Ефим Курганов - Забытые генералы 1812 года. Книга первая. Завоеватель Парижа Страница 25

Бывал у Оттона и Яков Десмет – директор Ботанического сада, открытого Ланжероном. Задумав устройство сада, губернатор вызвал его из Франции. Этот весёлый лукавый старичок, большой поклонник вафельного пирога со сливками, апельсинового ликёра «Гран Марнье» и весьма фривольных шуток, заходя к Оттону, всегда искал глазами Пушкина, и если тот был свободен, присаживался за его столик. Десмет называл его «мой шалун», любил слушать его каламбуры и обожал наблюдать, как Пушкин «заводит» Жана Лорана.

По вечерам заглядывая иногда к графу Ланжерону, Пушкин обычно всегда выделял хотя бы несколько минут для того, чтобы дать шутливый отчёт о прошедшем обеде у Оттона. Граф заливался от смеха и иногда звал ещё послушать своих адъютантов – подполковников Александра Облеухова и Андрея Римского-Корсакова. Но, как правило, они всё-таки беседовали один на один в кабинете графа. У них всегда были свои тайны.

Как-то Пушкин рассказывал графу об очередном своём жесточайшем словесном поединке с Жаном Лораном (обсуждение литературных достоинств поэмы Вольтера «Орлеанская девственница» сопровождалось таким кипением страстей, что казалось – ещё чуть-чуть и ресторация взлетит на воздух. Пушкин расписывал всё в лицах, живописно показывая также, как бурно реагировали на происходившее посетители ресторации, разделившиеся на две партии: на тех, кто жалел беднягу Лорана, и на тех, кто искренне радовался происходившей буффонаде, а таковых было всё-таки большинство.

Граф Ланжерон, вдоволь отсмеявшись, затем неожиданно подмигнул Пушкину и сказал с открытой лукавинкой во взоре:

– Милый мой, а знаете ли вы, что Жан Лоран – наш человек.

– Что вы имеете в виду, граф? – не в силах скрыть недоумение, тут же отреагировал Пушкин.

– А вы вспомните наш вчерашний разговор.

Днём раньше Пушкин рассказывал графу, как в 1821 году в Кишинёве он вступал в масонскую ложу Овидия. Ланжерон же рассказал тогда в общем, не называя имён, об одесской ложе «Понт Еквсинский», великим мастером которой он являлся, Это была одна из самых многочисленных лож в России – в неё входило более двухсот братьев. Наместным мастером «Понта Еквсинского» был вице-консул Франции в Одессе Адольф Шалле.

– Так вот, любезнейший, – после минутного раздумья продолжил свой рассказ Ланжерон, – открою вам тайну: Лоран, над которым вы давеча столь остроумно потешались, член моей ложи. Он вообще человек достойный и старинный масон: впервые он вступил в ложу, ещё живя в Лозанне. Вообще вы, видимо, даже не подозреваете, что очень многие ваши знакомцы по ресторации у Оттона входят в «Понт Еквсинский». Помимо людей из моей администрации, там весьма обильно представлены преподаватели Ришельевского лицея и коммерческой гимназии, вообще люди учёные…

Пушкин выглядел совершенно потрясённым и одновременно смотрел с некоторым недоверием. Заметив это, Ланжерон заметил ему:

– Так и быть, покажу вам одну бумагу, отнюдь не подлежащую оглашению.

Граф подошёл к окну, близ которого стоял большой металлический шкаф, выкрашенный в вишнёвый цвет – в тон роскошной бархатной портьере. Аккуратно отомкнув ключиком дверь шкафа, Ланжерон достал оттуда портфельчик (или как он говорил «portefeuille»), обитый белой шёлковой материей, по которой был вышит парусник, плывущий к городу на холме – это был знак ложи «Понт Еквсинский». Из портфельчика Ланжерон достал несколько большого формата листов, сложенных вдвое, и торжествующе протянул Пушкину. Тот с интересом и опаской взял их, но взгляд его уже через несколько мгновений явно помутнел.

Протянутые Ланжероном листы содержали список членов ложи «Понт Еквсинский». Там Пушкин обнаружил не только Жана Лорана, но и профессора итальянской словесности Антона Пиллера и поклонника апельсинового ликёра Якова Десмета, и профессора математики Ришельевского лицея Генриха Виарда и директора коммерческой гимназии Николая Даревского, и, наконец, адъютантов графа Александра Облеухова и Андрея Римского-Корсакова.

Полнейшая растерянность Пушкина не укрылась от Ланжерона.

