Алла Панова - Миг власти московского князя Страница 31

— Слышал я, Василь Алексич, что у боярина Куч­ки были села большие и богатые, — обратился он к по­саднику, перехватив его взгляд, не в силах сдержать своего разочарования от увиденного жалкого зрелища.

— Когда–ж то было! Аж при Юрии Владимирови­че! С тех пор сколько воды утекло, сколько лет мину­ло! Наверняка и до наших дней села бы простояли, так после Батыя–хана не одни они в прах обрати­лись, — пояснил собеседник и, увидев, как князь не­доверчиво покачал головой, добавил: — Правда, и на пепелищах людишки обустраиваются потихоньку, не уходят далеко от мест, предками нашими облюбо­ванных. Видишь, дымки за рекой Неглинной, — вое­вода показал рукой налево, туда, где за скрытой под толщей льда и снега рекой, за реденькими рощицами, к небу тянулись тонкие серые полоски, — да и за этим Кучковым полем, за урочищем, там, впереди, куда мы путь держим, стоят села давно обжитые. Ты и сам, княже, увидишь, что они поболе этого будут. А здесь что, — скривил он лицо, — притулились людишки у дороги, вот и весь сказ.

В это время, миновав сельцо, казавшееся в эту ран­нюю пору вымершим, дорога подошла к самому лесу, и отряд, во главе которого рядом с сотником и двумя дружинниками ехал тот самый рыжебородый мужик, замедлил ход. Как только последний всадник скрылся за деревьями, сразу в нескольких дворах тихо скрип­нули едва приоткрытые ворота, из‑за которых осто­рожные жители наблюдали за передвижением воору­женного отряда.

Кое‑как стряхнув с себя снег, сорвавшийся с ветки от неловкого движения птицы, потревоженной людь­ми, князь кивнул собеседнику понимающе, прогово­рил тихо «да, да» и опять надолго замолчал. Посадник, с беспокойством воспринимавший княжеское молча­ние, к которому никак не мог привыкнуть, пытался угадать, что на этот раз оно означает, чем может обер­нуться, и в конце концов задумался о превратностях судьбы. Как ни странно, князь думал о том же.

«Вот ведь как Господь распорядился, — размыш­лял он, — приглянулись князю богатые владения Сте­пана Кучки, и сгинул род боярина, оставив по себе только имя. Окрестили не зря Юрия Владимировича Долгоруким, немало земель прибрал и здесь неплохой кус ухватил. Вот только плату за него пришлось пла­тить сыну и роду его».

Князь Михаил вздохнул и, чтобы отвлечься от тя­желых мыслей, стал пристальнее вглядываться в лес­ную чащу. Однако он, видимо, слишком хорошо усво­ил уроки матери, не запамятовал ее рассказы о давно минувших днях. Вот и теперь, вспомнив некогда по­трясшую его воображение историю о смерти Андрея Юрьевича[45], сына Долгорукого, он снова погрузился в размышления о странных совпадениях и поворотах, которыми полна человеческая жизнь.

«Остается только дивиться тому, что не помогло христолюбивому князю от возмездия уйти и то, что же­нил его отец на Улите, дочери убитого боярина. Не спасли от кары небесной за грех отца ни злато, ни серебро, ни каменья драгоценные, коими Андрей украшал храмы, по своему велению возведенные. Эх, воевода; наверняка за мысли такие попенял бы, — князь живо представил хмурое лицо старого воина, — сказал бы, что не в отцовских грехах дело и кара не за них, сам, мол, не греши, зла людям не делай, и тогда они с доброй стороны откроются. Может, оно и так, но вот всегда ли за добро добром отвечают? Может, просто неискренним было то раскаяние, ежели Бог и его не спас, и всех трех сынов, что родила ему Улита, прибрал? Ведь даже младший, что один отца пережил, и тот потомства не оставил. Угла своего не имел, по чу­жим краям скитался, и новгородцы показали ему путь из своих владений, и Всеволод[46] племянника удела ли­шил, выгнал с Руси. Может, потому и носило Юрия[47] по землям разным, что ему суждено было за дела деда сполна ответить? Даже до грузинского княжества доб­рался, мать сказывала, что женился на тамошней ве­ликой княжне, и власть у нее не раз пытался отнять, но не удалось, так и сгинул в той дальней стороне, мо­гилы даже не оставив».

Неизвестно, куда бы завели князя воспоминания, но неожиданно ехавшие впереди остановились, и до него словно издалека донесся голос сотника.

— Вот здесь, Михаил Ярославич, ватага и ждала свою добычу, — говорил сотник, указывая обухом пле­ти на будто бы случайно упавшее дерево, перегородив­шее почти всю дорогу, и подступавшие к ней высокие с поломанными сучьями кусты, уходящие в глубь ле­са. — Аким говорит, из‑за орешника бродни выскочи­ли на обоз.

