Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 3. Князь Велизарий. Страница 3

Сержант за наглость дал Симеону по зубам, но никак не мог решить, как же его умертвить. Пошел дождь, и солдаты увидели, что на постоялом дворе мерцает огонек. Они оставили лошадей в конюшне и вошли внутрь, чтобы выпить вина и решить судьбу Симеона.

Палеолог услышал, как они упоминали имя своего хозяина, и вспомнил, что у него репутация сварливого и скандального человека, и он сразу решил сделать все, чтобы не разозлить его слуг, и предложил им выпить вина за его счет.

Невоспитанный сержант не удостоил его ответом, подошел к чудесно пахнувшему горшку с тушившимся зайцем, повернулся к солдатам и воскликнул:

— Парни, нам повезло! Этот старый бородач знал, что мы здесь появимся, и приготовил для нас зайца.

Палеолог попытался превратить все в шутку и обратился к сержанту:

— Почтеннейший из греков, этого горшка не хватит для десяти взрослых мужчин и двух мальчиков, один из которых благородного происхождения. Но если вы и еще кто-то один пожелаете к нам присоединиться…

Сержант быстро ему ответил:

— Наглый старик, тебе прекрасно известно, что это не твой заяц. Вы его украли у моего хозяина Иоанна. Более того, когда мы его съедим, тебе придется заплатить мне штраф за кражу зайца. Отдашь десять монет или все, что найдется у тебя в кошельке. Что касается твоего дворянчика, он нам станет прислуживать. Братцы, охраняйте дверь и разоружите этих рабов!

Палеолог понял, что лучше не сопротивляться, и приказал Андреасу и носильщику отдать оружие. Они повиновались. Армянин Иоанн и Велизарий, которому очень хотелось отведать зайчатинки, сильно разозлились, но смолчали. Велизарию вспомнилась легенда о Циклопе, и он решил напоить разбойников, чтобы когда начнется свара, у них было преимущество над солдатами.

Он начал вежливо им прислуживать, наливал чистое вино, не разбавляя его водой, и постоянно приговаривал:

— Пейте, господа. Это — хорошее вино, и вам не придется за него платить.

Суп был очень острым, люди Каппадахии выпили вина гораздо больше, чем следовало. Они пили тосты за Велизария, называя его Ганимедом и желали его поцеловать, но мальчику удавалось избежать их ласк.[6]

Потом один из солдат отправился на кухню, поймал там девушку-рабыню и начал срывать с нее платье, но она вырвалась и удрала из дома в сад, и спряталась там в кустах. Бандит вернулся на кухню.

Люди из Каппадохии начали, подвыпив, обсуждать религиозные доктрины — это была болезнь века. Думаете, что когда собираются фермеры, они обсуждают виды на урожай или своих домашних животных, а солдаты — сражения, проститутки наряды, различные мази и благовония и свои успехи у мужчин?.. Ничего подобного! Стоило собраться двум-трем человекам в таверне, казармах, борделе или где-либо еще, как они принимались обсуждать, делая вид, что во всем прекрасно разбираются, сложные аспекты христианской доктрины. На диспутах различных христианских церквей непременно рассматривали сущность Бога, самый спорный пункт богословских рассуждений. Вот и эти пьяницы начали богохульствовать, пытаясь прийти к важному выводу в отношении Святой Троицы. В особенности, в отношении Бога-Сына. Все солдаты Каппадохии были православными христианами и им очень хотелось, чтобы Палеолог принял участие в их споре. Он не стал этого делать, потому что на самом деле он поддерживал их сторону.

Но Симеон был монофизитом.[7] Монофизиты были сектой, обладавшей властью в Египте и Антиохии, и во время последних двух императоров принесшей много горя империи. Император в Константинополе должен был выбрать между Римским Папой, признанным преемником апостола Петра, и Египтом, от которого Константинополь зависел в поставках зерна — заклеймить еретическую секту или признать.

Некоторые императоры держались одного мнения, другие — иного. Кое-кто из них пытался прийти к компромиссу. Довольно часто происходили разрушительные стычки и войны, церковь раздирали скандалы по этому поводу. В то время, о котором я пишу, наметился раскол между Церковью Востока и Западной Церковью. Правящий император Анастасий склонялся в пользу монофизитов, и Симеон, чтобы позлить захвативших его слуг Иоанна Каппадохии, проявлял лояльность к императору и подчеркивал свою веру в монофизитизм.

