Сергѣй Штернъ - Въ огнѣ гражданской войны Страница 28

Естественная и понятная отмѣна всѣхъ основныхъ большевистскихъ декретовъ при очередныхъ изгнаніяхъ изъ южныхъ губерній большевиковъ сопровождалась аннулированіемъ и того безконечно-малаго, что сдѣлали положительнаго большевики. Новый стиль, введенный еще Вр. Правительствомъ, былъ сохраненъ и совѣтской властью, этого оказывалось достаточнымъ чтобы добровольцы сейчасъ же по своемъ приходѣ вводили стиль старый. Населеніе успѣвало уже привыкнуть къ новому стилю, возвращеніе къ старому влекло за собой рядъ неудобствъ практическаго характера, но все это не останавливало рвенія «реставраторовъ», формально ссылавшихся на отсутствіе рѣшенія церкви по вопросу о перемѣнѣ стиля. Не соблюдалось на Югѣ чувство мѣры и при разслѣдованіяхъ «аттестаціонной кампаніей» обстоятельствъ службы опредѣленныхъ лицъ въ красной арміи или же гражданскихъ совѣтскихъ учрежденіяхъ въ моменты занятія данной губерніи большевиками. Отъ новой, антибольшевистской власти зря отталкивались элементы, которые могли бы быть ей полезными, въ среду ихъ вносилось ненужное озлобленіе, ибо не принималось упорно во вниманіе то обстоятельство, что весьма многіе служатъ въ большевистскихъ учрежденіяхъ по неволѣ, за страхъ, а не за совѣсть.

Русскій человѣкъ привыкъ болѣе къ прямолинейнымъ выявленіямъ своихъ взглядовъ, не научившись еще болѣе эластичной и ловкой борьбѣ за интересы своей страны. Иностранцевъ поражаетъ «не дипломатическій», никогда не вуалируемый тонъ русской публицистики и иныхъ политическихъ дѣятелей. Въ области международной борьбы за Россію эта «дубоватость» и недостаточное умѣніе тактически обставлять свои выступленія приносила и еще будетъ приносить не мало вреда. Стойкій въ догмѣ своихъ пожеланій, россійскій политикъ не только бываетъ недостаточно гибокъ въ тактическихъ ходахъ, требуемыхъ для защиты или осуществленія его программы по данному вопросу, но зачастую не проявляетъ и должнаго такта, чутья, зоркости. Яркимъ примѣромъ подобной «дубоватой» и чрезмѣрно прямолинейной политики является трагическій эпизодъ съ разселеніемъ эвакуированной изъ Крыма арміи. Желаніе сохранить эту армію, по-крайней мѣрѣ — ея основные кадры — вполнѣ понятно и законно. Организованные кадры національно-настроенной арміи еще могутъ сослужитъ не малую службу въ борьбѣ съ большевиками, да и чувство безпредѣльной благодарности защитникамъ русской чести диктовало необходимость всяческой имъ помощи и содѣйствія. Однако, международная политическая обстановка требовала извѣстной вуалировки этихъ цѣлей. Не говоря уже о флиртѣ Англіи съ большевиками, финансовое положеніе Франціи не допускало сосредоточенія всей эвакуированной арміи въ одномъ пунктѣ съ содержаніемъ ея только на французскій счетъ, помощь гуманитарныхъ учрежденій Соед. Штатовъ была легче достижима при оффиціальномъ роспускѣ арміи и превращенія ея участниковъ въ обычныхъ бѣженцевъ. Трезвый учетъ всѣхъ этихъ факторовъ ясно диктовалъ одно: примиреніе со внѣшнимъ расформированіемъ арміи, но забота о такомъ ея разселеніи, при которомъ не произошло бы распыленіе и разсѣяніе отдѣльныхъ частей. Вмѣсто же этого — шумливо пошли — ген. Врангель и его совѣтчики изъ русскаго совѣта — на проломъ, оттолкнувъ тѣмъ самымъ отъ себя многихъ друзей, обостривъ отношеніе съ французскимъ правительствомъ и, наконецъ, ухудшивъ матеріальное и моральное положеніе самихъ чиновъ арміи. Съ другой стороны, нѣкоторые политическіе дѣятели, преслѣдуя цѣль безболѣзненнаго разселенія арміи, увлекались своей борьбой съ ген. Врангелемъ и въ пылу этой борьбы стали, если не наносить удары и по арміи, то не всегда оказывать ей то моральное сочувствіе, которое она заслуживала.

Все это — послѣдствія недостаточно эластичной и не гибкой политики. Да и гдѣ было выработаться дающейся только практикой тонкости политическаго дѣйства? Ни канцелярія, ни кабинетъ ученаго теоретика, ни подполье не являлись подходящей для того школой. Русская жизнь выработала скорѣе типъ ловкихъ конспираторовъ, чѣмъ опытныхъ политиковъ. Но пріемы конспираціи оказались явно не пригодными для широкой политической работы.

Выйдя на большую дорогу, ставъ на путь подлинной демократіи, русская политическая мысль только постепенно начинаетъ пріобрѣтать новые навыки. Большевизмъ оборвалъ, заглушилъ и исказилъ широкую политическую работу при свѣтѣ дня, снова загнавъ все живое и творческое въ оппозицію, въ подполье и, даже, въ конспирацію. Но психологически старые политическіе методы уже — позади, ихъ полное возвращеніе немыслимо, рецидива политическаго бюрократизма, политическаго доктринализма и политическаго конспиратизма особенно опасаться уже не приходится. Жизненность смѣняетъ схоластичность, какъ кружковая тайна замѣняется гласностью и публичностью. Вступивъ на путь, общій съ западными демократіями, русская демократія неминуемо прійдетъ и къ болѣе утонченнымъ пріемамъ политическаго мышленія.

