Мария Фагиаш - Танец убийц Страница 26

— Она была совсем не в восторге, но готова к тому, чтобы решение принимали Вы. Поймите, Саша, Вам нужно примириться с армией. Само собой, это не произойдет за одну ночь. Полковника Машина, естественно, Вы не можете немедленно призвать из запаса — это было бы слишком неожиданно. Но в пользу Василовича говорит довольно много. Он был за границей, но не по политическим мотивам, а по состоянию здоровья. У него безупречная репутация, и в офицерском корпусе его любили и старые и молодые. Попробуйте его использовать, позднее от него всегда можно отказаться. Я тоже не хотел бы его здесь надолго.

Король на какое-то время задумался, затем покорно вздохнул:

— Ну хорошо, я приму его. — Лаза направился уже к двери, когда Александр сказал ему вдогонку. — Но только после обеда.

— Нет, — ответил Лаза, выходя. — Сейчас.

Почти всю первую половину дня Михаил просидел на жестком, неудобном стуле в комнате адъютанта, ожидая приема у короля. Первое, на что он обратил внимание, во всяком случае в тех помещениях, где успел побывать, — многочисленные портреты Драги Машиной: картины и фотографии, буквально не оставлявшие свободного места на стенах. Поскольку во многих местах старые картины были сняты, чтобы освободить место для портретов Драги, создавалось впечатление, что человек находится в музее, который посвящен памяти глубокочтимой, давно усопшей великомученицы.

За немногими исключениями придворный штат состоял преимущественно из новых лиц; остались только несколько старых придворных, таких как Лаза, которые и раньше входили в свиту Александра — конечно, не во времена короля Милана. Михаилу бросилась в глаза некая суета, царившая во дворце; она напоминала неугомонность перелетных птиц перед отлетом в теплые страны. А может быть, это ему только казалось, потому что в отличие от находившихся здесь знал о предстоящих событиях.

Чтобы как-то избавиться от скуки, он попытался завязать разговор с лейтенантом Богдановичем, но отступился, услышав в ответ только нечленораздельное бурчанье. В приемной комнате все напоминало суету в голубятне: посетители, которые ждали аудиенции, просители со своими петициями, придворные, которые заступали на службу или, наоборот, увольнялись.

Словно перья, которые теряет перелетная стая, роились здесь слухи и обрывки информации. Михаил узнал, что король срочно принял своего посла в Болгарии, который днем раньше поспешно и скрытно был вызван из Софии. Вскоре после двенадцати всеобщее внимание вызвало бурное появление премьер-министра. Его далеко разносившийся голос слышался вначале из кабинета полковника Наумовича, а затем, после того как генерал довольно долго сидел тихо, снова громко зазвучал из приемной короля, перебиваемый иногда юношеским, пронзительным тенором, в котором Михаил узнал голос Александра. Этот тонкий голос иногда исчезал в глубоком басе, как исчезает луч маяка в туманной ночи. Последнее, что услышал Михаил, — гневные шаги устремившегося к выходу премьер-министра.

— Между королем и его правительством, видимо, не слишком хорошее взаимопонимание, — заметил он Богдановичу.

Не отрывая взгляда от документов, которыми он был занят, лейтенант пробормотал:

— Нет. Тесной дружбы там уж точно нет.

Это был в высшей степени неуважительный ответ. При Милане, подумал Михаил, Богданович после таких слов не задержался бы на своем посту и часа.

— Сдается, Вы не согласны с генералом? — продолжил разговор Михаил.

Но ответа он не получил, поскольку в тот же миг был вызван к генералу Лазе. Король оказал милость принять его.

1 час дня

Михаил у двери отдал честь, прошел несколько шагов и приветствовал короля еще раз.

— Осмелюсь доложить, Ваше Величество, капитан Михаил Василович, — сказал он, чувствуя в глубине души облегчение, что за этим воинским кодексом может скрыть свою предубежденность.

Король кивнул:

— Благодарю, капитан.

Какое-то время длилось несколько натянутое молчание.

— Значит, Вы снова вернулись домой, — наконец сказал король. — Что нового в… ну, там, где Вы были?

