Александр Казанцев - Школа любви Страница 26

Танцы мы устраивали, помнится, чуть ли не через день в том же брусовом доме с незавершенными отделочными работами, куда поселило нас совхозное начальство. Под магнитофон, захваченный предусмотрительной Натали. Ленка и Иванов танцевали всегда вместе. Никто их не мог разбить, а я и не делал попыток, вообще избегая парных танцев. Разве что под шейковые ритмы, бывало, попрыгаю со всеми в кругу, чтобы развеяться.

Я пребывал тогда, не получая так ожидаемых писем, в состоянии печали и уныния, вполне соответствовавшим хмурой осени того года, черному ильинскому пруду с яркими заплатами осиновых листьев на его рояльной поверхности.

Несмотря на непривычную рабочую усталь, ночью на меня порой накатывала бессонница. Поворочавшись час-другой на нарах, я тихонько поднимался, одевался, на босу ногу натягивал захолодавшие кирзачи и уходил на недалекий пруд. В темноте разыскивал плот, сколоченный деревенскими пацанами из бревен и плах, прыгал на него, отталкивался шестом от берега… Ядреная ночь, чернота надо мной, чернота подо мной, вокруг ни огонька, лишь возле сельсовета и магазина мозжит на столбе неусыпная «лампочка Ильича». Я сижу на хлипком плоту, курю дешевую «Приму», слушаю, как вяло перебрехиваются ильинские собаки. Холодно мне, одиноко. И… так хорошо!..

Однажды, возвращаясь после такого «одиночного плавания» уже перед рассветом, столкнулся на «мужицком» крыльце с патлатой и разгневанной Натали. Она была в фуфайке, наброшенной на светлую ночнушку с весьма откровенным вырезом, прикрыть который хозстипендиатка и не подумала.

— Вот сучка, двоих увела! — прошипела она, а следом такой матерный каламбур ввернула, какой мог быть синтезирован только в рабочей гуще химкомбината, где ей довелось поработать три года; потом фыркнула презрительно: — Я уж думала: ты третий!

Выяснилось, что речь прежде всего о Ленке, которая пропала, ночевать не явилась, а с нею, как установила только что с помощью фонарика Натали, исчезли Иванов и его низкорослый земляк. Малость утешенная тем, что не оказался я в этой компании, разорялась она свистящим шепотом:

— Еще студбилеты не получили, а блядуют, как старшекурсники!

Тут рявкнула дверь, и на соседнее, «бабское», крыльцо пулей вылетела полураздетая наша одногруппница, понеслась было к дощатому сортиру, да остановил ее окрик Натали:

— Эй, Зимина, не знаешь случаем, где Ленка шастает?

— Так она же на кухне подменилась Лимоновой после обеда и за грибами с Ивановым пошла, — сообщила, приплясывая от нетерпенья, деваха. — Ой, уссусь тут из-за тебя!.. — и только тогда разглядев спросонья еще и меня, с пронзительным визгом бросилась в вожделенном направлении.

Добровольная ночная проверяльщица хохотнула нервно и презрительно:

— Ага! Самое то ночью грибы собирать! Таких «волнушек» надрать можно!.. — и на меня переключилась: — А ты, может, бананы ночью окучивал?

— Нет, «Моральный кодекс строителя коммунизма» изучал! — ответил я не слишком умно, отстраняя ее с раздражением и входя в дом.

Повалясь на нары, успел подумать: «А действительно, куда они могли пропасть? Странно…» — и канул в бездонном пруду сна.

Утром завтракали мы всухомятку — пропавшие так и не появились, не растопил Иванов печь, не сварила Ленка молочного супа. Хорошо хоть хлеб, масло да сахар были… Но бухтеть никто, кроме Натали, не стал — не на шутку встревожились, поняв, что «грибники» могли заплутать в тайге. Да точно, заплутали, а значит…

Значить это могло беспросветно много. Однако решили не паниковать, сообщить пока совхозному начальству, а после обеда, если пропавшие не вернутся, прекратить работу и отправиться на поиски.

Кашеварить осталась Натали, уговаривала меня пойти ей в помощники, но я не согласился: опять будет в уши дуть, тогда как и без нее прохудился покой…

И, сосновые плахи кромя топором, ловил себя на мысли, что из троицы пропавших больше всего почему-то тревожусь за Ленку. Объяснить это лишь слабостью ее пола, конечно, проще простого, но что-то во мне противилось этой простоте. И ведь тревожился не только потому, что Ленка может быть растерзана таежными зверьми…

К обеду заблудшие не вернулись.

