Александр Войлошников - Пятая печать. Том 1 Страница 31

А «с кем поведешься, от того мандавошек наберешься», говорится в русской пословице. По подначкам собутыльников возжаждало Тараканище независимости от Гнуса. Зажать такому гаду путь к кормушке — пикантно, как зажать скорпиона в промежности. Итак, салабоны, при наличии аксиом: Таракан — дурак, а Гнус — мерзавец, — определение точки экстремума их любви и дружбы — без проблем! С учетом погрешностей результат вычисления таков: Тараканиада продлится не более двух дней, вернее — ночей, потому что чекисты — твари ночные, активны по ночам. Учитывая малую скорость работы почты и большую загруженность малограмотных работников НКВД доносами, к концу Тараканиады мы должны быть готовы не сегодня, так завтра ночью. А потому, «во избежание», начинать готовиться надо сегодня. Как только хрупнет Тараканище под «телегой» Гнуса, то мы, огольцы, синим пламенем сгорим, потому как незаконно тут сидим с вами, пацанами. По нашему возрасту: «Тары-бары-растабары, гоп! — пора и нам на нары!» Кому — в малолетку, а кому — и по лагерям! Таракан нас держит, опасаясь ревизии…

А вы, пацанва, кому до двенадцати, — останетесь. Но когда прибудет новая метла — такой тут шухер будет! Кроме шмона под шкуру полезут. Запомните: не было в ДПР разговоров о политике, кроме как о двух Павликах, на предмет восхищения… Как зовут их? Правильно: Морозов и Корчагин. А на политчасе анекдоты травили про баб! Это — по умственному уровню чекистов. Кто про Присягу вякнет — всем не жить! А стукачу — в первую очередь! А сейчас марш в спальню — ксивы выковыривать из заначек! Через три минуты все сдать мне! Об-наг-ле-ли!.. Монтекриста на видном месте куплеты оставляет такие, за которые вышак светит! Все стихи — в голове! Мы живем в стране, где поэзия оценивается по 58-й статье! Макарон свои стихи в сортире спалил. Говорит, жив буду — лучше напишу! А стихи у него — поэзия настоящая, а не частушки Монтекристы! Да! Всем достать из заначек и принести странички из «Графа Монте-Кристо»! Книгу Монтекриста соберет и у себя заначит. Хорошая книга — правильно учит жить, не то что советские подтиральщики партийных задниц. Корочки со Сталиным на место приклеить! Хватит детгиз изображать!

Пока мы приклеиваем корочки на «Биографии», Мотор развлекает нас рассказами из русской мистики:

— …Хватает старый дед-вурдалачище внучат-упырят, нанизывает на кол, раскручивает… и-и-и — вжик! — запузыривает их вслед за всадником!! Если упыренок промахнется, не вцепится зубами и когтями в коня или всадника, то летит он назад, к деду и сам на кол садится, чтобы снова запустится… — заканчивает рассказ Мотор.

Пока мы пребываем под впечатлением жуткого рассказа, резонер и скептик Пузырь уже демонстрирует эрудицию:

— И что? И бумеранг летает туда и обратно…

— Да. Бумеранг так же летает, — вдруг поддерживает Пузыря Мотор, — а ты, Пузырь, расскажи пацанам про бумеранг! Не все, небось, знают, что это за хрень такая!

— Ну, это там… — важно показывает Пузырь в сторону сортира. — Там аборигены водятся… в Австралии так дикарей называют. Они с бумерангами охотятся. Это палки изогнутые. Если бумеранг промахнется, то обратно он сам вернется! Не увернешься — так звезданет, что в башке звенит! — объясняет Пузырь, морщась и почесывая голову, будто бы он не в ДПР все лето загорал, а с бумерангом по Австралии сигал. Все знают, что Пузырь выдумщик, и некоторые в его рассказе сомневаются, и слегка нервная дискуссия начинается с подначками про выдумки Пузыря и глупость его слушателей.

— Хотите — покажу, как бумеранг летает? — неожиданно Мотор предлагает.

Мы, поднаторевшие в покупочках, понимаем, что сгалится Мотор над нашей пацанячьей наивностью и выдаст он нам прикольчик для гоготухи. В ДПР бумеранги не водятся. Конечно, для нас Австралия ближе и роднее, чем ненавистная Москва, где вся российская подлянка: Кремль да Лубянка! Хорошо, что это московское западло так далеко: в другой части света, за семью часовыми поясами! Но в нашем в городе и родных китайцев, которые еще до русских тут жили не тужили, и то начисто повыводили, а уж аборигенов с их бумерангами НКВД и близко к Владику не подпустит! Да и что им тут делать? Кенгуру тут в дефиците, есть медведи да тигры… но едва ли кто-то на тигра или медведя с кривой палкой вздумает охотиться… В общем, не климат тут для бумерангов!

