Владислав Бахревский - Непобежденные Страница 26

А на заводе новость. Ночью кто-то расклеил на окраинных улицах прокламации: «Не верьте немцам, Москву они не взяли и не возьмут».

Выходит, в Людинове действует еще один отряд подпольщиков. Надо их поддержать: рабочие листовкам обрадовались.

По дороге домой Алеша передал свою листовку Саше Лясоцкому:

– Перепиши десять раз. Расклеишь на улице Крупской и на Первомайской. Прежде чем клеить, проверь все отходы, чтоб сразу потеряли из виду.

Вторую листовку Алеша отнес Тоне Хотеевой:

– Твоя улица – Московская. Патрулей я там не видел. Клей вместе с Шурой. Одна клеит, другая предупреждает об опасности. Обязательно подготовьтесь. Сначала наметьте места, потом изучите все переулки. Поглядите, куда можно уйти огородами.

– А наша Зина уже расклеивала листовки, – объявила Тоня.

– Когда?

– Вчера. Она к Вострухиной ходит, а Вострухиной принесли листовку из отряда. Они ее переписали и расклеили.

Шумавцов нахмурился.

– Зина молодец, но о нас ей не говори. Если снова будет расклеивать листовки, объясни, как нужно действовать, чтоб уберечься от провала.

Алеша ушел, а Тоня смотрела ему вослед. Хотела улыбнуться – не улыбалось. Он ведь ровесник Зине. Месяца на два – на три старше. Командир. И ведь взаправду – командир! Не подвести бы…

Подвел Шумавцова в тот же вечер Саша Лясоцкий. Удачно подвел. Его старшая сестра Мария Михайловна пошла на двор в Сашиной телогрейке, а у Саши в кармане – листовка.

Вызвала сестрица брата в сени и листовкой – в глаза ему:

– Хочешь, чтоб нас всех вывели в огород и расстреляли? Отца с матерью не жалко? Братья-сестры надоели? О моей бы кровиночке хоть бы подумал. Годок племяннице твоей! Сам знаешь, пощады партизанам ждать не приходится.

Саша потянулся за листовкой – убрала за спину.

– Сведи меня с лесными людьми. Я – жена командира, много чего умею. Если муж пограничник, то и жена его – такой же пограничник.

– Я скажу, – промямлил Сашка.

– Если такая возможность есть, завтра обо мне сообщи своим… Листовку забираю, перепишу. И чтобы такого разгильдяйства больше не было!

– Мне дали, я в карман положил.

– Убить тебя мало! В следующий раз, когда тайну поручат, сначала Тамару, лежащую в люльке, вспомни.

Грозной сестрице двадцать два года, но даже дома ее зовут по имени-отчеству. У нее фамилия – Саутина. Под бомбами и снарядами уехала с дочкой с заставы… О Саутине, о лейтенанте ее, ничего не известно, границу остался защищать.

Сели ужинать, Саша глаз не мог поднять на семейство.

Отец, мать, последыш Зоя, ей пять лет всего, Колька – ему десять, Лиде – тринадцать, Нине – пятнадцать, Мария Михайловна с дочкой на коленях…

Увидел: Мария Михайловна смотрит на него хорошо, без укора… Она-то молодец, драться с врагом просится. Настоящая пограничница!

Всего через два дня Саша назвал сестре место и час встречи.

В Лазаревской церкви связник Посылкин задал Марии Михайловне только один вопрос:

– Ты хочешь быть с нами, но ты не забыла? Твоей дочери годик!

– Не забыла! Я сделаю все, чтоб, когда ей исполнится два, а может, уже и три года, она была бы свободным человеком. Советским человеком, а не рабыней Гитлера.

– Доложу о твоем решении командиру отряда. А теперь соберись и не выдай себя.

Мария Михайловна подняла глаза на Посылкина:

– Что?

– Лейтенант Владимир Саутин – командир роты нашего отряда.

Белое лицо Марии Михайловны порозовело. Зажмурилась, а когда глаза открыла, Посылкина не было.

Вечером следующего дня к Саше пришел Шумавцов, передал Марии Михайловне два письма. Оба уж очень короткие.

«Дорогая Мария Михайловна! – писал командир отряда. – Поздравляем вас со вступлением в семью народных мстителей. Теперь вы не одиноки в справедливой борьбе с немецкими завоевателями. Желаем вам больших успехов в борьбе с врагом».

Второе – от лейтенанта Саутина.

«Девочки мои, я так теперь близко от вас. На границе защитить страну сил не хватило. И теперь не больно-то их много, этих самых сил, но мы все, как один человек. Никто нас не одолеет. Машенька! Томарик-комарик!»

Когда Алеша собрался уходить, Мария Михайловна глянула на брата:

– Сиди!

