреждая попытку Модольва стать затылком к солнцу, пошел вправо приставным шагом.

Они обменялись еще несколькими ударами. Без особого успеха.

Клинок Кетильсона сколол длинную щепу со щита Хродгейра. Скальд же достал рукав соперника.

Толпа ахнула, одновременно выдохнув – не один словен, оказывается, затаил дыхание, но Модольв, отскочив, высоко поднял руку, выставляя ее на всеобщее обозрение. Остро отточенная сталь ровнехонько разрезала небеленое полотно, но не тронула плоти.

Сигурд крякнул, а Гуннар пробормотал сквозь зубы длинное ругательство.

Вновь бойцы закружили по светлым камням, стараясь поймать друг друга на оплошности. Мечи то звенели, сталкиваясь, то вязко ухали, ударяя в щиты. Вратко заметил мокрое пятно, расплывающееся у Хродгейра между лопаток, но двигался скальд легко, не выказывая признаков усталости. Хевдинг не отставал от него.

Ни один из поединщиков не надеялся на одну только грубую силу. Оба полагались скорее на ловкость и выносливость, но тяжелые удары Модольва все же нанесли большой урон щиту Черного Скальда. Еще немного, и развалится на полешки, которыми хорошо очаг растапливать, но уж никак не защищаться в бою.

Еще один удар Хродгейра зацепил штанину светловолосого хевдинга.

Вратко привстал на цыпочки и вытянул шею, выглядывая – не проступит ли кровавое пятно? Нет, видно, хорошо молился отец Бернар за своего поручителя. И в этот раз сталь не соприкоснулась с кожей.

А тем временем Кетильсон толкнул противника щитом. От души толкнул, целя окрайком в подбородок.

Зрители недовольно загудели.

Ярл Торфинн поморщился.

– Что это они? – повернулся Вратко к Сигурду.

– Нехорошо, не по правилам, – скривился старик, будто сплюнуть хотел.

– Что ж не остановят?

– Они в кругу. Вольны делать все, что захотят, – объяснил викинг. – Хотя того, кто выиграет нечестно, будут мало после уважать. Да видно, Белоголового это мало заботит.

Модольв дважды попытался рубануть Хродгейра по ногам, а потом снова ударил щитом. Только скальд на этот раз оказался готов к подлости. Подтолкнул иссеченный щит хевдинга снизу, да так, что тот на мгновение заслонил хозяину лицо. И, прежде чем тот успел отскочить, косо полоснул поперек живота.

– Вышло! – не своим голосом заорал Олаф, изо всех сил хлопая Асмунда по плечу.

Конечно, в битве, где сходятся дружина на дружину и войско на войско, Кетильсон только рассмеялся бы в лицо врагу и продолжил бой, а может, даже и победил бы – в жизни всякое бывает, – но стремительно покрасневший разрез на рубахе не оставил места для сомнений.

– Победа за Хродгейром Черным Скальдом! – провозгласил ярл Торфинн, и его голос, привыкший перекрывать грозу и рев волн, услыхали все, даже те, кому не хватило места в первых рядах, кто едва ли не подпрыгивал в тщетной попытке рассмотреть священный круг и поединщиков.

Белоголовый понуро отвернулся, чертя мечом дорожку по гальке. На его лице смешались ненависть и разочарование.

Скальд улыбнулся, ощерив крепкие зубы. Поднял клинок, устремив его закругленный конец к солнцу. Грудь викинга вздымалась высоко, но ровно.

Все взгляды устремились на Харальда.

Вот сейчас он объявит подтвержденное божьим судом решение.

«И пусть кто-то попробует тогда…» – подумал Вратко.

Конунг набрал в грудь воздуха, открыл рот…

Мария Харальдовна вскрикнула подраненной птицей, закатывая глаза:

– Кровь! Вижу кровь и воронов! Много!

Она запрокинула голову, выгибаясь так, будто кто-то невидимый схватил девицу за косу, упираясь коленом меж лопаток. Из горла королевны вырывался уже не крик, а хрип, преходящий в стон.

Хирдманы правителя на мгновение растерялись, а когда кинулись на помощь, то опоздали – Харальд подхватил падающую навзничь дочь, бережно уложил на каменную крошку.