Князь внимательно слушал сотника, оглядывая ме­сто, и заодно присмотрелся к рыжебородому. Им, как выяснилось, был тот самый «смышленый» мужик, ко­торого взамен себя прислал Мефодий.

Аким при разговоре глядел прямо в глаза, ловко си­дел в седле, и по всему было видно, что он не только торговлей промышлял, но и был неплохим воином. Так про себя рассуждал князь, слушая, как широко­плечий крепыш, лицо которого густо обсыпали вес­нушки, рассказывает о том, что произошло чуть более дня назад на этом самом месте. Говорил он столь склад­но, что князь даже усмехнулся, подумав, Егор Тимофе­евич, сидящий теперь в Москве, наверняка бы поддел знатока, спросил бы с издевкой, что ж, мол, бежали от бродней, коли так хорошо в воинском деле разбира­лись.

— Так почему ж получилось, что, побросав добро, бежали вы, судя по рассказам твоим, мужи не слабые, от каких‑то бродней? — спросил князь у рыжебородо­го, который, оказавшись в центре всеобщего внима­ния, чувствовал себя едва ли не героем.

Каверзный вопрос немного смутил Акима, но мол­чал он лишь мгновение, а потом, стянув шапку, с до­стоинством поклонился князю и стал отвечать обстоя­тельно, нисколько не тушуясь, точно так, как только что говорил с сотником:

— Кто теперь знает, Михаил Ярославич, может, мы бы и не побежали, кабы оружными были. Какая ж битва с голыми руками? Чего зря лезть на пики да ме­чи острые.

— Это что ж вы, умники, без оружия в путь пусти­лись? Поди, не первый раз добро везете! Неужто о та­тях слыхом не слыхивали?

— А то как же, слыхали. Знали, что озоруют по ле­сам. И оружие у нас имелось. Только вот оказалось, что и маловато его было, и достать его не успели, — на­чал говорить Аким. — Да и не тати, что путников оди­ноких грабят, напали на обоз — с ними, как ты, князь, заметил, не впервой нам встречаться, — а едва ли не сотня на нас из леса вывалилась. Ну не сотня, так пол­сотни наверняка будет, — уточнил он сразу же, поняв, что для красного словца слегка преувеличил число противников. — Почитай, все верхом, в доспехах и при оружии — как в бой шли. А мы‑то! Приустали в доро­ге: торопились, до дому побыстрее хотелось добраться, не заночевали в сельце, где обычно на отдых встаем. Спешили. А в пути‑то из тех, что в середке обоза, кто подремывал, а кто и вовсе крепко уснул. Лошадь‑то са­ма идет. Дорога знакомая. Не успели передние сани пе­ред поваленным деревом остановиться, как ватага чер­ной тучей из леса налетела. Возниц поскидали, хорошо хоть не убили никого, только поувечили некоторых. Наши‑то, кажись, и не поняли, что случилось, может, потому и живы остались. Кабы мы в драку полезли, на­верняка тогда многих недосчитались: бродни со злости кровь нашенскую пустили бы, не пожалели.

— Складно толкуешь, как тебя? Аким? — прогово­рил князь и, увидев, что мужик закивал в ответ, про­должил: — Это мне все ведомо. Мы из Москвы вышли не сказы твои слушать, а дело делать, а потому, коли заметил, куда они с вашим добром путь держали, пока­зывай, а ежели, бегством спасаясь, не приметил ниче­го, тогда так и скажи.

— Как же не приметил! — насупившись, ответил Аким, сдерживая готовое прорваться наружу возму­щение, порожденное несправедливыми словами князя и невозможностью ответить ему, как он, не задумыва­ясь, ответил бы ровне. — Мы с братишкой только татей увидели, так сразу в объезд саней застрявших пустились, замешкались бы чуток, и самим бы пришлось до города пешим ходом добираться.

— Что ж вас, так и отпустили? Не погнались за вами? Добыча‑то легкая, — спросил недоверчиво князь.

— Да не такая уж и легкая, — буркнул под нос Аким, но князю ответил спокойно: — Почему не по­гнались, еще как погнались, только не у них одних ко­ни резвые. Брата, правда, мечом достали, но и я обид­чика дубиной с коня свалил. Они, видать, побоялись из лесу выйти, вот мы и ушли. Как увидел, что отстала от нас погоня, я за кусты свернул и сразу же лесом поспе­шил назад. Пока добрался до этого места, тут уж все кончено было, лишь побитые возницы на обочине да вон там, — он махнул в сторону, куда уходила доро­га, — возок последний мелькает. — Рыжебородый и дальше бы рассказывал о своем удачном побеге, но вовремя заметил строгий княжеский взгляд и сразу вспомнил, о чем его спросили, и бодро закончил: — Могу одно сказать, Михаил Ярославич, ушла ватага по дороге, в лес не свернула.

— Верно он говорит, — подтвердил сотник, рядом с которым остановились несколько дружинников, только что вернувшихся из леса.