Ласково и одновременно лукаво улыбнувшись, он проговорил, аккуратнейшим образом укладывая листы назад в портфельчик:

– Так что, резвясь, будьте всё-таки поосторожней у Оттона, любезный Александр Сергеевич: имейте в виду – там собираются люди вполне серьёзные.

Тут граф подмигнул Пушкину, и оба они в один голос захохотали.

Масса дел, лежавших на Ланжероне по управлению Одессою и всем южным краем, тяготила его, и он предложил отделить обязанности по управлению краем от обязанностей по заведыванию городом Одессою. 25 мая 1820 года последовал указ об образовании отдельного Одесского градоначальства, причём за Ланжероном осталась должность главного начальника южных губерний.

В это время Ланжерон представил императору Александру записку об отмене табели о рангах, и, в частности, предлагал отменить чины по гражданскому управлению. Ланжерон подал императору ещё одну записку. В ней он указывал на излишнюю многосложность канцелярской переписки, на громадное число подписываемых начальниками бумаг, прочесть которые им не под силу и на проистекающий от этого вред для дела (в письме А. С. Пушкина к Е. М. Хитрово, датируемым 1830 годом, читаем: «Я питаю отвращение к делам и бумагам, как выражается граф Ланжерон»). Император Александр остался весьма недоволен проектами графа Ланжерона.

КАРТИНКА

БЕСЕДА ЗА ВЕЧЕРНИМ ЧАЕМ

(ПРОЕКТ ГРАФА ЛАНЖЕРОНА)

Вернувшись после вечерней прогулки, граф Ланжерон и Пушкин сразу же прошли в кабинет. Туда им подали смородиновый чай с бисквитами. Разговор завязался о греческих повстанцах, которым губернатор Новороссийского края не только сочувствовал, но и помогал.

Потом зашла речь о сегодняшнем обеде у Оттона. Пушкин забавно изобразил, как этот пузатый крепыш, увидев, что из Ришельевского лицея вышел профессор математики и физики Генрих Виард и направился в сторону его заведения, даже не ринулся, а полетел встречать профессора. Пушкин показывал, как Оттон отбрасывал стулья, мешавшие его продвижению, и ещё довольно точно демонстрировал угодливую улыбку, застывшую на тучном лице ресторатора. Граф буквально трясся от смеха.

На просьбу Ланжерона почитать что-нибудь из новых стихов, Пушкин откликнулся мигом. Лукаво и одновременно многозначительно улыбнувшись, он прочёл свою эпиграмму на Александра I «Воспитанный под барабаном». В совершенно особый восторг графа привели строки:

Под Австерлицем он бежал,

В двенадцатом году дрожал.

Зашла речь о личности императора. Пушкин весьма интересовался причинами его нынешней неприязни к графу (со дня на день ожидалось, что ему предложат уйти в отставку).

– Милый Александр Сергеевич, – отвечал Ланжерон. – Мы с Александром Павловичем взаимно недовольны друг другом, хотя когда-то были довольно близкими друзьями, Он мне поверял многие из своих тайн. Но с тех пор многое изменилось. Я лично очень разочарован в государе. Он оказался человеком коварным и лживым, на самом деле не желающим для своей страны никаких перемен. В 1818 году я представил ему записку, в которой предложил отменить табель о рангах («ProjetdesuprimerlesrangsdanslecivilenRussie»). Так государь был просто в бешенстве.

– Ещё бы – захихикал Пушкин. – Я представляю себе реакцию этого бывшего псевдо-либерала. Граф, но как вы решились предложить такое?! Это же настоящая революция! Да вы бунтовщик! Да вы представляете, на что вы замахнулись?

Ланжерон, однако, был совершенно серьёзен – он совершенно отмёл шутливый тон Пушкина, который обычно поддерживал:

– Любезный друг мой Александр Сергеевич. 28 лет я служу в России и России, и за эти годы повидал столько административной дикости, столько злоупотреблений, столько чиновничьего безобразия, что не стало больше сил терпеть. Особенно поучителен был одесский опыт, когда я стал херсонским губернатором и одесским градоначальником. Тут я понял, что надо что-то срочно делать, что необходимы глобальные перемены.

С лица Пушкина вмиг слетела улыбка. Граф же продолжал:

– Я вполне допускаю, что при Петре Великом, в связи с проводимым им преобразованием России, табель о рангах могла иметь значение и пользу, но теперь-то она выродилась, она стала не только бесполезною, но даже и вредною, источником многих неудобств и злоупотреблений. Милый Александр Сергеевич, вы же числитесь поиностранной коллегии, вы же тоже чиновник, вы что, не видите что главные посты находятся в руках недостойных выскочек?