Иосиф Кантор - Ной. Всемирный потоп Страница 27

Только сейчас, во сне, Ной в полной мере осознал, что от мира не останется НИЧЕГО. Вода сильнее огня. Огонь оставляет пепелища, которые хранят память о том, что здесь было. Огонь пожирает не до конца – даже из сгоревшего полностью жилища можно спасти хоть один предмет из числа тех, что не горят. Огонь прожорлив, но недолговечен… Вода же смывает все подчистую, смывает и уносит. Куда уносит – никому не ведомо, но после наводнений, которые довелось видеть Ною, земля оставалась пустой и только вязкий слой ила покрывал ее. Ил называли «прощением воды». Земля, покрытая им, три года давала обильные урожаи, и считалось, что, оставляя ил, вода как бы просит прощения за содеянное ею.

Вода сотрет этот мир, а достанет ли сил возродить жизнь в новом?

«Я покончу со всеми, кто живет на земле, – зазвучало внутри, – она переполнена их злодеяниями. Я уничтожу их всех, а с ними и всю землю. Но ты сделай себе из дерева гофер ковчег и устрой в нем отсеки, а изнутри и снаружи обмажь его смолой. Пусть он будет в длину триста локтей, в ширину – пятьдесят, а в высоту – тридцать. Сделай крышу – так, чтобы сверху она выступала на один локоть. Сбоку сделай дверь. Пусть будут в ковчеге первый ярус, второй и третий. Я затоплю землю и уничтожу на ней всех, в ком есть дыхание жизни. Все, кто живет на земле, погибнут. Но с тобою будет у Меня договор, что Я беру тебя под свое покровительство. Ты войдешь в ковчег – с сыновьями, женой и женами сыновей…»

Ной проснулся в смятении и печали. Отер испарину со лба, прислушался к звукам пробуждающегося дома, прикрыл глаза, припоминая, что предстоит сделать сегодня… Иафет будет пробовать новый способ смоления. Позавчера он сказал, что наносить смолу на корпус при помощи тряпок, намотанных на палку, очень долго. Гораздо быстрее выливать смолу сверху и размазывать, пока она стекает вниз. Для этого нужна сноровка – надо лить и размазывать смолу так, чтобы она не уходила в землю. А еще следовало придумать, как держать сосуд с горячей смолой, не обжигая рук. Вчера вечером, уже при свете факелов, Иафет с женой пробовали новый способ, взяв вместо смолы воду. Ной смотрел, как Шева проворно машет палкой, не давая воде стекать ниже положенного уровня и радовался за нее, за Иафета и за все свое семейство. Пробой Иафет остался доволен, сказал, что если Шева не дала воде уйти в землю, то с вязкой смолой она тем более справится. Надо сказать Эмзаре и Сане, чтобы сегодня разогревали смолы втрое больше обычного, вдруг Иафет забыл предупредить. Это первое.

Второе… Надо переделать полки в отсеке для хранения продовольствия. По неопытности, не будучи корабелами, а всего лишь плотниками, они устроили хранилище в Ковчеге точно так же, как и дома, забыв о том, что Ковчегу предстоит качаться на волнах и качка эта может быть весьма сильной. Надо приладить к каждой полке высокие борта, чтобы припасы не сыпались вниз при наклоне Ковчега. Припасов и без того будет мало, надо беречь их как зеницу ока.

Третье… Надо переговорить с Эмзарой по поводу женитьбы Хама. Строительство ковчега перевалило за половину, времени остается мало. Хама надо женить сейчас.

Четвертое… Надо бы навестить корчмаря Узала и потолковать с ним по поводу убийства Ирада. Узал не из числа тех, с кем приятно беседовать, каждое слово его напитано ядом и желчью, но он держит корчму и постоялый двор, благодаря чему знает все новости – местные, столичные, северные, восточные, западные и южные. Он может знать, с кем встречалась у Трех родников Хоар, и еще много полезного может знать Узал. Если угостить Узала его же собственной брагой, то он становится словоохотлив… Нет, сначала надо навестить Узала, а потом уже разговаривать с Эмзарой насчет женитьбы среднего сына. Вдруг Узал скажет нечто такое… И как это он раньше не подумал пойти к Узалу? Вот у кого надо было наводить справки вместо того, чтобы расспрашивать Хоар!

Не подумал, потому что Узал не из тех, кого лишний раз хочется вспоминать. Льстивость уживается в нем с грубостью, раболепие с высокомерием, злоязычие с притворным благочестием. А еще Узал жаден и, как говорят, нечист на руку – может спокойно, без зазрения совести, обокрасть постояльца, пока тот спит. Говорят еще, что прямо из корчмы Узала можно попасть в подземелье, где в уединенных кельях сластолюбцы предаются всем мыслимым и немыслимым порокам. Не тот человек, Узал, с которым хочется заговорить лишний раз, но чего только не сделаешь ради истины и ради мира в семье.

