Сергѣй Штернъ - Въ огнѣ гражданской войны Страница 29

Русская политическая мысль и практическое политическое творчество медленно, постепенно, пластами начинаетъ освобождаться отъ многаго, характеризовавшаго ихъ въ недавнемъ еще прошломъ. Изжиты многіе предразсудки, переоцѣнены многія цѣнности, пересмотрѣны многіе взгляды, принципы и традиціи. Результатомъ этого является медленное и постепенное созиданіе новаго уклада политическаго мышленія и міровоззрѣнія. Это новое, основанное на жизненномъ опытѣ и глубокихъ переживаніяхъ, шагъ за шагомъ завоевываетъ себѣ признаніе и распространеніе. Жизнь властно требуетъ всеобщаго внѣдренія основъ подлиннаго народовластія — не учительства, а учета воли народной, искусно направляемой по пути истиннаго демократизма. Недавно интеллигенція навязывала народу и приписывала ему опредѣленныя, свои воззрѣнія; теперь — прислушиваясь къ голосу жизни, канализируетъ ихъ проявленія, направляютъ ихъ любовно въ опредѣленное русло. При этомъ, исчезаетъ піететъ передъ революціей и революціонной стихіей, какъ таковой. Русскій интеллигентъ со школьной скамьи привыкъ говорить о революціи не иначе, какъ вознося очи горѣ. Ходячія исторіи революцій идеализировали прежнія революціонныя движенія, рисовали ихъ только свѣтлыя стороны. И пришествіе революціи было принято ожидать съ радостнымъ нетерпѣніемъ, какъ то не задумываясь даже о томъ темномъ, что несетъ съ собою революціонный смерчъ. Очень немногіе отвѣтственные политики глядѣли на революцію какъ на ultima ratio rerum, стараясь избѣжать ея, добиться мирнымъ путемъ эволюціи формъ соціальной и политической жизни. И въ 1917 г. и до 1917 г. обычнымъ явленіемъ было вызываніе духа революціи, игра съ революціоннымъ огнемъ. Теперь всѣ въ Россіи воочію убѣдились что въ революціи, наряду со свѣтлыми, имѣются и мрачно-темныя стороны. Революціонная романтика начинаетъ казаться насмѣшкой, опоэтизированіе революціи — злобнымъ вымысломъ. Сейчасъ даже начинаетъ проявляться противоположная крайность, огульное охаиваніе, революціи, ненависть ко всѣмъ ея шагамъ и къ самому революціонному духу. Обывательская масса выказываетъ даже склонность вычеркнуть цѣликомъ революціонныя страницы русской исторіи, но въ этомъ проглядываетъ больше запальчивости и раздраженія, личной озлобленности — вполнѣ, впрочемъ, понятной, — чѣмъ глубокаго политическаго смысла. Реакція на обоготвореніе революціи не должна вылиться въ форму политическаго и соціальнаго ретроградства, иначе — будетъ готовиться почва для новой революціи. Избѣжать повторенія революціонныхъ вспышекъ можно только путемъ укрѣпленія основныхъ идеаловъ революціи.

Не лишенъ характерности для россійскихъ политическихъ настроеніи, между прочимъ, и тотъ фактъ, что крайніе правые съ большимъ трудомъ «прощаютъ» умѣренную часть революціонныхъ дѣятелей, чѣмъ крайне лѣвыхъ, ихъ ненависть къ кадетамъ глубже и острѣе чѣмъ къ соціалистамъ, они скорѣе склонны считать «зачинщиками» и «поджигателями» Милюкова, Родичева, Винавгра, и даже, Родзянко или Гучкова, чѣмъ Авксентьева, Церетелли или Спиридонову.