Мы молча хлебали пересоленное варево Натали. Слушали, как хлещет холодный осенний дождь по стеклам, поеживаясь от мысли, как омерзительно сейчас в тайге. Но было уже решено: на поиски отправляются все парни, только ружье бы надо у кого-то из деревенских попросить…

Когда уже из-за стола поднимались, отворилась вдруг дверь, и ввалились в нее Иванов с земляком-коротышкой и Ленка. Насквозь мокрые, продрогшие до костей. На каждом сапоге по полпуда жирной ильинской грязи.

Все мы только и успели вопль радостного изумления исторгнуть, а конопатая Натали, вывалившись из окошка раздачи, понесла «во всю Ивановскую»:

— Нарисовались!.. А мы тут места не находим да еще и мудохаемся за них!.. Где ж грибы ваши, грибники? Или от Ленки через девять месяцев боровичка ждать?

Пока Иванов растерянно хлопал телячьими ресницами, а дружок его выжимал прямо на пол вязаную шапочку, делая вид, будто и не слышат надрыва Натали, подала голос Ленка. Негромко вовсе, но уж зато хлестко:

— Уймись, дворняжка, а то захлебнешься!

Натали так и отпрянула вглубь кухни.

После парни с ухмылками допытывались у Иванова:

— Ну и как твоя первая ночь с Ленкой?

— Да никак, — отвечал он хмуро, тоном не вызывающим сомнений. — Ничего не было.

Я, помнится, подивился своей необъяснимой радости: ничего и не было, вон как!..

Из ильинской поры ярко запомнился еще один эпизод. По субботам кряжистый председатель сельсовета отдавал в наше распоряжение свою баньку. Мы натаскивали воды, протапливали до жара преисподней и мылись, парились всласть. Банька была, хоть и начальничья, но тесная — враз больше трех человек не помещалось. Мы разбивались на «тройки», разыгрывали очередность по жребию. И вот однажды наша мужская «тройка» ждала в председательском дворе, когда домоются девчонки. Вдруг раздался какой-то шум, взволнованные крики. И увидали мы, вскочив с завалинки, что две перепуганные полуодетые девчонки выволокли из баньки Ленку, уложили ее, совсем голую, на лавку. Она, как выяснилось, перепарилась, с непривычки сознание потеряла.

Мы бросились было на помощь, но девчонки нас отогнали.

И долго стояло у меня перед глазами юное, розовое от жара Ленкино тело. А один из нашей «тройки», недолго проучившийся с нами потом, срезавшийся после первого семестра, шепнул мне с присвистом: «Видел у нее крестик?»

Нет, крестика я не заметил. Не на то смотрел…

С этим церковным атрибутом связана скандальная история, грянувшая месяца через два, когда мы уже вовсю начали учиться, и выяснилось, что Ленка, пожалуй, самая способная студентка в группе.

Вдруг как снег на голову свалилась Ленкина мать. Дочери-то она, конечно, сразу объяснила причину своего приезда, и мы отметили, как взвинтилась та, но нам явление ее показалось загадочным, вовсе не объяснимым лишь чадолюбием: все-таки Средняя Азия, откуда прилетела взволнованная родительница, не ближний свет.

Эта громогласная, на чеченку похожая женщина в первый же вечер затеяла обход всей группы. Вот и пришла с Ленкой в нашу комнату.

— Это, мама, Иванов, тот самый. Помнишь, я же писала?..

«Чеченка» осмотрела ладного парня с головы до ног.

— Спортсмен?.. А с учебой как?

— Средне… — промямлил Иванов, изрядно привирая.

— А жаль! — не сморгнув, заявила визитерша, вгоняя потенциального родственника в краску. — Лена «серединку-наполовинку» с детства не любит.

Лишь бы мать еще чего не наговорила Иванову, дочь живо переключила ее на меня:

— А это Костик. Он стихи пишет.

— Пишет? — выпуклые глаза величественной «чеченки» остановились на мне, будто просвечивая насквозь. — А чего другого, как думаешь, написать не мог?..

Я, ровным счетом ничего не понимая, невольно отводил глаза от ее прямо-таки рентгеновского взгляда.

— Да что ты, мама! Вот придумала… — горячо вступилась за меня Ленка. — Пойдем дальше. В этой комнате никто не мог.

Они ушли, а мы, четверо обитателей общежитской конурки, остались весьма озадаченными. Из допущенных обмолвок проросло предположение, что кто-то, мол, написал Ленкиной матери, как близки Иванов и ее дочь, еще и приврал при этом. Выразили мы и живое сочувствие «представителю родственного болгарского народа»: ну, такая теща, дескать, мигом тебя в бараний рог скрутит!

— Да кто мог какую подлянку сочинить? — лопотал не на шутку встревоженный Иванов. — Мы же с Ленкой только целуемся еще.

Все прояснилось на следующий день, на экстренном собрании первого курса. Гневный декан громыхал: в новом, мол, наборе сектанты завелись, не стыдятся крестики носить, а потом их родителям письма приходят, спасайте дочь, попала в сети…