Дмитрий Вересов - Генерал Страница 3

Можно лишь с грустью посмеяться над дежурным утверждением советской историографии, будто Сталин ничего не знал о военных приготовлениях нацистов, слепо верил «другу Адольфу» и сосредоточивал усилия на мирном созидательном труде советских граждан и росте их благосостояния. Ограничимся лишь самыми общими цифрами официальной статистики: «В 1939 г. выпуск продукции всей промышленности увеличился на 16 процентов, а предприятий наркоматов оборонной промышленности – на 46,5 процента. В 1940 г. объем военной продукции возрос более чем на треть. Таким образом, военная промышленность развивалась примерно в три раза быстрее, чем вся остальная» (отметим, что «вся остальная промышленность» тоже прямо или косвенно работала на оборону). Еще более стремительно нарастала подготовка кадров для войны, проводились беспрецедентные по своему размаху «военные игры».

И так длилось до захвата Гитлером Югославии в апреле 1941 года. Потом вдруг опять начались «дружеские объятия», хотя, конечно, в Кремле знали: Гитлер не верит, Гитлер – ползет. Он думает, что мы слабые, потому и заигрываем. И пусть думает…

24 мая Сталин устроил секретнейшее совещание с командующими западными округами и с их аппаратом, смысл которого сводился к тому, что нужно упредить врага в развертывании, ударить первыми, вот-вот, в ближайшее время. А потом началось немыслимое по масштабам сосредоточение советских войск у границы – тайное… страшно тайное. Ночами, в эшелонах без окон. Предполагалось, что германская армия, изготовленная к броску, окажется беспомощна против внезапного удара. Потому и предписывалось «не поддаваться на провокации», не спугнуть развертывание немцев, чтобы они, не дай бог, к обороне не перешли.

Что, собственно, и произошло. Только ровно наоборот.

При этом нужно учитывать, что к 22 июня 1941 года Красная армия была крупнейшей армией мира, по количеству танков, самолетов и всего прочего (а в большинстве случаев – и по качеству) она значительно превосходила немцев. Нашими военными это именно так и осознавалось. Никто в Красной армии немцев всерьез не боялся. Поэтому разгром лета – осени 1941 года был полным мировоззренческим шоком.

О причинах этой катастрофы написано очень много. Не считаю нужным останавливаться на полемике с устойчивыми мифологемами о внезапном и вероломном нападении на мирно спящую страну, о подавляющем превосходстве гитлеровских танков и авиации, о нехватке снарядов и топлива, о непроходимых болотах, о десантах и диверсантах и т. д. Сил и средств у Красной армии было предостаточно и на отражение агрессии, и на мощный контрудар, способный отбросить врага по всей линии фронта. Подвела организация, подвело планирование, подвели кадры.

И вот об этом придется чуть подробнее.

После окончания Гражданской войны главным, а подчас и единственным источником кадровых потерь в РККА была ленинско-сталинская партия большевиков и ее верные стражи из ВЧК-ОГПУ-НКВД.

Массовые репрессии против кадровых русских офицеров и их полное изгнание из армии начались с 1925 года – момента смещения Троцкого с поста главы военного ведомства. Троцкий не предполагал использовать Красную армию для операций в Европе: там, по его мнению, и так вскоре начнется революция. А вот при нападении на СССР внешнего врага на патриотизм и профессионализм офицеров можно было бы положиться.

Наиболее значимое для судьбы Красной армии, самое масштабное истребление кадрового русского офицерства, оставшегося или вернувшегося в СССР, прошло в 1930–1931 годах, в ходе операции «Весна». В этой операции НКВД «чистило» Красную армию от бывших «военспецов», то есть генералов и офицеров, служивших ранее в армии Российской империи. Всего было арестовано более 3 тысяч человек.

Вследствие этого изгнания и уничтожения «классово неполноценных» в советской дивизии насчитывалось к 1941 году лишь четыре-пять офицеров, имевших опыт Первой мировой войны, – меньше, чем их было тогда в батальоне вермахта.

Вторым, куда более резонансным актом этого разгрома стало известное дело о «военно-фашистском заговоре» 1937–1938 годов. И хотя есть большие сомнения в том, что от расстрелянных «красных маршалов» могла бы быть хоть какая-то польза в Большой войне, то тысячи вполне профессиональных военных, «прицепом» отправленные вслед за маршалами, Красной армии несомненно пригодились бы. Более того, уже на второй день войны было арестовано порядка двадцати крупных военных деятелей. Большинство, сначала подвергнув пыткам и издевательствам, расстреляли, некоторых (включая будущего маршала Мерецкова и будущего наркома Ванникова) вернули на прежние должности без какого-либо объяснения причин.