Воины и челядь качнулись было к ним, но грозный рык седого ярла с багровым шрамом на щеке: «Прочь, недоумки!» – заставил любопытных отшатнуться.

– Расходитесь! Ну же! – подоспел на помощь конунгу и ярл Торфинн.

Хирдманы пришли наконец в себя и, развернувшись к толпе лицом, дружно потеснили ее, образовывая свободный круг шагов шесть-семь в поперечнике.

Вратко не помнил, как оказался рядом с Хродгейром. Ни одному из викингов не пришло в голову ступить внутрь священного круга даже теперь, когда бой окончился, но словен плохо знал здешние обычаи и был к тому же сыном купца, а не воина.

Мария глухо стонала, выгибаясь на земле. Ее затылок лежал на заботливо подставленной ладони отца, но каблучки сапожек чертили глубокие борозды в щебне. По телу королевны волнами пробегали судороги, рот беззвучно открывался. Она будто бы вела с кем-то спор: умоляла и грозила, отвечала и задавала вопросы.

– Сейдр,[49] – прошептал Черный Скальд, думая, что его никто не слышит. – Я видел подобное раз в жизни…

– Что такое сейдр? – немедленно дернул скальда за рукав Вратко.

– Волшебство! Она прорицает… – ответил Хродгейр. И вдруг невесть с чего разозлился. – Ты зачем здесь? А ну пошел…

– Не пойду! – уперся новгородец. – Вдруг помощь…

– Какая помощь?! Много возомнил… – Воин замолк под бешено-злым взглядом Харальда.

Епископ Торольв протолкался через строй хирдманов – остальных монахов не пропустили – и приблизился к конунгу, опустился на колени, пытаясь прижать к губам Марии серебряный крестик. Она не сопротивлялась, но крупная дрожь, сотрясавшая тело королевны, мешала священнику осуществить благой замысел. Тогда отчаявшийся епископ возвел очи к небу и забормотал молитву.

Вратко упрямо повторил:

– Я хочу помочь!

– А я тебе говорю: убирайся, пока цел! – чуть громче, чем следовало, приказал Хродгейр. – Не лезь конунгу под руку!

Словен запоздало испугался, посунулся назад, стараясь скрыться за широкими плечами Черного Скальда.

Но Харальд уже смотрел на него. Смотрел в упор, но казалось, что видит душу насквозь. Стальной взор правителя лишал воли, сковывал руки и ноги. Парень замер, забыв завершить начатое движение.

– Подойди сюда, скальд!

Хродгейр и Вратко шагнули вперед одновременно. Переглянулись недоуменно. Кого из них звал владыка?

– Оба! – хрипло рявкнул конунг. – Если можете что-то сделать, делайте!

Черный Скальд растерянно замялся, переступая с ноги на ногу. Словену, напротив, точно под зад коленом кто-то дал. Он кинулся на зов, падая на колени, и последние пару шагов проехался по щебню, разодрав в клочья добрые порты и свезя кожу до крови.

Без всякой почтительности парень оттеснил Бирсейского епископа, сжал пальцами виски Марии Харальдовны, касаясь мозолистой, как у матерого викинга, ладони конунга. Зашептал, запинаясь от волнения:

Навьи виденья,Призраки мерзкие,Черные чары,Прочь убирайтесьТропою тресковойВ северный край,Черту вечной ночи…Здесь вы не в радость!

Читая вису, он боялся оторвать взгляд от лица королевны, кожей ощущая разлитую вокруг надежду, густо замешанную на недоверии пополам с досадой. Влез, мол, чужак, неуч, невежа… Епископ и вовсе пульсировал ненавистью, которую сдерживал лишь страх перед конунгом. А то бы он показал, что бывает с творящими волшбу пред светлыми очами церковного иерарха!

Одно томительное мгновение сменялось другим.

Сердце колотилось в груди, словно родное новгородское било, сзывающее честной люд на вече.

Мария выдохнула и обмякла. Тут же задышала размеренно, хотя и тяжело, будто бегом на гору взобралась. Судороги больше не терзали ее, сомкнулись посиневшие губы.

– Ты сотворил чудо, скальд из Гардарики… – еще не веря в случившееся, проговорил Харальд.

– Ave, Maria, gratia plena…[50] – затянул епископ, истово крестясь.