Уго Фонте - Дегустатор Страница 25

— Она не может ехать одна, а Федерико меня с ней не отпустит. — Я сделал глубокий вдох. — Я хочу, чтобы ты отвез ее. Больше я никому не доверяю. Да, у нас были с тобой разногласия, но я умоляю: забудь о них — не ради меня, а ради Миранды. Если ты ее любишь, ты выполнишь мою просьбу.

Он хмыкнул. Томмазо в последнее время часто хмыкал, очевидно, полагая, что это придает ему более мужественный вид. Мимо пробежала крыса. Он швырнул в нее горшком, тот попал крысе в голову и оглушил ее.

— Значит, наше соглашение снова в силе? — Томмазо добил крысу и выкинул во двор.

— Да.

— Я хочу иметь его в письменном виде.

— Ты его получишь.

— До нашего отъезда.

— До вашего отъезда.

Томмазо снял передник.

— А тебе не нагорит от Федерико? — спросил я.

— С какой стати?

— Ты же его соглядатай. Я видел тебя в дверях после убийства Пии и Эмилии.

— Я этим больше не занимаюсь. Теперь у меня есть другая работа, — ответил он, показав на кухню.

Септивий написал соглашение, подписался за Томмазо, а потом я поставил свою подпись. Я сложил вещи Миранды в узелок, Томмазо принес продукты, и мы встретились утром у конюшни. Мне пришлось подкупить одного из конюхов, чтобы тот дал нам лошадь.

— Томмазо позаботится о тебе, — сказал я Миранде, когда она села на коня.

— Я жизнь за нее отдам! — воскликнул Томмазо, усевшись позади Миранды.

Он обнажил шпагу и взял в руки поводья. Меня кольнула ревность, и я снова пожалел, что не мог поехать вместо него. Сбежать подальше от Корсоли, подальше от чумы…

— С Богом, — сказал я.

Миранда не смотрела на меня. Томмазо вонзил шпоры в конские бока, и лошадь затрусила к воротам. Я трусил рядом, вцепившись в ступню Миранды.

— Храни вас Господь! Да обратит Он к вам лице свое, да будет Он милостив к вам! Да прольет Он на вас благодать!

Дочь по-прежнему не смотрела на меня.

— Миранда! — крикнул я. — Скажи мне что-нибудь! Возможно, мы никогда не увидимся больше!

Она глянула на меня сверху вниз и бросила:

— Позаботься как следует о Федерико!

А потом вонзила шпоры, и конь поскакал за ворота, вниз по Лестнице Плача, в Корсоли.

Я провожал их взглядом, пока они ехали по улицам, мимо трупов мужчин и женщин, сваленных в кучи детских тел. Затем лошадь скрылась за городскими воротами. Я вдруг подумал, что у отца может быть Витторе, и у меня похолодело в груди. Мне хотелось броситься за ними и вернуть их, однако тут я услышал стоны из дворца и обрадовался, что моя дочь уехала.

В ту ночь мне приснилось, что Томмазо изнасиловал Миранду, и я вскочил с постели с криком:

— Убью!

Разбуженный моим воплем, кто-то постучал в дверь, но так и не вошел, опасаясь, что я заболел.

Чекки узнал от знакомых из Флоренции, что запах трав, таких как фенхель, мята и базилик, а также пряностей — кардамона, корицы, шафрана, гвоздики, аниса и мускатного ореха — препятствует отравляющим запахам проникать в мозг. На следующий день весь огород Эмилии был опустошен подчистую. Да что там огород — даже склон холма за замком оголился! Все пряности с кухни исчезли. И ничего не помогло. Потеро, виночерпий Федерико, намазался пряностями с головы до ног и умер в тот же день.

Настало лето, а с ним — жара. Собаки воевали со слугами за тенистый уголок. Федерико с Бьянкой редко покидали свои покои, и мне приходилось пробовать еду в то время, как герцог наблюдал за мной сквозь щелку двери.

— Ты все еще здоров? — спрашивал он.

— Да, ваша светлость. Я чувствую себя отлично.

— Я и мой дегустатор, — пробурчал он как-то в ответ.

В другой раз он распахнул дверь, и я смог увидеть всю спальню. Бьянка стояла на кровати голышом, на коленях, подняв кверху задницу и опустив голову. На лице у нее была маска, она тихо плакала. Федерико было все равно, вижу я их или нет. Он просто хотел убедиться, что я не заболел.

В один прекрасный день Септивий появился в зале с мешочком на шее, в котором был змеиный яд. Он прочел в «Декамероне», что такие мешочки носили раньше, чтобы уберечься от чумы, пошел в лес и убил змею. Септивий предложил мешочки со змеиным ядом всем желающим. Старики и больные купили их, но остальные сами пошли в лес охотиться на змей. Некоторых покусали, в том числе старшего сына герцога, Рафаэлло, один человек погиб в драке за змею, у которой, как выяснилось, вовсе не было яда. А потом Септивия обвинили в том, что он положил в мешочки простую мазь, чтобы сшибить деньгу.

