Мария Фагиаш - Танец убийц Страница 25

Как только дверь за послом захлопнулась, Лаза с упреком сказал королю:

— Я бы на Вашем месте не стал перед всеми унижать своего премьер-министра, по крайней мере, пока не найден преемник.

По реакции Александра невозможно было определить, как он отнесся к этому замечанию. Вид его внезапно стал усталым, он вдруг постарел лет на десять и утомленным голосом сказал, опустившись на мягкий диван:

— Пусть войдет.

Вытянувшись как струна, с выражением разгневанного обитателя Олимпа, по комнате промаршировал генерал Цинцар-Маркович, затем остановился на предписанной дистанции от монарха, щелкнул каблуками и низко поклонился.

— Осмелюсь доложить, генерал Димитрий Цинцар-Маркович, председатель кабинета Его Величества, — сказал он.

Лаза встал позади генерала — на случай, если кому-то из двоих откажут нервы.

— У Вас что-то важное, Мито? — спросил король. Он назвал своего премьера уменьшительным именем — это значило, что король принял к сведению замечание Лазы.

— Покорнейше прошу Ваше Величество принять мою отставку и отставку всего кабинета. — Голос генерала звучал громко, но вместе с тем и глухо, будто доносился из-за стены.

Король недовольно нахмурился и покачал головой.

— Вам не следовало бы так огорчать меня! — воскликнул он раздраженно. — Я не принимаю Вашей отставки.

— Мне ничего другого не остается, — ответил генерал. Он смотрел не на короля, а на видневшуюся через открытую дверь картину, на которой была изображена битва с турками на Амзельфельд.[36] — Я зашел в тупик, сир, и не могу больше нести ответственность. Для меня она слишком тяжела.

Александр внезапно спрыгнул с дивана, и так стремительно, что генерал отпрянул.

— Я этого не допущу! — снова воскликнул он. — Это невозможно. Только не сейчас! Не раньше, чем утихнут волнения из-за результатов этих Ваших проклятых выборов.

Генерал стоял, открыв рот, с остекленевшим взором, и напомнил Лазе в эту минуту чучело акулы, которое он видел в аквариуме Триеста.[37]

— Моих выборов? — спросил генерал. — Смею ли покорнейше напомнить, что выборы прошли по лично Вами строго предписанному порядку? Смею ли также напомнить, что я еще накануне предсказал, что результаты не принесут желаемого эффекта и им не поверят ни в стране, ни за рубежом? И что идея объявить капитана Луньевицу наследником престола натолкнется на протесты как среди населения, так и армии. Из этой кошмарной ситуации есть только один выход — совершенно похоронить этот план. Вчера вечером капитан Никодим и его брат снова устроили скандал в «Сербской короне». Мой кабинет и я готовы работать только при условии, что братья Луньевицы будут разжалованы. Покажите своему народу, Ваше Величество, что для Вас честь и репутация армии значат больше, чем настроение одной женщины.

Александр снял пенсне и в задумчивости стал протирать стекла о штанину — детская привычка, за которую мать часто его бранила.

— Вы с давних пор ненавидите королеву, не так ли? — спросил он странно приглушенным тоном.

— Нет, Ваше Величество. — Генерал покачал головой. — Я восхищаюсь ею как человеком, да, собственно, и как супругой. Но как королевой? Это совсем другое дело.

— Вы ее всегда ненавидели, — с детским упрямством продолжал настаивать Александр. — Не думаете ли Вы, что я забыл, как Вы объединились против нее с моим отцом?

— К чему сейчас вспоминать об этом? Старая история, — дал о себе знать Лаза с другого конца кабинета.

— Вы и Милован Павлович, — продолжал король, — что за прекрасный кабинет! Право, на меня просто благодать ниспослана. И премьер-министр, и военный министр мои злейшие враги.

— С Вашего высочайшего позволения, Ваше Величество, позволю себе от своего имени и от имени Павловича решительно возразить. Мы всегда служили Вам верой и правдой.

Одутловатые щеки короля краснели по мере того, как в нем нарастал гнев.

— Я вас знаю, я всех вас вижу насквозь. Вы плюете на меня, на страну, на династию. За пару жалких динаров вы готовы черту душу продать. Для вас нет никакой разницы, кому служить, лишь бы оставаться у кормушки.

Генерал, до сих пор стоявший навытяжку, при этих словах точно окаменел.

— Ваше Величество, Вы оскорбляете не только меня, но и мундир, который я ношу. Если бы Вы не были моим государем, я бы убил Вас. Но поскольку Вы мой король, я не ожидаю ничего другого, кроме извинений.

