Светлана Кайдаш–Лакшина - Княгиня Ольга Страница 27

Даже невозмутимые жрецы едва заметно улыбались, кидая ячмень священным курам и внимательно наблюдая, клюют ли они зерна или не клюют. Никому из посторонних не разрешалось при этом священном действии присутствовать, но князь Игорь — как верховный жрец — разрешил Порсенне наблюдать не только за этим действом, но и даже участвовать в нем.

Князя Игоря забавляли рассказы Порсенны об этрусках, о далекой Италии, он охотно слушал игру его на лире и пение на пирах. До тонкости изучив обращение киевских жрецов со священными курами, Порсенна сложил песню о том, как римские императоры, подобно русским князьям, всегда брали в свои походы кур, ячмень и этрусков, умевших угадывать волю богов. В этой песне он прославлял общих предков и этрусков, называвших себя расенами, то есть русскими, и русских, поселившихся по берегам реки Рось.

В Киеве очень скоро решили, что хотя Порсенна и спас князю жизнь, но после этого «грек» сошел с ума. От Порсенны потребовали роту — присягу в верности. Когда это делали воины из войска князя, они складывали на землю оружие и золото и клялись богами Перуном и Волосом, но Порсенна был иноземец и боги его были иноземные. Не признавая Христа, он клялся богиней этрусков Туран и богом смерти Калу.

После исполнения обряда роты Порсенну оставили в покое и не обращали внимания на его восклицания и напевания, когда он бродил по городу. Все приводило его в восторг — и курганы, под которыми были похоронены мертвые, и пещеры в горах, и деревянные крыши, и наличники на окнах и дверях, и открытые рундуки[134] у домов. Обращаясь к прохожим, Порсенна махал руками: «О, совсем, как у этрусков!»

Отношение к нему изменилось, когда он стал свидетелем, как бешеная собака искусала юношу. С каменным лицом он приблизился к страшному псу, прыгнул и вонзил в него короткий кинжал, который всегда носил с собой. Потом никто не мог вспомнить, как этому многоречивому и забавному чудаку так быстро удалось одолеть собаку. Столь же молниеносно Порсенна раскроил ей череп, вытащил мозг и положил перед юношей прямо на землю, где тот сидел, потрясенный случившимся.

— Ешь быстро! — приказал Порсенна. Вокруг собралась толпа, все молча наблюдали, как пригнув голову юноши к собачьим мозгам, Порсенна ткнул его и приказал: — Скорее — или умрешь!

Затем отрезал кинжалом кусочек и положил на рану юноши, втирая.

— Не бойся — жить будешь! — пообещал Порсенна и кивнул небрежно подоспевшему стражнику: — Уберите собаку! Закопайте за городской стеной.

Все почтительно расступились. Юноша остался живым, и это показывало чудесное умение византийского чародея и гадателя.

Так за Порсенной полетела слава колдуна.

Он лечил печенью свиньи, глазами овцы, и часто к нему приносили больных на носилках, которых он поднимал на ноги, обертывая в шкуры только что освежеванных баранов.

— Золотое руно! — хохотал Порсенна, выбрасывая непонятные киевлянам слова.

Князь Игорь его любил, и на всех пирах в княжеской гриднице Порсенна, склонив голову набок, пел песни о славных победах Игоря, водя рукой по струнам лиры.

В Киеве он жил один, вместе со слугами, около него не было женщин, и это тоже внушало подозрения.

Он любил бывать в княжеском дворце, и скоро Ольга с ним подружилась. Ей нравились его шумные восторги и то, что русских он называл этрусками и уверял, что со временем русские тоже узнают свое прошлое:

— Не все народы знают о себе, свою историю. Знают в Египте, знают в Греции, знают в Риме. Но вы, русские, как и этруски, не пишите своей истории. Мы знаем, откуда пришли, как шли. Наша богиня Туран — а шли мы из далекого края Турфан в Азии — стала по дороге известна многим народам как Тара… И пока мы шли в Италию, где еще и римлян не было, сколько мы подарили знаний.

Порсенна умолкал, не замечая княгини. Она тоже молчала, не прерывая его. Ей хотелось подробнее расспросить Порсенну, кто хотел, отравить князя Игоря в Константинополе и почему он его спас, почему оставил родину и бежал так далеко.

Но Порсенна избегал вспоминать об этом. После смерти Игоря Порсенна рыдал как ребенок, не стыдясь своих слез.

И через год он сказал Ольге: «Я уговаривал князя не ходить тогда к древлянам, но ваш Свенельд настаивал…».

Больше ничего Порсенна не сказал, чтобы тень осуждения действий погибшего не коснулась его в царстве мертвых. Свенельда он не узнавал при встречах, как будто тот был ему незнаком. Он смотрел сквозь него, бормоча про себя что‑то невнятное. Ольга давно это приметила, но на вопросы о Свенельде Порсенна складывал брови и наклонял голову, как будто собирался запеть свою песню, и только однажды бросил отрывисто: «Он не этруск…».