На пути этомъ русскимъ политикамъ предстоитъ еще научиться одному свойству политической борьбы, до сихъ поръ имъ обычно не хватавшему: хладнокровію. Русскихъ политическихъ дѣятелей не безъ основанія обвиняютъ въ недостаточной темпераментности, особенно, по сравненію съ большевиками. Но словесная форма очень многихъ русскихъ политическихъ выступленій отличается даже излишней страстностью тона и темпераментностью. Англійскій премьеръ Ллойдъ Джорджъ подписалъ торговое соглашеніе съ Красинымъ, а подпись польскаго премьеръ-министра Витоса красуется подъ клочкомъ бумаги, именуемымъ рижскимъ миромъ, — и гремятъ перуны газетные, раздается грозное «Англія — нашъ врагъ», никогда Россія не проститъ Англіи политики Ллойдъ Джорджа, никогда не забудется политика Польши въ отношеніи Россіи въ 1920-1921 гг. «Польша — врагъ Россіи» и т. п. Единственнымъ оправданіемъ этого отсутствія хладнокровія и сдержанности является едва ли не всеобщая повышенная нервность, дающая, въ результатѣ, неврастеническую темпераментность формы при неврастеническомъ же безсиліи многихъ выступленій политическаго характера. Эфектъ отъ этого рода шумливой «темпераментности» зачастую получается діаметрально противоположный ожидавшемуся, особенно въ случаяхъ, когда политическое обращеніе дѣлается не только къ русскому, но и западно-европейскому общественному мнѣнію.

За время революціи многократно проявлялась чрезмѣрная уступчивость власти и общественнаго мнѣнія къ группамъ, взявшимъ на себя монополію представительства отъ имени «революціонной демократіи». Предполагалось уступками предотвратить захватъ власти болѣе крайними элементами, но, на дѣлѣ, постепенно сдали большевикамъ всѣ позиціи, ничего не предотвративъ. Вмѣсто мудраго сочетанія твердости власти съ широкимъ и дѣйственнымъ соціальнымъ реформизмомъ, большинство же нашихъ политиковъ пошло по пути безпрерывныхъ уступокъ, заигрываній, безцѣльныхъ и неврастеническихъ забѣганій впередъ. Этого рода уступчивость какъ-то сочетается у русскихъ политическихъ дѣятелей съ упрямымъ фанатизмомъ въ вопросахъ скорѣе теоретическаго свойства. Труднѣе убѣдить русскаго интеллигента въ необходимости проявить твердость въ важномъ вопросѣ практическаго свойства, чѣмъ заставить его сойдти съ занятой позиціи въ спорѣ теоретическаго свойства. Такъ, не сумѣли проявить твердую власть и предотвратить разложеніе арміи, ибо считалось теоретически неоспоримымъ право солдата пользоваться всей полнотой гражданскихъ правъ, выявляя свободное, ничѣмъ не стѣсняемое волеизъявленіе...

Среди русскихъ политиковъ можно различить двѣ неравныя категоріи: одни предаются политическому импрессіонизму, другіе танцуютъ отъ печки теоретическихъ положеній. Промежуточная ступень — явленіе рѣдкое и очень мало встрѣчающееся. Часть русскихъ политиковъ полагается исключительно на свое «нутро» и чутье, отдаваясь импровизаціи политическихъ цѣнностей, другая часть — рабски слѣдуетъ велѣніямъ доктрины, исторической и иной науки. Крайности эти, естественно, благихъ результатовъ дать и не могли, ибо только гибкое сочетаніе элементовъ политическаго искусства съ данными политической науки и можетъ привести къ положительнымъ результатамъ. Перегибаніями палки являются всегда параллели съ историческими событіями у другихъ народовъ, а также желаніе воспроизвести вновь что-либо изъ прошлаго, хотя бы и своей же страны. Громадной ошибкой — ею особенно у насъ отличались соціалъ-демократы — было игнорированіе національной исторіи и желаніе рабски копировать чужеземные образцы. Политика всегда національна, но, при нынѣшнемъ темпѣ международнаго общенія, защита національныхъ интересовъ немыслима безъ точнаго знанія всѣхъ деталей международной обстановки. Политикъ долженъ быть въ курсѣ не только событій міровой жизни, но и развитія научно-политической мысли. Исторія, государственное право, экономика, соціологія должны быть родной стихіей для практическаго политика. Въ Россіи до сихъ поръ къ политической дѣятельности не готовились, высшая школа нужныхъ для того познаній не давала, спеціальныхъ учебныхъ заведеній не было и въ зачаткѣ. Оно и понятно, почему: политикой занимались сперва профессіональные чиновники, а затѣмъ — профессіональные революціонеры. Нельзя сказать, чтобы тѣ и другіе всегда достигали хорошихъ результатовъ. Не пора ли подумать о формированіи кадровъ хорошо теоретически подготовленныхъ и жизненно гибкихъ русскихъ политиковъ? Русская жизнь до сихъ поръ, къ сожалѣнію, не имѣла вольной школы политическхъ наукъ, по примѣру хотя бы парижской Ecole LіЬrе des sciences politiques.