Северный лес - Дэниел Мейсон Страница 30

Так вот, шум: моя Аркадия переменилась, пение птиц заглушают теперь стук молотков, топот сапог, скрежет передвигаемых шкафов, шорох развертываемых ковров, шепот рабочих, обсуждающих, стоит ли признаться мадам, что они поцарапали об дверной косяк комод. Я сбегаю в лес, а когда не получается, укрываюсь в моей каменной хижине лесника (заново обшитой досками), куда порой забредает кто-нибудь из детей, в легком разочаровании глазеет на рисунок дерева или папоротника, затем убегает, чтобы искромсать их прообраз игрушечной саблей. Хвалит меня одна лишь Оттилия: мои эскизы поляны были признаны “славными”, старый “Пейзаж с двумя фигурами” – “грустным”, а водопады встречены озадаченным птичьим наклоном головы. Были бы критики столь же щедры!

P. S. Не запечатывал письма, потому что клей для конвертов поели муравьи, а прошлым вечером снова взял Ваши “Странствия”, и они открылись на описании сумерек на Азорских островах, ощущения единства с миром – растворения в нем. И я задумался: уж не к этому ли я стремлюсь, когда пишу, – исчезнуть в живописи? Быть может, потому я и недоволен моими крупными полотнами? В центре картины всегда я. Не буквально: никаких маленьких У. Г. Т., бросающих взгляд через плечо, sensu[28] Коул[29] в “Излучине реки”. Но сам акт композиции в том особом значении, какое используем мы, художники, говоря о построении из разрозненных частей гармонического целого, само это сочленение ставит в центр картины субъект. Взять хотя бы Коула: на полотне как будто одна дикая природа, но наблюдаем мы ее глазами человека. Никто не сомневается в его мастерстве. Но он всегда там, а для меня самые дивные мгновения – когда удается раствориться. Что все это значит? Возможно ли искусство без человеческого присутствия? Не это ли пытаюсь я изобразить: зверь глазами зверя, дерево глазами дерева?

Я дразнюсь, и все же.

Мой добрый друг,

Ваше письмо вручила мне девчонка сыровара, когда я ехал в Оукфилд. Судя по всему, оно затерялось в стопке корреспонденции для местного стряпчего, мистера Хафпенни, тот велел пареньку с фермы отнести его обратно на почту, но Билли, думая быть полезным, вместо этого отдал письмо сестре, которая работает на маслобойне, где мы покупаем сыр. Однако глупая девчонка о нем позабыла, и лишь когда ее хозяйка обнаружила письмо среди горшков с маслом, продолжило оно свой путь. Пригожая Уилла перехватила меня на полпути в Оукфилд и, запыхавшаяся, принялась шарить у себя в корсете в поисках письма, которое свернулось в теплой пещерке и вполне объяснимо не желало вылезать наружу. Наконец она выудила его и, краснея, протянула мне. Убежала, пока я читал посреди дороги. Письмо и теперь лежит передо мной – просвечивает там, где его касались жирные пальчики, божественно пахнет. Вот бы каждое послание доставляли так любовно.

Многое имею сказать, но перейду к сути: да, приезжайте. Бросайте все. Бегите, плывите, летите. Запрыгивайте в первый же поезд, ни о чем не тревожьтесь, берите только себя самих. Здесь ходит дилижанс, но я заберу вас на станции. Кэтрин будет уверять вас, что дом еще не доделан, не до конца меблирован и проч., но Треворс поистине сотворил чудо. Жаль, что Вы, мой друг, не могли этого наблюдать. Каркас, крыша, все стены и половина полов. Амбар перенесли в другое место, теперь это каретный сарай. Вам не почудилось: перенесли. Этим искусством здесь овладели, еще когда выкатывали бревна из леса для постройки первых домов. Проснулся как-то поутру, а Треворс уже поднял амбар домкратами, и по дороге к дому, фыркая, точно стадо Гериона, грохочут двадцать два быка. Постанывая, поскрипывая, протестуя, амбар пересекает двор и как влитой становится возле старой хижины. Впрочем, нет, не совсем как влитой – пришлось нам соединить их коротеньким переходом (под “нами” я подразумеваю ирландцев). Зато теперь амбар минувших дней будет служить нам каретным сараем, а мы сможем, выйдя из экипажа, через хижину и старый дом проникнуть в великолепные покои нового так, чтобы ни капли дождя не упало на наши головы. Разумеется, писать в хижине я больше не смогу – если хочу писать в тишине и покое. Я займу бывшие комнаты для прислуги в задней части дома – темновато, но мы добавили веранду, чтобы можно было любоваться старым садом и нежным каштановым цветом. Сторона северная, зимой я буду страшно мерзнуть, зато здесь чувствуешь себя словно ты не в доме, а в лесу. Прикладываю набросок – и как я раньше не додумался, надо было написать дом “до”, чтобы Вы оценили его “после”. Сделаем вот что: левой ладонью закройте амбар, а правой – большой дом, и Вы поймете, как все выглядело семь месяцев назад.

Конечно, главного Вы не увидите – комнаты, отведенной вам с Кларой, и отдельной комнаты для детей, и пусть не всюду еще стены оклеены обоями и заполнены шкафы, уверен, здесь вы найдете комфорт и покой. Не забывайте, я лично заинтересован в том, чтобы визит удался, иначе вы не захотите приехать снова.

P. S. Природа! На яблонях первые плоды. Земляника уже поспела. Грибы такие крупные, что под ними можно укрываться от дождя. Стебли золотарника кивают мне вслед – мои шапочные знакомцы. Слизни оставляют иероглифы на буковой коре. Последнее наблюдение: цапля на верхушке дерева – неужто они и впрямь забираются так высоко? А я всегда представлял их гуляющими среди болот. Но вон там, в ветвях, мой ответ.

Мой дорогой Нэш,

Первое яблоко. Мне нечего доложить Вам, кроме того, что я порывался примчаться с ним в город и переполошить криками “Аллилуйя!” всех окрестных ворон. Отныне именовать яблоками плоды других садов запрещено. О, Аталанта! Прежде я считал, что она поступила глупо, но за возможность вкусить этого золота я и сам отдался бы любому жениху. Никогда больше не усмехнусь я, проходя мимо портрета Элис и Мэри с их улыбками Джоконды и плодами Евы. Отныне я тоже на каждом портрете буду с яблоком в руке.

Поняв, что, не зная их вкуса, я полжизни потратил впустую, я чуть было не разрыдался. Порвем же старые календари и введем новый, делящий жизнь на “до” и “после”.

Моя первая мысль: пошлю моему городскому другу бушель, два, чтобы он возможно скорее отведал их свежесть. Но какой рыбак так просто расстается с наживкой? Вторая мысль: приезжайте, попробуете прямо с ветки. Если Вас не соблазнить этим, Вас не соблазнить ничем.

Мой дорогой друг,

Что, все дело в яблоках? Знаю, знаю: вы и так собирались приехать, но… гм… до