Сама пошла закрывать двери за гостем. В сенях обняла, лицом прижалась к лицу и плакала.

– Всё! Теперь всё. Спасибо, Алеша! Задание для меня есть?

– Одно обязательно для всех нас: собирать сведения о немцах. Где у них что, какие части прибывают, какие отправляются на фронт… Тебе будут передавать сводки Совинформбюро, будешь сообщать сведения семьям партизан и тем, кому это дорого.

– Слушаюсь, командир!

– Я – Орел, твой брат – Огонь. Ты кто будешь у нас?

– Я – Непобежденная.

– Непобежденная, тебе будет еще одно задание. Ты Ольгу Мартынову знаешь?

– По школе.

– Когда она вернется с задания домой, сообщишь через Посылкина в отряд те сведения, какие она добудет.

Удивительно! Все складывалось легко и нестрашно.

Уже на другой день Мария Михайловна отправила свое первое донесение:

«Из Жиздры и Кирова вернулась Весна. Последняя сообщила: в г. Кирове расположен немецкий гарнизон численностью 150–200 человек. По городу проходят автомашины с грузами и живой силой как в сторону передовой, так и обратно. Оккупантами ведется сильная пропаганда о падении Москвы. Местное население смутно представляет положение дел на фронте Отечественной войны, крайне нуждается в правдивой информации.

По рассказам беженцев, возвращающихся к своим очагам, в Волхове и Белеве стоит фронт. По правой стороне Оки наши войска, по левой – немецкие. В районе Белева большое скопление немецких войск.

В Жиздре оккупанты спешат установить "новый порядок": в городе есть городская управа и волостные старшины, есть полиция, не более 20–30 человек. Районная структура упразднена. Жиздра будет уездным городом, но какой губернии – неизвестно. Городская больница стала немецким госпиталем.

В районе Зикеева на каменном карьере работают русские военнопленные и гражданские лица, содержащиеся в концлагерях на одной из колхозных ферм. В лагере бывают частые побеги. В городе и районе Весна установила новые связи со своими людьми.

Непобежденная».

Немецкая карта

Клавдия Антоновна Азарова пришла к Зарецким с отрезом – пошить жилет и юбку.

За подкладкой пальто принесла драгоценный красный стрептоцид – самое сильное антибактерицидное лекарство военного времени, марганцовку, йод, марлю.

Азарова – гость у Зарецких не из случайных. Клавдия Антоновна – всегда строгая, одета безукоризненно.

Все свои обновы она шьет у попадьи Полины Антоновны.

– Меня по дороге к вам останавливали. – Властная сестра-хозяйка больницы говорила спокойно, а в глазах возмущение. – Риск, батюшка Викторин, неоправданный… Пусть приходят ко мне в больницу. Наша Андреева стелется перед немцами. Меня, имеющую отношение к перевязочным материалам и лекарствам, могут обыскать на выходе из больницы…

– Я доложу! – сказал отец Викторин.

Медикаменты сложили в большую стеклянную банку, спрятали в чулане между соленьями.

Матушка подарила Клавдии Антоновне банку с груздями.

– Прихожане приносят.

– Сначала о наших делах. Прошу вас! – Отец Викторин увел Азарову в комнату. Помолился, спросил: – Клавдия Антоновна, вам с Олимпиадой удалось что-то сделать для тех, кого немцы угоняют в Германию?

– Отсеяли двадцать семь человек. Нашли у них венерические болезни, палочку Коха… Четырнадцать из них ушли в лес.

– С такими болезнями?

– Отец Викторин! – Клавдия Антоновна насмешливо вскинула брови. – Диагнозы, разумеется, ложные, но немцы от подобной заразы шарахаются моментально. Нам знаете что удалось с Олимпиадой? Положили в госпиталь трех раненых, сбежавших из концлагеря в Зикееве! У нас на излечении пять человек из отряда. Трое из них тяжелые: тиф.

– Господь дал вам с Олимпиадой пресветлых Ангелов-хранителей.

– Батюшка! Неужто и у нашего главного врача, у подлейшей Андреевой, есть ангел? Пресмыкающееся!

Отец Викторин вздохнул:

– Божьему суду быть.

– Меня и Олимпиаду тревожит активная деятельность Иванова. Пятьсот молодых, нашу русскую силу, собрал для отправки в Германию. Я имею в виду не бургомистра Иванова, но сотрудника биржи труда.

Отец Викторин встал, перекрестился перед иконой Спаса.

– Господи, помилуй Россию. Увы! Иванову было за что возненавидеть советскую власть. Другое непостижимо: как можно мстить своему народу, народу-страстотерпцу?

Благословил рабу Божию Клавдию, отпустил к матушке, сам на молитву стал.

Вечером, в храме передавая партизанскому связнику Петру Суровцеву лекарства, отец Викторин отправил в отряд очередное донесение: