Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха Страница 29

—  Ивасьян,— в голосе Ляпунова Дыбагов почти не уло­вил вопросительной интонации.

—  Откуда вы?..

Степан Степанович сделал неопределенный жест.

— Мне известны обстоятельства его деятельности в Афипсе...— раз. Наконец, как вы знаете, я веду наблюдение за семейством Воробьевых в связи с запросом из Новорос­сийска... Помните, о контрабанде, сбыте зубного золота и еще кое о чем, уже по нашей части.

— Да, помню...

— Так вот, Алферов сквозь щель калитки видел, как Ивасьян уходил из дома Воробьевой через черный ход... Это было вчера...

Дыбагов устало вздохнул. «Мало у меня хлопот,— по­думал он,— так нет, на тебе, еще привалило».

— Этого я не знал,— сказал он.— Но в биографии Ивасьяна, когда я в последний раз читал ее, мне показались ту­манными некоторые места. Собственно, чего от вас скрывать... у меня вызывают сомнения справки о его работе с 1919 по 1921 год... Словом, Ивасьян едет расследовать хищение в Тахтамукаевской районной сберкассе. Вы будете там же. Не упускайте его из виду... Если что-нибудь...

— Поручение не из приятных,— поморщился Ляпунов.— Но я понимаю — нужно. Хорошо, Асхад Асламурзович, буду иметь в виду...

... Утром следующего дня Ляпунов и Ивасьян в разное время выехали в аул Тахтамукай.

8. ВПЕРЕД — НА ЧОХРАК!

Впервые за много дней после памятной бури утреннее октябрьское небо раскрылось над кубанской степью во всей своей бездонной голубизне. Неяркое осеннее солнце подцве­тило желто-красную листву старого Черного леса вдали, за­блестело на облитой холодной росой траве по обочинам про­селка, подогрело лысые макушки холмов, скрывающих за. собой сакли недалекого аула. Дорога петляла по правому берегу реки Чохрак. Мутные и густые, как гороховый суп, волны ее катились неторопливо, стеренно, словно отдыхая от недавнего разгула. По берегам изредка сверкала вода, засто­явшаяся в вымоинах и низинах после паводка, и управлен­ческие лошадки, на которых пустились в Чохрак Жунид и Вадим, задорно пофыркивая, рысью проскакивали эти огромные лужи, расшвыривая по сторонам брызги глинистой жижи. Попадая на разогретых лошадей, брызги дымились легким парком и быстро подсыхали. Кони становились все больше похожими на каких-то странных животных, размалеванных в крапинку под ивановский ситец. Доставалось и всадникам.

Навстречу мчался тугой прохладный ветер, напоенный свежестью, настоянный на неуловимых запахах влажной сте­пи. Он подсушивал сложенное в копны сено и коричневато-серые шалашики убранной конопли.

В орешнике вовсю гомонили суетливые воробьи, доноси­лась перекличка удодов.

Вадим и Жунид ехали молча. Жунид выспался накануне и сейчас, бодрый, подтянутый, лихо сидел в седле, рассеян­но разглядывая пейзаж. Дараев сосредоточенно смотрел под ноги лошади, озабоченный мыслью, как бы поменьше забрыз­гаться, минуя очередную лужу

Шукаев смотрел вокруг, но едва ли восхищался приро­дой. Нельзя сказать, чтобы он был к ней равнодушен. Такое редко случается с человеком, который родился и вырос у подножия хребта в краю солнца и гор. Просто он умел отре­шиться от всего, что в данный момент, не будучи связанным с его непосредственным занятием, не представляло для него интереса. И мысли его были так далеко от наполненной птичь­им перезвоном рощи, которую они сейчас проезжали, как если бы она находилась за десятки километров отсюда.

Наконец на опушке леса показалась крытая соломой длин­ная конюшня. Вокруг — вытоптанная лошадиными копытами поляна — обширный выгон, окруженный плетневой изго­родью, прикрепленной к кольям. В нескольких шагах от ко­нюшни — коновязь, а за ней, на крутом берегу реки, под высокими березами, белел домик табунщиков.

Жуниду даже показалось, что он уже видел все это од­нажды — так точно Шахим Денгизов набросал ему располо­жение конефермы.

Услышав топот лошадей, навстречу им вышли два коне­вода:

— Салам алейкум! — поздоровался Жунид.

— Здравствуйте! — подъехав, приветливо кивнул Дараев.

— Алейкум салам, зянатхан! [17] — ответил за обоих бри­гадир Аюб Туаршев, крепкий и высокий адыгеец средних лет, с тонкими иссиня-черными усиками над верхней губой. Они придавали ему молодцевато-напыщенный вид, явно не вязав­шийся с добрыми, серьезными глазами и рабочей одеждой. На нем была защитная гимнастерка, такие же брюки и резино­вые сапоги. Приняв от Жунида недоуздок, Аюб отвел кауро­го к коновязи. Дараеву помог спешиться второй табунщик.

—  Откуда вы и с хорошими ли вестями? — спросил Аюб, оглядывая приезжих. И Жунид, и Вадим были в гражданской одежде.