Наиболѣе, быть можетъ, характерно отношеніе правыхъ круговъ къ М. В. Родзянко, который, не взирая на всегдашнюю умѣренность своихъ политическихъ взглядовъ и приверженность къ монархическимъ идеямъ, все же является едва ли не наиболѣе излюбленнымъ объектомъ травли со стороны правыхъ круговъ. По сообщенію «Нов. Вр.», въ виду настойчивыхъ требованій членовъ русской колоніи, въ Турскомъ Бечеѣ, бывшій предсѣдатель Госуд. Думы М. В. Родзянко сдѣлалъ оффиціальное заявленіе правленію колоніи, что онъ обязуется болѣе не принимать никакого участія въ общественной жизни колоніи и не посѣщать общихъ собраній членовъ колоніи. Что касается А. И. Гучкова, то онъ былъ два раза уже объектомъ грубаго физическаго насилія (въ Севастополѣ и Берлинѣ) послѣ чего г. Гучковъ, стремясь заслужить благоволеніе нѣко горыхъ круговъ, сталъ... рѣзко выявлять и — не безъ демагогіи — внѣшне подчеркивать свое разномысліе съ кн. Львовымъ, Милюковымъ и др. Не взирая, однако, на все это, въ «рейхенгальскихъ» кругахъ А. И. Гучковъ не только не прощенъ, но все еще считается опаснымъ человѣкомъ. Во всемъ этомъ, конечно, больше злобной пристрастности, кастовой нетерпимости, неумѣнія понятъ мотивы чужихъ поступковъ и сознанія реальности угрозы, чѣмъ правильнаго историческаго пониманія.

Совершенно понятно, что революція, особенно на первыхъ порахъ и при первыхъ своихъ шагахъ стремится всегда всячески отмежеваться отъ всего до-революціоннаго, старорежимнаго. И русская революція первоначально усиленно старалась ни въ чемъ не подражать до-февральскимъ порядкамъ. Стали разрушаться навыки, пріемы и явленія, нуждающіеся въ перестройкахъ, достройкахъ или перемѣнахъ, но не въ сломѣ. Бюрократизмъ, канцелярщина, формализмъ, единоличное усмотрѣніе — вещи нестерпимыя, когда они чрезмѣрны, но полное отрицаніе бюрократическаго дѣло-производства, канцелярскаго порядка и соблюденія установленной формы, а также возведеніе въ систему длительнаго коллегіальнаго разсмотрѣнія даже мелкихъ текущихъ административныхъ вопросовъ — тоже, вѣдь, къ добру не приводить. Сперва у насъ стали отрицать весь внѣшній укладъ стараго чиновничьяго строя, но скоро спохватились и завели революціонную канцелярщину, не меньшую, чѣмъ при царскомъ режимѣ, но, надо сознаться, порядка и стройности въ ней было меньше.

Съ теченіемъ времени стали проникаться мыслью о томъ, что во внѣшнемъ порядкѣ стараго режима имѣлись свои положительныя стороны, которыя отнюдь не зазорно воспроизводить. Но это отнюдь не означало того, что духъ учрежденій долженъ оставаться старый. У насъ же легко стали мѣнять названіе учрежденій или должностей, сохраняя въ нихъ въ качествѣ руководителей людей, безнадежно зараженныхъ старорежимной психологіей и навыками («дома новы, но предразсудки стары»). Какъ бы ни было трудно у насъ находить людей для замѣщенія ряда отвѣтственныхъ постовъ, нельзя поручать ихъ людямъ, которымъ органически чуждъ духъ революціоннаго времени. Между тѣмъ — примѣръ одинъ изъ тысячи — генералъ А. С. Лукомскій, человѣкъ правый и типичный «старорежимникъ», умудрился перебывать начальникомъ штаба верховнаго главнокомандующаго при ген. Корниловѣ, предсѣдателемъ особаго совѣщанія при ген. Деникинѣ, представителемъ ген. Врангеля въ Константинополѣ съ подчиненіемъ ему начальниковъ вѣдомствъ на Балканахъ. Результатъ отъ подобнаго выдвиганія на отвѣтственные политическіе посты людей явно для того, по духу времени, не пригодныхъ, оказался чреватымъ многими немаловажными послѣдствіями. У насъ сперва однимъ росчеркомъ пера отмахнулись отъ чуть ли не всего стараго чиновничества, потомъ только додумались до необходимости строго индивидуальныхъ оцѣнокъ, но и тутъ не было проявлено достаточно критическаго чутья и на сцену стали выводиться вновь фигуры, если не одіозныя, то раздражающія, если не карьерно приспособившіяся, то внѣшне только маскирующія свой старый обликъ. И въ этой области обѣ крайности непримѣнимы: нельзя огуломъ отрицать все, служившее старой власти, какъ царской, такъ и большевистской, какъ нельзя опираться только на неопытныхъ новичковъ или же признавать только старыхъ служакъ.