Ольга привыкла ездить по городу и навещать тех, кого ей хотелось видеть. Как‑то она объясняла Святославу, что князь Игорь погиб, потому что общался с людьми только в военных походах или на пирах в княжеских палатах. Святослав тогда посмотрел на нее и ничего не ответил. Сейчас, по дороге к Порсенне, она вспомнила эти свои слова, сказанные сыну.

Порсенна был для нее собеседником, равного которому не сыщешь в Киеве. Он знал римскую историю как жизнь своих родных и говорил о ней взволнованно, как будто дело касалось его лично. Судьба этрусков и судьба Рима волновали его, он горячился, вспоминая события, которые случились и пятьсот, и тысячу лет назад. И поражение этрусков в борьбе с Римом Порсенна переживал столь же искренно, как не мог забыть и смерть князя Игоря. За это Ольга и любила Порсенну, и ей было приятно с ним беседовать. Она сердцем чувствовала, что гибель князя Игоря для него не забыта, не смыта временем. Не то что для многих других людей, даже тех, кому покровительствовал князь и сделал много добра, а сейчас сердца и глаза их пусты.

Ольга знала наизусть многие песни и рассказы Порсенны.

— Троянцы были этрусками, — воздевал вверх руки Порсенна, — никто не хочет помнить, что настоящее имя последнего троянского царя Приама было Подарк. Это понятно и этрускам и русским. Приамом его прозвали, потому что его выкупила у Геракла, разорившего Трою еще до Троянской войны[135], его сестра за свое покрывало. И Эней, спасшийся из горящей Трои во время Троянской войны, тоже был этруск. Его предок Дардан родом из этрусского города Кортоны, а оттуда переселился во Фригию в Малой Азии. Вы, русские, просто не знаете, что обязаны Фригии именем Бог… Да, да, фригийцы поклонялись Астарте, как и те, что основали когда‑то Киев, и у них главным божеством был бог Богайос. Все мы пришли из Малой Азии…

Ольга вспомнила это и улыбнулась. Фригийцы, слово «бог», Троя. Какое отношение могли иметь они к неразрешимым, запутанным делам Киева и всей Руси? Забавно, что Святослав, будучи ребенком, охотно слушал Порсенну и многое запомнил.

Ольга так ясно, будто это было вчера, вспомнила светлую горницу, большой дубовый стол и Порсенну, склонившегося над лирой — он что‑то в ней чинил. И Святослава, сидящего у стола, жадно слушающего рассказ.

— Малая Азия — далекая земля, но это наша колыбель, мы оттуда пришли в этот мир. Сколько там было царств, и сколько царств было этрусскими — Троя, Лидия, Кария, Линия[136], Фригия… Троя была давно, а эти царства жили долго. И каждое что‑то оставило.

Порсенна поднял голову от лиры, продолжал говорить.

— В древней Лидии жили этруски, и столица ее славилась драгоценными камнями. Стоящей был город Сарды, и по имени ее назывались камни — сардары, или сердолики.

Солнце светило в окна, и светлая головка мальчика сияла золотом. Порсенна поднял руку, на которой рыжели сердолики: «Это спасает от ран, споров и ссор, от лихорадки… Лидит, лидийский камень…».

— Лидия погибла от вторжения персов почти полторы тысячи лет назад, и последним царем ее был Крез, который слишком доверился дельфийскому оракулу. Крез послал ему в дар изваяние золотого льва на подставке из 117 золотых кирпичей. Почему 117? Потому что священное число 13 умножалось два раза по три — тридцать девять на три… Разве можно было довериться оракулу врага, которого хочешь завоевать? Ведь Крез и Лидия воевали с греками. А когда подошли персы, Крез спросил, воевать ли ему против персидского царя Кира. И лживый дельфийский прорицатель обещал ему победу, если Крез перейдет реку Галис. Он перешел — и был полностью разбит. Никогда, Святослав, не доверяйся оракулам, тем более — вражеским.

— Крез вернулся домой, распустил войско, и, хотя стояла глубокая осень, неожиданно под стенами Сард появилось войско персидского царя. 14 дней он осаждал столицу, взял город и убил Креза. Это было в 546 году до рождения вашего Христа. — Порсенна кивнул головой Ольге, и она удивилась, что он видел ее. — И погибло прекрасное царство Лидия.

Порсенна приладил струну к лире и провел по ней ладонью:

— Но пока Крез был жив, он любил собирать у себя пиры и приглашать мудрецов, чтобы похвастаться своими богатствами. Был у него в гостях и знаменитый скифский мудрец — один из семи мудрецов мира — Анахарсис. Не только этруски, но и скифы с вами в близком родстве, и ты, Святослав, должен знать о них.