«Нет, не пойду я к Узалу, – решил Ной, прислушавшись к голосу сердца, которое говорило: «Не узнаешь ты от него ничего, только потратишь зря время и уронишь свое достоинство, общаясь с недостойным и заискивая перед ним».

Пятое… Надо сказать женщинам, чтобы занялись сушкой плодов. Сушеные плоды лучше хранятся и занимают меньше места, а насыщаешься ими быстро. Пусть сушат не только смоквы, финики и абрикосы, но и все остальные плоды пусть сушат, мелкие – целиком, а крупные пусть нарезают на части. Сушеные плоды, вяленое мясо и мука – вот что надо взять с собой. Может, не удастся ни разу за все плавание развести огонь в ковчеге, хоть и будет там медная жаровня и немного обрезков дерева, что останутся от строительства, так можно обойтись и без огня. Сушеные плоды с вяленым мясом хороши сами по себе, а из муки, если развести ее водой, получается сытная похлебка. Надо не забыть и о питании для живности, которую придется взять с собой… Столько дум, столько всего надо предусмотреть…

О шестом, седьмом, восьмом и девятом делах Ной подумать не успел, потому что услышал голос Эмзары, созывающей домочадцев завтракать.

По этому призыву можно было судить о том, в каком расположении духа проснулась Эмзара – хорошем, дурном или еще непонятно в каком. Если настроение было хорошим, Эмзара кричала: «Завтрак готов! Идите завтракать!». Если настроение было плохим, она кричала иначе: «Сколько вас ждать?! Солнце уже взошло!». В случае, когда с настроением было еще неясно, все слышали: «Я вас подожду, а еда ждать не станет!».

Сегодня Эмзара кричала: «Завтрак готов! Идите завтракать!». Значит – спала хорошо и видела приятные сны. Или же не видела никаких, главное, чтобы не снилось неприятное, такое, как только что снилось Ною.

«Господи, – взмолился Ной, стоя на коленях в своей молельне. – Зачем Ты посылаешь мне эти видения? Ужели недостаточно с меня лицезреть потоп однажды, что Ты заставляешь смотреть на него много раз? Или в том скрыт замысел Твой, который мне не дано постигнуть? Господи! Я – раб Твой и сделаю все, что Ты велишь мне сделать! Но каждый должен нести тяжесть по силам его! Сними с меня груз сомнений моих, Господи! Я поступлю по правде Твоей, но я должен знать, как мне поступить! Скажи мне, Господи! Вразуми меня, ибо скуден ум мой!»

Завтрак, как обычно, начался без Хама. Ной прочел благословение над пищей – финиками, сочными стеблями травы кулев и лепешками, все сели и начали есть. Ели скоро, но не жадно, непременно оставляя последний плод или последний кусок лепешки на столе. Не брать последнего, а предложить его другому – проявление вежливости. Когда все расходились, оставшееся съедала Эмзара, притворно ворча при этом: «Столько мужчин, и ни у одного не нашлось сил доесть подчистую». Иногда последнее доедал Хам, если успевал к окончанию завтрака. Очень часто не успевал и тогда голодал до обеда, во время которого ел за двоих. «Братец Хам, что верблюд, – шутил Сим, когда был в хорошем расположении духа. – Поест один раз, как следует, и может, не подкрепляясь более, пересечь пустыню Нав!».

Хам появился в середине завтрака. Поприветствовал всех и сел на свое место, по левую руку от Сима. Выглядел он выспавшимся и свежим. По мокрым волосам сына Ной догадался о том, что тот обливался водой у колодца. Хам любил поливать себя холодной водой, а вот Иафет даже лицо умывал только теплой, предварительно нагревшейся на солнце, говоря, что от холодной воды у него сводит скулы.

Отец наблюдал за сыном, пытаясь понять, о чем он думает.

Сын наблюдал за отцом, пытаясь понять, о чем он думает.

Когда их взгляды встречались, на губах у обоих появлялась улыбка.

«Человек, который так улыбается, не способен на убийство», – убеждал себя Ной.

«Отец смягчился, – радовался втайне Хам, – ему больше нет дела до Ирада и Хоар».

«Оба насторожены, – с горечью отметила наблюдавшая за ними Эмзара. – Нехорошо…»

Выходя утром из дома, Ной имел обыкновение смотреть на солнце, словно приветствуя его. Никаких приветствий он не произносил, но взглянуть на солнце и тут же зажмурить глаза – стало чем-то вроде ритуала. Сегодня солнце светило не так ярко, как обычно, словно было затянуто какой-то полупрозрачной пеленой. «Странное облако, – подумал Ной. – К добру ли?».

Сердце участило свое биение. Ною стало тревожно.

«Не о чем беспокоиться мне, когда Господь мой со мной», – сказал про себя он и поспешил к Ковчегу, не желая задерживать ни себя, ни остальных. Если шли куда-то вместе, то никто: ни сыновья, ни невестки, ни Эмзара – не обгоняли Ноя, демонстрируя тем самым свое уважение к нему и подчеркивая его первенство. Сам Ной никогда не требовал и не ожидал от домочадцев такого, то был их почин.