Александр, казалось, слегка нервничал, но держал себя в руках. Михаил знал, что в этом несколько странной формы черепе кроется довольно острый восприимчивый ум, а в теле с узкими, опущенными плечами, длинными, тонкими конечностями и слегка выпирающим животом обитают вредные несдержанные страсти. Странная подергивающаяся походка монарха наводила на мысль о плохой координации, а болезненная бледность лица и вялость мышц — о разнузданности. Хотя Михаил провел несколько лет в непосредственной близости от короля, его снова и снова приводила в изумление сама подлинная сущность королевских особ — с благоговением перед ними, правда, он давно покончил, — а именно непоколебимая вера монархов в их превосходство и непогрешимость. Если Александр когда-нибудь и сомневался в разумности своих поступков, этого он никогда не показывал. Милан мог время от времени сказать: «Ах, я сожалею об этом» или «Здесь я допустил ошибку», но от его сына до сих пор никто чего-либо подобного не слышал. Александр, внучатый племянник свинопаса и грабителя, только на три поколения моложе того Милоша Обреновича, который считал отрубленную голову своего врага лучшим подарком для скрепления дружественного союза, этот Александр считал себя единственным, кто способен быть сувереном своих двух с половиной миллионов подданных.

— Я был в Швейцарии, Ваше Величество, а там, как правило, ничего нового не происходит. Всегда те же старые горы, те же старые лица.

— И Вы нашли Петра Карагеоргиевича таким же старым? — резко спросил Александр.

Михаил непроизвольно бросил взгляд на Лазу, пытаясь понять, не является ли этот вопрос короля началом запланированного допроса, или это только мальчишеская провокация, но на лице генерала не было ничего, кроме выражения скучающего неудовольствия. Он решил отвечать прямо, без лишних слов.

— Нет, Ваше Величество, мне показалось, что для своих лет он выглядит совсем неплохо.

— Значит, Вы его видели?

— Конечно, Ваше Величество. В церкви. Будучи вольнодумцем, он все же довольно часто ходит к богослужению.

Эти ответы, видимо, обезоружили короля, и он решил сменить тему:

— Вы были, стало быть, в Женеве.

— Так точно, Ваше Величество. А также в Лугано, Цюрихе и Давосе.

— Вам, видимо, нравилось в Швейцарии?

Александр, очевидно, стремился к тому, чтобы разговор обрел более твердую почву.

— Для этого у меня были все основания. Врачам удалось восстановить мое здоровье.

Это напоминало бой теней, и каждый мог прочесть мысли другого. Михаил: И с этим существом она спит уже шесть лет? Александр: Станет ли она снова спать с ним, если он будет настаивать? Драга незримо присутствовала, и каждый из них втайне представлял себе другого с ней в постели.

— Рад это слышать, — сказал король. — Будем считать, Вы снова здоровы. Очень хорошо, что Вы решили остаться здесь. Боюсь, наша медицина все еще довольно примитивна. Мы зависим от иностранных врачей или от тех, кто учился за рубежом, — большинство из них, правда, неудачники. Тот, кто может как врач зарабатывать деньги на Западе, никогда сюда не вернется. Одно из моих ближайших намерений — учредить медицинскую академию. Mon Dieu[39], сколько еще предстоит сделать! Если бы мне суждено было отдать все силы на благо страны, а не тратить их, пытаясь ублажать больных тщеславием политиков. Eh bien[40], стараешься сделать добрые дела для своих подданных, и с божьей помощью on va réeussir[41]. — Он на мгновение умолк, и лицо его приняло выражение мученика. Затем он продолжил: — К счастью, я еще молод, в этом у меня перед такими людьми, как Петр Карагеоргиевич, преимущество. Добрых тридцать лет. Представьте себе, сколько я еще смогу совершить в мои годы.

Он снова пустился в свое хождение по комнате, выбрасывая ноги в бедренном суставе вперед, не сгибая колен, — походка напоминала походку чахоточного старика. Молчание затянулось. Михаил не мог дождаться, когда король отпустит его. Он знал, что этот вызов в Конак стал причиной сильного беспокойства Машина и его людей, а сейчас любая непредвиденность могла привести к преждевременному взрыву. К тому же Михаилу не хватало наглости и дерзости, свойственных заговорщикам, и отсутствие у короля малейших подозрений и чувства надвигающейся опасности удручало его. До сих пор заговор был для Василовича понятием скорее абстрактным, но, когда он лицом к лицу встретился с намеченной жертвой, осознал путч как непосредственную реальность.

Утренняя встреча с людьми Машина стала для Михаила первым шоком; мысль, что этот молодой человек в полночь должен превратиться в труп, нанесла ему второй удар. Одно воспоминание, давно вытесненное, отчетливо явилось сознанию Михаила, и он внезапно почувствовал тошноту и головную боль.