—  Во всяком случае не из тех, кто недавно побывал на вашей ферме и оставил о себе недобрую память,— сказал Жунид, отыскивая глазами пенек, на котором сидел перед своей гибелью Трам Лоов.

Туаршев проследил за направлением его взгляда.

—  Тогда просим позавтракать с нами,— поклонился он и показал на домишко, из глиняной, похожей на бочонок, трубы которого валил густой дым.

—  Нас зовут разделить трапезу,— вполголоса перевел Жунид Дараеву,— отказываться нельзя — обидим.

—  Суп из диких уток есть,— улыбаясь продолжал уже по-русски Аюб.— И кумыс есть...

—  Да будет всегда обильной ваша еда,— по обычаю ответил Жунид.— С великим удовольствием выпьем знаме­нитого чохракского кумыса.

—  С той ночи тревожно стало здесь,— сказал Аюб, снова переходя на родной язык, когда они направились к домику.— Спасибо краевому начальнику Денгизову. По его приказу выдали нам нарезные стволы.

—  И пушки не спасут, если охрана будет дремать,— за­метил- Жунид.

—   Теперь дежурят по двое. Вошли в домик.

Посредине комнаты стоял стол из струганых досок. В углу, в очаге, потрескивали сухие сучья. Над огнем висел на чугунной цепи, прикрепленной к балке, большой котел с су­пом. Возле противоположной стены — простой крашеный шкаф для продуктов и три железные койки с соломенными матрацами, покрытыми грубошерстными одеялами. На спин­ке каждой кровати висели на ремнях винтовка и патронташ. Стены — в гвоздях, на которых была развешена разная аму­ниция коневодов — седла, уздечки, арканы.

Два окна комнаты выходили на юг, к реке.

—   А почему вы вдвоем, где третий табунщик? — спро­сил Жунид бригадира, окинув взглядом кровать.

—  Третий — Аскер Чич. Вчера его перевели в строитель­ную бригаду,— ответил Аюб.— На его место молодой придет. Комсомолец... Садитесь, дорогие гости, за стол.

—  Не спрашивает, кто мы такие,— шепнул Дараев Жуниду.

И, как бы отзываясь на его реплику, Аюб сказал:

—  Я понимаю, наши гости — из города. Угрозыск — да?

—  Просим извинения, что не представились сразу,— спох­ватился Жунид, доставая удостоверение.— Мы здесь по спе­циальному заданию.   Будем расследовать обстоятельства гра­бежа и убийства. Кстати, расскажите все, что вам известно.

Пока он справлялся с большой глиняной кружкой кумы­са, бригадир обдумывал ответ.

—   Мало я знаю,— сказал он наконец.— Ферму принял на второй день после похорон Трама...

Аюб свернул толстую самокрутку и степенно задымил, не торопясь продолжать. Жунид молча ждал.

—  Напарник мой Кучук,— продолжал бригадир, кивнув в сторону'второго табунщика, целиком, казалось, поглощен­ного утиной косточкой,— виделся с Талибом Бичоевым... это

бахчевник. Сторож. Талиб говорил, что вроде слышал, будто в Черном лесу чужие всадники костер жгли утром.

—  Далеко ли до бахчи, Кучук? — спросил Жунид.

—  Не близко,— старательно вытирая пальцы о ноговицы, ответил тот.  

Кучук был намного моложе бригадира, высокий, строй­ный. Держался он почтительно, стараясь не обращать на себя внимания.

—  Талиб еще сказал,— добавил он, смущаясь, что ему приходится говорить в присутствии старших,— обрезы у них были. А сколько их и что там делают в лесу, он не знает...

—  Можно ли верить Бичоеву? — обратился к бригадиру Дараев.

—  Человек он честный,— отозвался тот убежденно,— я знаю его давно. Лет пятнадцать он батраком был у бая. В гражданскую в Красной Армии служил. Одно плохо...

—  Что?

—  Хвастать любит старик...

—  Ну, это полбеды,— улыбнулся Шукаев.— Что ж, Ва­дим. Придется идти на бахчу. Кучук, проводишь нас?

—  Не надо идти. Зачем идти. Талиб скоро здесь будет. Сам сказал — сегодня придет

— Тем лучше. Тогда спасибо за хлеб-соль.

Жунид подошел к окну и, закурив, стал смотреть на воду. Река катилась внизу, моя глинистый, отполированный водою берег. По обеим сторонам русла видны были кое-где желтые залысины — следы недавнего паводка. Разбушевавшаяся во время ливня река отрывала целые куски берега и уносила прочь.

Жунид испытывал странное ощущение. Как будто время остановилось. И мысли текли медленно и лениво, как мутная, слоистая от взвешенного в ней песка и ила вода Чохрака. Ему знакомо было это состояние временной отрешенности от ок­ружающего, когда, казалось, люди и вещи, находившиеся рядом с ним, отодвигались на неопределенное расстояние и жили сами по себе, вне связи с ним и с тем, что ему надле­жит узнать и найти. Его мозг, его глаза, память продолжали работать, воспринимать, замечать, но все увиденное и услы­шанное, аккуратно укладываясь в его сознании, не затраги­вало пока какого-то не известного ему самому механизма, который способен был разом избавить его от этого спокойно-созерцательного настроения и мгновенно собрать и обострить все его чувства и волю..