Дочь понтифика - Дарио Фо Страница 28

– О чем вы? – удивляется Лукреция с деланным простодушием.

– Вы уделяете так много внимания мне, – смущенно отвечает Бембо, – чему я, не скрою, несказанно рад, и совсем не обращаете внимания на других гостей…

Она улыбается:

– Вокруг меня клубится столько нелепых слухов! Пусть хоть один из них имеет под собой основание.

– И все же мне кажется, что прекрасное становится еще прекрасней, если оно окружено тайной.

– Возможно, – кивает Лукреция, – но не поведаете ли, какой секрет таите вы?

– Я хотел бы рассказать, но для этого мне понадобится целая вечность.

Лукреция нежно пожимает пальцы Бембо и, отпустив их, уходит в центр зала.

Неделю спустя два закадычных друга сидят в саду виллы Строцци. Подходит слуга и подает сложенный и опечатанный лист бумаги.

Эрколе ломает печать, всматривается в первые строки письма и передает его Пьетро:

– Это вам, и я даже догадываюсь от кого.

Теперь взгляд на исписанный листок бросает Бембо:

– Вы верно догадались. Лукреция недавно читала мне стихи, которые написал Диего Лопес де Суньига. Они меня поразили, и я попросил прислать их мне. И вот…

С этими словами он протягивает Строцци письмо и просит:

– Сделайте одолжение, прочтите вслух.

Эрколе готов исполнить просьбу, но сразу же идет на попятный:

– Да это же на арагонском!

– И все-таки прочтите. Дивная музыка! Если чего-то не поймете, я переведу строчку за строчкой.

Строцци начинает читать: «Yo pienso si me muriese…»

Бембо переводит: «Когда я умру…»

Строцци продолжает: «Y con mis males finase desear…» – «И терзания моей страсти окончатся…» – «Tan grande amor fenesciese que todo el mundo quedas sin amar…» – «То угаснет любовь столь великая…» – «Mas esto considerando mi tarde morir esluego tanto bueno». – «Что мир навсегда останется без любви».

Строцци возвращает Бембо письмо:

– Друг мой, вы самый счастливый человек на свете, понимаете ли вы это? Пользуясь чужими словами, Лукреция признается в собственной любви, любви до гробовой доски!

Два вида лихорадки

На окраине Феррары в большом деревянном строении наподобие сарая было устроено нечто вроде манежа, где молодые люди под руководством опытных учителей совершенствовались в мастерстве конных поединков: умении нападать и парировать удары, атаковать и защищаться. В этой школе всегда стоял шум, крики ободрения и гул насмешек над побежденными. Со стороны могло показаться, что идут кровавые схватки. Однако лошади были деревянными, а всадников защищали от ударов толстые наколенники, налокотники, шлемы и маски, сплетенные из толстого тростника, эдакие корзинки.

Лукреция – ее лицо скрыто под вуалью – входит в сопровождении начальника школы внутрь манежа и весело осматривается:

– Похоже на карнавальную карусель.

– Вовсе нет, синьора. Тут дело серьезное.

– А деревянные лошади?

– Настоящие могли бы получить раны или охрометь. Жалко же! Но уж поверьте, наши бутафорские бои совсем неплохо готовят к настоящим.

В этот момент одна из деревянных лошадей, которую, таща за веревки, приводили в движение служители, валится набок, и всадник, вылетев из седла, остается, как кукла, лежать на земле.

– Что случилось? – вскрикивает Лукреция. – Он погиб?

– Ничего подобного, скоро продолжит тренировку. А вот и синьор, которого вы ищете!

– Господи, да он тоже весь в этих корзинках! Никогда бы не узнала!

– Можете не сомневаться, – и, отвесив поклон, начальник школы удаляется.

Человек в корзинках почтительно сопровождает Лукрецию в небольшое помещение, скрытое за занавеской, тщательно задергивает ее за собой, снимает защитную тростниковую маску – и открывается лицо Пьетро Бембо.

– Мадонна! – взволнованно шепчет он. – Какая неосторожность прийти сюда одной средь бела дня!

– Знаю, милый Пьетро, вы правы, но я больше не могла ждать!

Бембо счастлив ответом, но продолжает свое:

– Лукреция, нельзя так рисковать, вы можете себя выдать – за нами всё время шпионят, даже, может быть, и сейчас, – он озирается. – Вы уверены, что за вами никто не следил?

– Будьте спокойны, я…

– Я не могу быть спокойным: мой долг – беспокоиться о вас.

– А я не могла не прийти, – почти кричит она, – я вам писала, дни напролет ждала ответа…

– Говорите потише, мадонна, прошу вас!

– Но кого вы тут опасаетесь? Деревянных лошадей? Людей, увешанных корзинками, как на базаре?

– Постойте, – прерывает он, – вы обмолвились, что писали мне, но вот уже несколько дней я не получал от вас писем.

– Странно. Я послала целых четыре. Что бы это могло значить?

– Это значит, что кто-то их перехватил, прочел и, возможно, скопировал!

– И до вас они не дошли… А я так старалась, я хотела, чтобы мои письма были так же проникновенны, как ваши…

Пьетро больше не может сдерживаться. Он обхватывает Лукрецию за талию и страстно целует. Лобзание длится и длится.

Наконец их губы разъединяются, и она говорит, задыхаясь:

– Это было прекрасно. Прошу вас, поцелуйте меня еще раз.

Бембо не заставляет себя упрашивать, и они надолго замирают в объятии.

А потом:

– Лукреция, нам все-таки нужно быть осторожными.

– Что вы имеете в виду? Мы больше не должны друг другу писать?

– Нет, только не это. Прервать переписку было бы слишком больно, такого я не выдержу. Но придется прибегать к иносказаниям: изъясняться так, чтобы никто не понимал, кто говорит и о чем.

– Я согласна. Для начала я больше не Лукреция.

– И как я должен к вам обращаться?

– F. F.

– Почему?

– Немного подумайте и догадаетесь сами[32].

Увы, Бембо был подвержен не только лихорадке любовной, но и обычной. Ее он подхватил в августе – месяце, когда жертвой этой заразной болезни становились многие жители Феррары и окрестностей. Недуг приковал его к постели; ни о каких встречах с Лукрецией и речи не шло.

Однажды утром слуга Бембо услышал, что у ворот их дома ржет лошадь, пошел было посмотреть, кто приехал, но не успел дойти до входной двери, как та распахнулась и на пороге появилась Лукреция.

Оттолкнув слугу, она стремительно бежит вверх по лестнице.

– Стойте! – кричит он. – Не вздумайте подходить к хозяину, не то сами заболеете! – но посетительница скрывается в комнате Пьетро.

Больной спит, разметавшись в жару. Постель в беспорядке.

– Дорогой мой, Пьетро, это я.

Бембо просыпается и в полудреме не сразу понимает, что происходит:

– Всё как в тумане… Я плохо вижу… Кто тут?

Она берет его за руку, щупает пульс, прикасается губами ко лбу.

– Боже! Ты весь горишь!

Бембо еле слышно спрашивает:

– Вы кто? Нельзя так близко ко мне приближаться… Это опасно… – и вдруг восклицает: – Лукреция! Ты здесь, Лукреция!

– Да, это я.

– Я узнал тебя по запаху духов.

Она хочет обнять его,