Зигфрид Обермайер - Калигула Страница 28

Дядя Кальвий ничего не говорил о предположительном времени отъезда. Казалось, он наслаждается жизнью в Эпидавре, где регулярно посещал представления в театре, просиживал часы в библиотеке и нашел постоянных партнеров для любимой игры в шахматы. Головные боли его больше не мучили, и бессонница тоже отступила.

Племянник же, хотя и не особенно скучал, не огорчился бы, случись необходимость отправиться домой, — до того дня, пока не познакомился с Еленой.

Недалеко от храма Асклепия для приехавших были построены маленькие термы, а за священной территорией — еще одни, значительно больших размеров. Вторые были доступны всем и стали местом встречи молодых людей. Они приходили сюда после спортивных занятий на стадионе или просто так для приятного времяпрепровождения.

Порядок был такой: два дня отводились на досуг женщинам, два — мужчинам, а еще два — тем и другим. При этом купальщики должны были оставаться одетыми, тогда как в другое время они спускались в воду обнаженными, конечно, кроме самых стеснительных.

Сабин, который, как правило, тяготился глупой болтовней мужчин, предпочитал общие дни и с удовольствием рассматривал молоденьких посетительниц. Для женщин и девушек считалось неподобающим показывать грудь, и все они носили короткие туники, а мужчины ограничивались кожаными повязками, прикрывающими чресла.

В тот день — особенный день, который навсегда остался в памяти Сабина, — он пообедал вместе с дядей, потом пошел на стадион, где без удовольствия метнул пару раз копье. И тут июньская жара показалась ему до того невыносимой, что он отправился искать от нее спасения в термах.

С наслаждением проплыв несколько кругов в бассейне, Сабин вышел в прилегающий сад, чтобы обсохнуть на солнце.

На траве сидела молоденькая девушка и расчесывала еще влажные волосы. Светло-голубая тонкая туника облегала стройное тело, четко обрисовывая маленькую упругую грудь. Бедра она стыдливо прикрыла полотенцем, чтобы заинтересованным взглядам не на чем было остановиться.

Сабин, который видал множество женщин, не мог отвести глаз от груди девушки и задавал себе вопрос: что сильнее возбуждает — нагое или едва прикрытое женское тело?

Звонкий голос заставил его прервать размышления.

— Еще не насмотрелся? Или, может, мне в угоду незнакомцу снять тунику? Чтобы ты не трудился раздевать меня глазами…

Сабин подошел поближе.

— Извини, прекрасная нимфа, если мои взгляды тебе неприятны. Но я безоружен перед женской красотой, бессилен и беспомощен. А твоей невозможно противостоять, если ты позволишь заметить.

Она встряхнула влажными волосами.

— Конечно, позволю. Только глупые женщины обижаются на комплименты. Надеюсь, они искренние.

Молодой человек поклонился:

— Клянусь Аполлоном и Асклепием. Меня зовут Корнелий Сабин. Я из Рима, сопровождаю своего дядю.

— А я Елена из Эфеса.

Сабин посмотрел на Елену, и его наполнило какое-то чудесное ощущение, которого он никогда раньше не испытывал. Казалось, из его живота к груди устремились теплые потоки, в голове стало горячо, горло пересохло, а в ушах появился легкий шум.

Ему пришлось несколько раз сглотнуть, и только тогда юноша смог ответить:

— Вот как, из Эфеса… Елена из Эфеса. Ты прекрасна, Елена из Эфеса… Но я это уже говорил, да, значит…

— Теперь у тебя пропал дар речи, — заметила она с издевкой.

Сабин немного пришел в себя:

— От красоты такое бывает.

Тут их перебили две девушки и юноша. Они со смехом подбежали к Елене, и одна воскликнула:

— Вот ты где! Мы тебя повсюду ищем. Не хочешь пойти с нами на ипподром?

Когда Елена встала, полотенце соскользнуло с ее бедер. Она была высокой и стройной, темные волосы обрамляли узкое серьезное лицо с большими, немного раскосыми глазами янтарного цвета.

Сабин тоже поднялся.

— Если мне тоже можно пойти… — неуверенно произнес он.

— Мы не можем тебе запретить. Ипподром существует для всех, — едко заметила Елена.

Остальные засмеялись и потянули ее за собой.

Сабин стоял, будто во сне, ощущая озноб, несмотря на жару. Что это было? Почему эта девушка произвела на него такое впечатление? Он потряс головой: «Пройдет. Наверное, я слишком долго был на солнце».

Молодой человек оделся и направился к храму Афродиты. Остановился в нерешительности, о чем-то раздумывая, а потом резко повернул и вскоре оказался на ипподроме. Там двое юношей катались на арендованных лошадях, пытаясь расшевелить старых медлительных жеребцов. Хитрый грек и не подумал дать им настоящих скаковых лошадей.

