Борис Поляков - Кола Страница 3

Было в словах хозяина такое, что Андрей почувствовал еще в тюрьме, когда впервые Смолькова встретил. Схваченный под Архангельском, Андрей молчал упрямо и обреченно. После допросов лежал избитый в камере. А Смольков услужливый и воды подавал, и горбушкой делился, и утешить умел.

Как-то ночью лежали они на соломе, шептались. И Смольков рассказал о себе, о планах своих, о том, что ему верный попутчик нужен. И взял с Андрея слово, клятву такую страшную, что вспомнишь только – и днем жутко делается. Но Андрей не кается: научил Смольков, что на допросах говорить. И сбылось – вместе выкрутились они, а теперь на пути к цели. Скоро и Кола будет, а там, говорят, Норвегия не за горами.

И прав и не прав хозяин. Смольков добрый и верный. Только слабый он, пытаный. И, помня уговор держаться купно, сказал:

– Вы обхаживаете меня, как девку на выданье.

Кузьма Платоныч развел руками:

– Да вот и сам не пойму, люб ты мне. – И усмехнулся. – Надежный ты. С таким хоть в лавке торговать, хоть с бабами спать – не осрамишься.

Матросы засмеялись.

– А что, Андрей, – продолжал хозяин, – пойдешь на судно ко мне? Я из тебя ох какого приказчика сделаю!

– То не моя воля. Да и пошто зовешь? Может, я убивец какой?

Хозяин рассмеялся, сел на пакле, разглядывая Андрея.

– Ты? Убивец? Да я, если хочешь, всю жизнь твою, никого не спрашивая, скажу.

– А ну-ко, ну-ко, Платоныч, позабавь душу, – смеялись матросы, – и к кольскому ведуну ходить не надо...

Андрей молчал. Не нравилось ему это.

– Ты ведь из солдат? Беглый? – с нажимом спросил хозяин, и в наступившей тишине Андрею сделалось одиноко.

– Из солдат...

– Тебя поймали, судили, а теперь сослали в Колу. Верно?

– Верно...

Андрей испугался, что выведает сейчас хозяин самое главное, и решил больше не отвечать.

С моря послышался зычный, протяжный голос:

– О-го-го-го!!! Крещеные!

Хозяин встрепенулся.

– Никак гости к нам? Афонька, зажги-ко фонари да в казенке ставь самовар. – Он поднялся, пошел к борту. Вглядываясь в темноту, громко окликнул: – Эй, кто тут?

С моря доносились мерные всплески весел. Покрывая их, из темноты уже близко спросили:

– Никак Кузьма Платоныч будет?

– Он, он самый! – Хозяин обрадованно помахал фонарем, будто головой закивал. – Вот дал господь свидеться. Афонька, стервец, давай еще фонари, гостей принимать будем.

Смольков, крестя рот, деланно зевнул:

– Спать, что ли, пора?

– Пора, – согласился Андрей. Он был доволен. Хозяину теперь не до них.

Пошли в трюм, ощупью забрались на паклю, постелили онучи, укрылись зипунами. Смольков придвинулся близко, обдавая дыханием, шептал:

– Молодец ты, Андрюха! Правду хозяин сказал, надежный. Я это в тебе сразу разглядел. Верно говорю. Хорошо ты ему ответил. Он купец, купец, а все выведать хочет. Ты не верь сладким речам, хитри. Хитрость – она, брат, второй ум.

С палубы доносился оживленный говор, женский смех и голос хозяина.

– Нет и нет! Не отпущу. Сегодня в месяцеслове разрешение вина и елея показано. Милости прошу в казенку... А Нюшка-то, Нюшка красавицей какой стала!.. Жар! Так и пылает, так и обдает... Эх, где годы молодые!

«Да, надо быть хитрым, – думал Андрей. – Надо уметь молчать и притворяться. Тогда, может, и сбудется. Прав Смольков. Надо учиться хитрости. А то впросак попасть – раз плюнуть...»

Чуть свет Андрей выбрался на палубу, нетерпеливо потрусил на корму. Утро было тихое. Густой туман оседал на шхуну холодной сыростью, изменяя привычные очертания.

Возвращался Андрей шустро, шлепая босыми ногами по мокрой палубе. На ходу застегивал, заправлял портки. Неожиданно сбоку почудилась расплывчатая фигура. Не останавливаясь, оглянулся, не веря глазам, и больно ударился о корабельный колокол. Тишину разбудил ноющий медный голос. Андрей схватился за колокол, гася гудение, и обмер. Из тумана к нему шла-плыла красавица девка. В красной кацавейке, отороченной белым мехом, в расшитом сарафане. Андрей помнил: женщин на корабле нет. Ведьма! Он быстро перекрестился, потирая ушиб, попятился.

– Эй, куда же ты, добрый молодец? – залилась смехом ведьма.

Андрей опомнился, погрозил ей кулаком и сбежал в трюм.

– Чтой-то колокол шумел? – сонно спросил Смольков.

Андрей укладывался под зипуном, таиться не стал:

– Ударился нечаянно. Увидел в потемках бабу, думаю – ведьма, что ли... А то, стало быть, вечор к хозяину гости.