Симеон мог переспорить любого из них, хотя они орали хором. И поэтому бандиты обратились к Палеологу, к ученому мужу, чтобы он от их имени поддержал ортодоксальную точку зрения. Он с удовольствием это сделал. Иоанн Армянин тем временем по просьбе Велизария постоянно подливал им вино, пока они внимательно прислушивались к спору.

Палеолог цитировал слова Папы Льва. Я, правда, позабыл точный смысл, но мне кажется, что он говорил, что сын не является лишь только Богом, как это утверждают ненормальные акваниты.[8] Он также не является всего лишь человеком, как считают безбожники-плотиниане.[9] Ему свойственны черты человека и Божества, если следовать тексту «Я и Мой Отец едины» и еще одной строке «Мой Отец более велик, чем я». Сын уступает отцу именно из-за человеческих черт, но в отношении Божественной Натуры Сын равен Отцу.

Люди из Каппадохии встретили одобрительными возгласами слова Палеолога. Они стучали чашами по столу, не замечая, что Велизарий под столом связывал их ноги крепкой веревкой.

Он все сделал очень хитро, связал их не слишком туго, так, чтобы они могли свободно двигать ногами, но если попытаются встать из-за стола, то все сразу попадают. Концы веревки Велизарий связал вместе.

Симеон начал смеяться над Палеологом и заявил, что отрицать разные фальшивые доктрины, это еще не значит доказать правильность защищаемой точки зрения, и что даже Папа Римский не обладает правом окончательно определять христианские законы. Он еще добавил, что Папа из политических соображений может делать и говорить опасные слова, способные навредить Богу и Императору. Симеон также сказал, что природа Сына не может разделяться на две части, как человек ударом топора разделяет полено на две половинки. Деяния и страдания Сына были смесью человеческих и Божественных черт, но, взятые вместе, принадлежали Богочеловеку. Сын шагал по водам Галилеи, это было деяние, осуществленное плотью, но преступающее законы плоти.

До сих пор мое повествование шло очень гладко, но далее начнутся противоречия. Сначала я расскажу все, что произошло потом и что я услышал от одного человека из Адрианополя спустя много лет после случившегося. Он сказал, что слышал эту историю от старшего сына Симеона.

Как рассказывал мне этот человек, Симеон закончил спор следующими словами: «Но Папа Лев заявил: „Ardescat in foco ferrum, sunt vincula wea solvenda, Mox etiam pugionibus et pipere pugnaudum est Tace!“»

— Люди Каппадохии, как вы можете так сильно грешить?

Сержант сделал вид, что понимает латынь и воскликнул:

— Благословенный Папа Лев сказал все правильно. Каждое его слово верно, и ты проспорил.

Они даже не догадывались, что Симеон попросил Велизария нагреть вертел на углях, перерезать веревки и быть готовым к битве с помощью кинжалов и перца.

Другую версию я слышал от Андреаса несколько лет назад, он сказал, что именно Велизарий произнес предложение на латыни, сделав вид, что он возражает Симеону: «Ardescitin foco berrum manibus fivis promnguum Vincula solwam. Max etaim pusiombus et pipere pugnabitur…» И как говорил Андреас, неграмотные бандиты стали восхвалять мальчика, крепкого защитника настоящей веры. Но слова Велизария были обращены к Симеону, он ему сказал, что вертел уже раскалился и что он порвет веревки, и начнется в ней драться с кинжалами и перцем.

Мне кажется, Андреас, как это обычно делают пожилые люди, преувеличил отвагу Велизария, который впоследствии прославился военными талантами. Так апостол Матфей узнал из старых рассказов, что младенец Иисус однажды оживил мертвого воробья.[10] Он записал этот рассказ и приводил еще примеры подобных преувеличений, когда будто бы младенец Иисус разговаривал, будучи в материнском чреве, даже отчитывал своего отчима Иосифа.[11] Но я знал Андреаса как верного человека и сам слушал его рассказ. Также нельзя утверждать, что мальчик не мог разговаривать на хорошей латыни — римской латыни, ибо это был родной язык его матери. Ее отец был римским сенатором, покинувшим Италию со всем семейством еще пятьдесят лет назад. Это случилось, когда король вандалов Гейзерих грабил храмы и дома богачей Рима.[12] И семейство деда Велизария отправилось спасаться от опасности в восточную часть Римской империи. Никто из членов семьи не забыл латыни. В семилетнем возрасте Велизарий мог говорить на трех языках: фракийском наречии, на латыни (на ней с ним объяснялись мать и капеллан) и на греческом, который был официальным языком в Восточной империи. Правда, он не очень свободно изъяснялся на греческом.