Ночью слуги сбегали из замка в деревню, но через несколько дней возвращались, говоря, что повсюду видели только страдания и что настал конец света. Я молил Бога, чтобы он простил мои грехи, а если не может, то пусть хотя бы не мстит за меня Миранде. Зачем я утруждался — не знаю! Господу было все равно, молились ему или нет. Дети мерли как мухи, а ведь они даже не успели познать грех. Как может милосердный Бог отнимать у матери детей?

Как-то вечером Федерико велел нам всем прийти в главный зал. Мы ошалели от страха, боялись собственной тени, боялись самих себя.

— Я никогда не выигрывал битву, когда боялся, — заявил нам Федерико. — Мы слишком долго прятались по углам, и если мне суждено умереть, я хочу сделать это стоя!

Он велел подать еду и самые лучшие вина, позвал из города шлюх. Конюхи по его приказанию размалевали себе лица, Эрколь превзошел самого себя, показывая свои фокусы и трюки, а музыканты должны были барабанить и трубить в трубы во всю мочь. Мы веселились так, словно герцог даровал нам спасение — ели и пили, сколько могли, а потом снова пили сверх мочи. Септивий вскочил на стол и прочел непристойные стишки Аретино. Федерико рассказывал скабрезные анекдоты, а Бьянка исполнила безумный танец, которому научилась в Турции. В зал принесли карнавальные маски. Я надел бычью голову. Когда Бернардо тайком улизнул вместе со шлюхой, мы открыли дверь настежь и громогласно пожелали им удачи.

Настала ночь. Скинув со стола подносы, мы стали трахаться на столах. Скоро мы так опьянели, что мужчины совокуплялись с мужчинами, женщины — с женщинами, и все мы рычали, как дикие звери. Двое мальчишек опустились на колени перед Федерико. Опьяненный вином и желанием, я схватил женщину с большими грудями в маске ястреба и поволок ее в пустую комнату.

— Уго! — рассмеялась Бьянка.

Федерико был в соседнем помещении, но меня это не волновало. Бьянка распростерлась на кровати и раздвинула ноги.

— Попробуй меня! — крикнула она, и когда я замешкался, добавила со смехом: — Я не отравлена!

Я был прав. Она действительно пыталась убить Федерико. Но мне нравилось ее бесстрашие.

— Мне всегда хотелось трахнуться с тобой, — сказала она.

У нее были полные губы — как спелые вишни, и когда мы поцеловались, я присосался к ним. Бьянка целовала мое лицо, а потом расстегнула мою рубашку и стала лизать мне тело. Я, в свою очередь, расстегнул ей лиф. Ее большие груди вывалились наружу, и я уткнулся в них лицом. Час проходил за часом, день за днем. В коридорах гнили трупы, в то время как наши плотские утехи становились все яростнее и яростнее, словно это могло помочь нам победить саму Смерть. Проститутки принесли с собой деревянные пенисы и показывали, как монашки удовлетворяют себя. Я хотел взять Бьянку в задний проход, но она взмолилась:

— Нет, прошу тебя! Федерико заставляет меня делать это, но я не люблю!

Из главного зала раздались громкие крики. Я выбежал из комнаты и увидел раскрашенных мальчишек, врассыпную бегущих по коридорам. Столы в зале были перевернуты, собаки жадно поглощали еду. На полу лежал окровавленный мальчик со шпагой в животе. Федерико тоже сидел на полу, обливаясь потом. Одежда на нем была порвана и смята, толстый белый живот вывалился наружу.

— Моча! — процедил он сквозь зубы. — Мы должны пить мочу. Это спасет нас!

Немногие оставшиеся в зале переглянулись и засмеялись. Федерико перелез через стол, опрокинул миску с едой, вытащил свою большую толстую змею и помочился в чашку темно-желтой струей. А потом протянул миску мне.

— Попробуй! — велел он.

— Но вы только что пописали! — рассмеялся я. — Что может быть плохого в вашей моче?

— Ты дегустатор! Так попробуй ее!

— Почему бы вам не выпить мочу Бьянки, мой герцог? А она пусть попробует вашу!

Федерико вытащил шпагу из трупа мальчика. С нее капала кровь и падали ошметки кишок.

— Ты забыл, кто я такой? — спросил он.

Я и правда забыл. В безумии, охватившем нас, я более не воспринимал его как нашего повелителя — скорее как очередную жертву, доведенную страхом до безумия. Я поднял чашку и посмотрел на темно-желтую жидкость. В ноздри мне ударил едкий смрад. Я сказал себе: «Ты должен отпить только маленький глоточек!» А поскольку я приучил себя пробовать все подряд, что в этом страшного, если подумать? Я поднес миску к губам, но они не открывались.