Лежавший невдалеке Афонька зашевелился и полусонно заворчал:

– Не баба, а девка. Да еще какая! – И почмокал губами.

Андрей конфузливо улыбнулся:

– Ладная.

– Так ты со страху-то и давай башкой в колокол бить? – фыркнул Афонька.

На завтраке потешалась вся команда. Давясь кашей, Афонька рассказывал, как Андрей головой бил в колокол, будто злых духов, отгонял от себя бабу. Шутил и Смольков.

– Не меня она поманила, – заскребал он в котелке кашу, – я бы не стал в колокол бить.

– А что бы ты сделал? – спросил звонкий голос.

Все обернулись, и Андрей увидел ее днем, при свете. Уверенно, по-хозяйски она прошла к Смолькову, взяла его за ухо и подняла.

– Не все сбывается, что желается... – пунцовые губы ее смеялись.

Афонька опасливо отодвинулся. Все гоготали над Смольковым. Андрей хотел незаметно уйти: кто ее знает, наверно, богатейка, прав не будешь. Но она загородила дорогу:

– Ух ты! Парень-то какой ладный, – игриво рассматривала Андрея. – И впрямь добрый молодец. Где это такие водятся?

Андрей пытался ее обойти:

– Езжай в наши края, найдешь...

Но она стала перед ним бойко, закинула голову.

– Зачем в ваши? У нас свой есть... – на Андрея близко смотрели улыбчивые глаза. – Да и ты к нам едешь. – И засмеялась лукаво: – Аль наши девки да бабы некрасивые?

Андрей вспомнил о конвое, нахмурился:

– Ступай себе, что привязалась?

– Нюшка, где ты запропастилась? – позвали с палубы.

– Ишь ты, – засмеялась Нюшка, и в голосе появилось тепло. – Еще не знузданный.

Гости садились в лодку, хозяин напутствовал:

– Посошок полагается, посошок. Ничего, на море воно как тихо.

– Тихо не лихо, да гребля лиха.

– Ничего, вон в голомени белухи как разыгрались. Поди, и ветер скоро будет. Поставите парус – спи себе.

– Путь-дорога честна не сном, а заботой.

– Дойдете бласловясь. Посошок-от надо...

Лодка отчалила, и все собрались у борта, смотрели, как гребцы налегают на весла, желали доброго им пути.

Нюшка обернулась с кормы, отыскала взглядом Андрея, махнула рукой:

– Эй, добрый молодец, приходи в Коле на вечерицу... – И залилась смехом. Такой Андрей ее и запомнил: озорной, веселой, красивой. Из-под нарядного кокошника зовущие глаза и яркие, в лукавой улыбке губы.

Посрамленный Смольков судачил с Афонькой:

– А девка-то сдобная...

– Пшеничная девка...

– Еще мужиком не лупленная, вот и гонорится.

– Оно так, – согласился Афонька, – баба – что пенька: чем больше мнешь да чистишь, тем она мягче.

– Эх вы, гуси-головы, – вмешался хозяин. – Это же колянка! В Коле бабы – другое. Сказано не нами: Кола – бабья воля! В Коле баба мужика стоит!

К обеду поднялся ветер. Шхуна бежала резво. С боков ее обступали горбатые берега. Хозяин поглядывал на залив, на проходившие справа острова, на береговые приметы и все говорил: «Теперь смотреть надобно». Кликнул всех на палубу, приказал другие работы оставить, быть на случай готовыми. А потом, миновали когда острова, отошел от рулевого, жмурился на солнце, рассуждал благодушно:

– Поутру роса обильная и тепло днем – для грибов самая благодать. – И, задирая кучерявую бороду, поглядывал на сопки мечтательно: – Грибов живет там страсть сколько...

Андрей умильности хозяина не понимал. Его пугали эти угрюмые берега. Торчат из воды каменные громады, горбятся вдоль берега, почти безлесые, дикие. Казалось, попади туда – окружат, сомкнутся, считай – пропал. И сколько б ни шел потом, конца им не будет: хоть закричись, равнодушные, как в тюрьме караул, не откликнутся.

Все впереди казаться стало сомнительным. Не верилось, что где-то здесь могут жить люди, что можно ходить по этой земле, чужой, неуютной. И меркли мечты о новой жизни, о вольнице. Куда тут бежать? Сгинешь в этом безлюдье. Ни дорог, ни деревень, ни скота, ни людей. Кругом лишь камни, да кресты на берегу изредка. Худо все, ох как худо! А тут хозяин еще... Нет-нет да и чувствует Андрей на себе его взгляд, умный, насмешливый. Со Смольковым и несколькими словами не дает перекинуться. Глядь, опять уж тут как тут.

Когда сготовили варево, все на палубе разместились. Андрей поглядывал на Смолькова, хотелось поговорить. Но все время рядом люди. Смольков угнетен тоже, ест вяло. Увидел крест на берегу, и глаза сразу стали пужливые. Зачерпнул уху ложкой, да так и не донес до рта.