Безспорно, лица стоявшія во главѣ вооруженныхъ силъ, боровшихся съ большевиками, не проявляли достаточно твердости и чутья при назначеніяхъ на высшіе административные посты, но нельзя винить за это всецѣло только этихъ военныхъ диктаторовъ. Правый станъ обычно выдвигалъ изъ своихъ рядовъ кадры лицъ, обладающихъ извѣстнымъ служебнымъ опытомъ и готовыхъ служить, чаще — возобновить административную карьеру. Лѣвый лагерь, въ которомъ и безъ того мало лицъ съ административнымъ стажемъ, былъ необычайно бѣдно представленъ въ южныхъ центрахъ борьбы съ большевиками. Да и то — одни при этомъ предпочитали воздержаться отъ принятія административнаго поста — изъ опасенія ли подвести близкихъ, оставшихся въ Совдепіи, изъ желанія ли продолжать службу въ частномъ предпріятіи, изъ-за намѣренія ли ограничиться только благожелательнымъ и пассивнымъ нейтралитетомъ въ отношеніи къ не вполнѣ удовлетворяющей власти. Изъ лѣвыхъ круговъ часто попадали въ начальники вѣдомствъ лица ни по прошлому своему, ни по силѣ характера для того не вполнѣ подходящія. Не надо забывать, что выборъ дѣлался не при обиліи кандидатовъ, а изъ наличныхъ въ данной области лицъ. Выдвигались тѣ или иныя лица не потому, что именно они вполнѣ подходящи для занятія отвѣтственныхъ постовъ, а потому, что они случайно — или не случайно — оказались на Дону или на Кубани. Разруха путей сообщенія препятствовала спеціальнымъ вызовамъ и пріѣздамъ для замѣщенія вакантныхъ постовъ. Извѣстное значеніе при назначеніяхъ имѣли нѣкоторыя политическія объединенія, выдвигавшія и рекомендовавшія своихъ кандидатовъ. Къ сожалѣнію, умѣренно-лѣвые круги, группировавшіеся вокругъ «Національнаго центра», проявляли при этомъ недостаточно выдержки и твердости, но, зато, зачастую оказывались подвергнутыми вліянію провинціальной кружковщины, этой язвы небольшихъ городовъ, случайно становившихся военно-политическими центрами. «Совѣтъ государственнаго объединенія» предпочиталъ оказывать доступное ему вліяніе и давленіе при назначеніи на посты не столько руководителей, сколько фактическихъ исполнителей: не одинъ десятокъ вице-губернаторовъ, начальниковъ уѣздовъ, комендантовъ и т. д. былъ назначенъ по спискамъ «совѣта госуд. объединенія». Случалось такъ, что у лѣваго начальника вѣдомства оказывался такой подборъ сотрудниковъ и подчиненныхъ, при которомъ всплывалъ вопросъ о саботажѣ. Все это, внѣ всякаго сомнѣнія, является обстоятельствами, въ значительной степени смягчающими вину иныхъ вождей, преисполненныхъ добрыми намѣреніями, но окруженныхъ черными подчиненными. Будь, однако, диктаторы по имени — диктаторами по существу, они сумѣли бы побудитъ вести тотъ курсъ политики, который считали цѣлесообразнымъ или которому сочувствовали: можно было видвигать и людей болѣе скромнаго облика, но имѣющихъ демократическіе взгляды и умѣющихъ проводить преподанную имъ общую программу. Надо было только, чтобы «диктаторъ» самъ твердо установилъ курсъ политики и властно приказалъ не отступать отъ нея ни на шагъ.