И в итоге на высших командных должностях остались персоны этим должностям, мягко говоря, не соответствующие. Известно, что в июле 1941 года было расстреляно все командование Западного фронта во главе с генералом Павловым – собственно, с теми же основаниями можно было бы расстрелять и командующих всех прочих фронтов (за исключением разве что Северного флота с его славным адмиралом Головко), а заодно и всю Ставку во главе с Верховным главнокомандующим. То, что творилось на фронтах, словами описать невозможно: мощные механизированные корпуса без толку мотались по лесам и болотам, чуть ли не одновременно получая приказы наступать, отступать, обороняться и при этом ликвидировать несуществующие десанты и диверсантов. Наступающие части вязли в толпах беспорядочно отступающих, выдвигались навстречу противнику там, где его не было, попусту теряли технику, боеприпасы, горючее. Механизированные полки бежали от пехотных батальонов вермахта. Отцы-командиры нередко оказывались за сотни километров от линии фронта и самолетами слали письма в Москву с просьбой прислать подкрепление… Отдельные толковые действия отдельных толковых командиров армейско-корпусного уровня (Рокоссовский, Фекленко, Москаленко) становились возможными тогда, и только тогда, когда высшее начальство про них временно забывало, и они действовали по собственной инициативе…

В довершение всего этого практически во всех недавно «освобожденных» национальных окраинах вспыхивали восстания, часто бойцы убивали командиров и комиссаров и в полном составе сдавались немцам или разбегались. За первые месяцы войны число пленных превысило три миллиона, а дезертиров и вовсе никто не считал.

Вождю было отчего впасть в ступор, о чем впоследствии не писал только ленивый. Правда, в сталинский ступор верится с трудом – скорее, имели место лихорадочные попытки анализа ситуации и перебор вариантов. Судя по речи от 3 июля (той самой, где «братья и сестры»), политическая линия была продумана еще не вполне четко. «Враг… ставит своей целью восстановление власти помещиков, восстановление царизма…» И что по этому поводу должен был думать советский народ, досыта нахлебавшийся счастливой жизни без помещиков и царя?

Впрочем, с политической составляющей у Гитлера было не лучше. И даже хуже. Свою восточную политику «лучшие умы рейха» строили на бредовых директивах фюрера о «стаде русско-татарских унтерменшей под водительством жидовских комиссаров», которое предписывалось, вполне по-пушкински, «резать или стричь». Конкретное политическое «сопровождение» своей военной акции он доверил наименее адекватному из своего окружения персонажу, главному «идеологу рейха» и главному «специалисту по Востоку» Альфреду Розенбергу. Этот кабинетный маньяк, чьи многословные опусы сам фюрер считал бредом сумасшедшего, даром что бывший ополченец-дезертир Российской армии и несостоявшийся ивановский большевик, имел о России самые извращенные представления, полагая, что смысл жизни для «русского мужика» сводится к страданию, непосильному труду, нищете, рабству и истовому расшибанию лба в ближайшей церкви. Все это он и брался обеспечить на новых восточных землях Третьего рейха. И обеспечил, дополнив вышеозначенные мероприятия педантичным грабежом всех материальных и культурных ценностей, вплоть до гатчинского паркета и дворцово-усадебных изразцов.

Вообще по части идеологии у нацистов было слабовато. Она была безнадежно провинциальной и интеллектуально третьесортной, можно сказать быдляцкой. Их бредовая теория об арийской расе господ и недочеловеческих расах рабов, хоть и претендовала на происхождение от древнегерманских сакральных мифов, мистических откровений гениального безумца Ницше и эзотерических изысканиях профессора Хаусхоффера сотоварищи, по сути ничем не отличалась от пещерного клича гопников всех времен и народов: «Да мы, ореховские, завсегда круче зуевских были!» (Отмечу, что на практике вопрос, кто тут ореховский, а кто зуевский, оба вождя решали примерно одинаково – по своему усмотрению и исходя из политической целесообразности).

Что же касается знаменитого доктора Геббельса, то его «министерство правды» и вовсе сработало так, будто находилось у Кремля на окладе. За редчайшим исключением, его пропагандистские материалы, адресованные войскам и населению противника, служили отличным наглядным пособием для политзанятий на тему: «Фриц не только сволочь, он еще и идиот». В плен заманивали пивком и сигареткой (это притом, что из миллионов, оказавшихся в плену за первые месяцы войны, десятки тысяч бежали – и рассказывали правду о нацистском «пивке»!), вещали, что «наш гениальный фюрер научит вас, как надо жить» (и это народу, которому другой «гениальный фюрер» давно уже внушил все, что надо!), потешали стишками типа «Пляши, русский мужичок, от Москва до Таганрог».