— Мундир! Будто в этой армии есть хотя бы один офицер, которого нельзя было бы купить! Среди моих офицеров восемьсот неграмотных крестьян, остальные — пьяницы, игроки, карьеристы, сутенеры и растратчики. Вам не хуже меня известны все эти скандалы. Разворованные полковые кассы, хищения, халатное отношение к своим обязанностям…

— Тот, у кого есть жена и дети и кто месяцами не получает жалованье… — попытался возразить генерал, но король перебил его:

— Наша армия — это не что иное, как жалкое подражание западным армиям. И не пытайтесь представить мне, что Вы и Ваши офицеры — рыцари в сверкающих доспехах.

Гнев премьер-министра достиг своего апогея, и Цинцар-Маркович возвысил голос до громкого, неуважительного рычания:

— Я предупреждаю Вас, Ваше Величество, в стране Вас не могут больше терпеть. Будь Вы благоразумны, Вы бы понимали, что самое важное — это хорошие отношения с армией. Как только Вы потеряете армию, Вы потеряете трон. Прекратите политические гонения на способных офицеров, позаботьтесь о том, чтобы жалованье выплачивалось регулярно и чтобы офицеры продвигались по службе в соответствии с возрастом, прислушайтесь к обоснованным жалобам. И позвольте дать Вам маленький совет: кто бы ни был моим преемником, обходитесь с ним немного тактичнее, чем Вы обращались со мной. Мне безразлично, принимаете Вы мою отставку или нет, — я считаю себя вышедшим в отставку. — Генерал щелкнул каблуками, четко повернулся и пошел, печатая шаг, к двери.

— Я не разрешаю Вам уходить в отставку! — воскликнул король ему вслед, когда дверь захлопнулась. — Я прикажу арестовать Цинцар-Марковича! — закричал он, обращаясь к Лазе.

Лаза озабоченно покачал головой.

— Этого Вы не сделаете, сир. Я Вас не понимаю. Почему Вы не принимаете его отставку? Вы же хотели его убрать.

— Но это я должен определять, когда это произойдет!

Лаза осуждающе посмотрел на него:

— Господи, Саша, когда ты повзрослеешь?

Редко он позволял себе возврат к обычному языку времен детства Александра, но в этот момент почувствовал, что только голос любящего дядьки может смягчить гнев короля. Обходиться с Александром становилось все труднее и труднее; Лазу это не удивляло, но сильно беспокоило. При таких сложных родителях, как Милан и Наталия, не приходилось ждать, что ребенок, который должен унаследовать трон, вырастет нормальным человеком.

— Я попробую сегодня после обеда уговорить генерала, — продолжал Лаза. — Но я настоятельно рекомендую не вносить в парламент закон о Никодиме как наследнике престола, в том числе и представление об особом правовом статусе семьи королевы. Отложите эти планы на какое-то время.

— Об этом я должен посоветоваться с королевой, — ответил Александр и вынул часы. — Сейчас без двадцати час, скоро завтрак. До обеда я сегодня никого не приму. Как насчет партии в бильярд? — С этими словами король направился в биллиардную, но Лаза преградил ему путь.

— Я бы хотел, чтобы Вы до этого приняли еще кое-кого. Я прошу, не сердитесь, когда услышите, кто это.

Александр нахмурился.

— Ну, так говорите же.

— Михаил Василович.

Александру краска бросилась в лицо.

— Что, этого типа? Почему, черт побери, я его должен принимать? Кто вообще разрешил ему войти во дворец?

— Я. Я приказал ему сюда явиться. Потому что хочу, чтобы Вы назначили его своим личным адъютантом.

— Кем я его должен назначить?! — Александр кричал. Потом он залился пронзительным смехом, напоминавшим фырканье кошки. — Вы, наверное, немного не в себе. Что Вы замыслили? Хотите взорвать дворец изнутри? Вы даже не прячете врага в деревянную лошадь — Вы приглашаете его зайти через дверь! Qu’est-ce que vous faîtes me moi? La ris’ée du monde?[38]

— Нужно заключить мир со сторонниками Вашего отца, Саша. Нельзя делать весь мир своими врагами. Василович никогда не занимался политикой, и даже тогда, когда он служил Вашему отцу. Несмотря на свою преданность королю Милану, он никогда не проронил ни одного дурного слова ни о Вас, ни о Драге, хотя поводов к этому у него было достаточно.

— Именно это я имел в виду. Здесь ему не место. Королева этого бы не потерпела.

— Отнюдь. Я ее уже спросил.

В глазах короля за толстыми стеклами пенсне мелькнуло ревнивое подозрение, что заставило Лазу быть осторожнее.