Сабин без интереса понаблюдал за происходящим. Зрителей почти не было, но в самых первых рядах он заметил Елену. Теперь она была одета в белую, едва прикрывавшую колени тунику. Свои тонкие руки девушка положила на плечи подруг и что-то кричала наездникам. Немного поодаль стоял юноша, не отрывая глаз от ног красавиц.

Сабин подошел к нему и тронул его за руку. Тот повернулся. Римлянин жестом предложил ему отойти в сторону.

— Ты знаешь этих трех девушек?

— Ах, вот о чем речь. Немного знаю. Встречались то тут, то там…

— Что можешь сказать о них?

— Ника…

— Меня интересует Елена.

— Худощавая, то есть, высокая? Мне кажется, к ней не подступиться.

— Так кажется довольно часто, а потом все оказывается наоборот.

— Ну, если ты так уверен…

— Во всяком случае, стоит попробовать. Мой друг, как тебя зовут?

— Леон. Я живу на острове Андрос, в одном дне пути отсюда. Мой старший брат страдает падучей, и я…

— Пожалуйста, не надо историй о болезнях. Здесь их слышишь повсюду. Меня зовут Сабин, я из Рима. Давай подойдем к девушкам и пригласим на ужин.

Леон покачал головой.

— Я уже пытался это сделать. После захода солнца их никуда не выманишь. У меня другой план: теперь, когда нас двое, его гораздо легче осуществить. Пригласим их к морю.

Мы наймем мулов, покатаемся вдоль берега, немного поплаваем, выпьем, поедим…

— Хорошая мысль, Леон. А что делать с третьей? Она лишняя.

— Это Йемена, молчунья. Все трое всегда вместе. Если по-другому не получится, придется брать с собой.

Сабин покачал головой.

— Пятое колесо в телеге — это всегда неудобно. У меня был соответствующий опыт. Значит, попробуем?

Леон кивнул и направился к девушкам, которые как раз собирались уходить.

— Развлечение так себе, вы не находите?

— Предложите что-нибудь получше.

Маленькая Ника бросила при этом взгляд на Леона. Елена тут же подхватила:

— А по-моему, это забавно, когда они на каждом повороте чуть не падают с лошадей.

— Если тебе это доставляет радость, я бы тоже постарался для тебя.

— Упал бы с лошади?

— Все что угодно — скакал бы задом наперед, стоя или лежа…

Тут Елена рассмеялась:

— Может быть, я как-нибудь потребую от тебя выполнить обещание. Тогда никаких отговорок!

— Никаких! Я всегда буду готов. Но чем мы займемся до этого? У нас с Леоном возникло предложение. Давайте наймем мулов и после заката отправимся на побережье. Завтра или послезавтра, когда вам удобно. Мы сможем там поплавать, перекусить, выпить вина…

Девушки переглянулись. Круглолицая Ника наконец сказала:

— Мы подумаем и дадим вам знать вечером.

Они удалились, оживленно переговариваясь. Леон между тем поинтересовался у своего нового друга:

— Пожалуйста, не сердись, но что ты нашел в этой девушке? Она выше, чем мы оба вместе взятые.

— Сам не знаю, — беспомощно ответил Сабин, — но когда я смотрю на нее, у меня подгибаются колени.

Леон рассмеялся:

— Дело ясное, мой друг. Ты влюбился.

10

С тех пор как Калигула стал императором, его семья оказалась в центре внимания. Все сожалели о трагической смерти его матери и обоих братьев и открыто говорили, что Тиберий хотел гибели семьи Германика и был ее виновником.

Калигула с его тонким чутьем к тому, что прибавляло ему популярности, решился, несмотря на апрельские штормы, отправиться на Понтийские острова, чтобы собственноручно захоронить прах матери и брата. Ему удалось превратить этот запоздалый акт родственной скорби в торжественную церемонию.

Гай Юлий стоял на палубе императорского корабля в траурной одежде. Когда они отплывали из Остии, оттуда он проследовал по Тибру до самого Рима. На всеобщее обозрение были выставлены богатые мраморные урны, охраняемые преторианцами, в то время как Калигула — олицетворение скорби — сидел впереди. Толпы людей стояли в молчании на берегу, временами раздавались возгласы сожаления. Глубокая печаль и боль императора вызывали уважение.

К полудню судно причалило у ворот Фабриция. Здесь императора встречали представители всех патрицианских семей. Они приняли урны с прахом и отправились к мавзолею Юлиев — Клавдиев, где уже покоились императоры Август и Тиберий, а также члены их семей, среди которых был и отец Калигулы, Германик.