А Мотор в библиотечном шкафу шурует делово, будто бы в Австралии, где в каждом шкафу столько бумерангов, как у нас журналов «Коммунист». И достает Мотор из шкафа… картонную обложку скоросшивателя. А мы ждем покупочку для ржачки. Молча, загадочно, как Эмиль Кио перед распиливанием женщины, отрывает Мотор уголок от скоросшивателя, подгибает его по краям, кладет плашмя на картонную обложку. Увидев, что гоготуха не предвидится, мы разочарованно ноем:

— У-ууу…

— Это не бумеранг, а его модель. Я обещал не бумеранг показывать, а ка-ак он летает! Внимание!! — Мотор щелчком по краю уголка ловко пускает уголок в полет и тот, быстро вращаясь, летит… летит и… полетав над нашими головами, возвращается назад, прямо в руки Мотору! Тут все вскакивают с мест, чтобы разглядеть это чудо, и Мотор отдает его нам вместе с картонкой, которая превращается в десятки бумерангов, и они, соревнуясь, кружатся, выписывая замысловатые петли по комнате политпросвета.

— Сичас узна-ашь у меня все-все-е-е!! — рычит Утюг и бежит за мной по бесконечно длинному коридору. Больно ухватив меня за ухо, Утюг волоком тащит меня вдоль коридора, чтобы приобщить к кошмарному познанию «всего-всего», которое таится в бесконечности, вылезающей из непроглядной тьмы в конце коридора. Становится страшно, и от этого я просыпаюсь. Открываю глаза — спальня. За окном — дождь. Как всегда. Все нормально. И нет Утюга… а какой гад за ухо тянет?!

— Вставай же!.. — теребит меня Мангуст, дергая за ухо.

— Дурак ты, Хорек! — говорю я несколько нервно. — Мангуста вонючая! И шутки у тебя крысиные! Особенно — по ночам… Звякну щас тебе по башке — враз оба уха отвалятся!! Ишь, придумал — ночью за ухо тянуть… а от этого мне Утюг снится… — бормочу я и засыпаю, защитив ухо ладошкой.

— Ну и сны у тебя! На Утюга за день не насмотрелся? — ворчит Мангуст и тянет меня за нос. — Просыпайся! Гад буду — пожалеешь, коль проспишь! Что твори-ится! Ой-ойе-оей!!

Читал я Киплинга: Мангуст — это Рики-Тики-Тави — прицепится — хрен оторвешь… сажусь на койке.

— Дуй за мной скорее! — нетерпеливо командует Мангуст.

— И-иди ты… раскомандовался!.. — ворчу я, но, наступая на шнурки, шкандыбаю за Мангустом в уборную потому, что писять хочу. Ни на какие зрелища смотреть я не расположен, так как по ночам все артерии у меня сонные. И смотреть мне нечем: глаза, как у новорожденного котенка, слиплись.

Странно… в сортире свет выключен, но светло от света, который падает через зарешеченное окно, с хоздвора… а ведь нет электричества на хоздворе! На подоконнике стоят огольцы: Мотор и Краб. Зырят во двор поверх закрашенной части окна. И Пузырь тут. Пристроился у их ног, гудок оттопырил и тоже что-то наблюдает… там, внизу окна, краска соскоблена.

— Пузырь, а Пузырь! — шепчет Мангуст. — А знаешь, что творится… Где-где! Не нарывайся на неприличную рифму! В дежурке! Не-а, не скажу! Жу-уть такая, что словами и не скажешь…

Хитрость Мангуста срабатывает. Любопытный и доверчивый Пузырь оставляет свой наблюдательный пост и убегает выяснять: что за жуть в дежурке? Я и Мангуст поочередно припадаем к дырочке. Три автомобиля вряд на хоздворе стоят. Яркие конусы света от автомобильных фар прорезают осязаемо плотную черноту ненастной ночи и упираются во флигель воспитателей. Сверху, из мрака, низко нависшего над хоздвором, как сквозь маленькие отверстия огромного черного сита, сыпятся серые капельки ко всему равнодушного дождя. Попадая в лучи света, капельки внезапно вспыхивают, превращаясь в бриллиантики, но тут же гаснут в маслянисто поблескивающей черноте луж под колесами автомашин. Мельтеша туда-сюда и обратно, как ночные мотыльки в лучах света, суетятся приехавшие из Владика бойцы НКВД. А временами лучи света гаснут, упираясь в степенно шествующее по двору начальство, которое выделяется среди бойцов большими выпуклостями, закругляющими их начальственные организмы.

— Видишь Мордоворота, — указывает Мангуст на самого опузенного, — его персонально на эмке сюда притаранили! А бойцов — на полуторке. А автозак для кого?? Секешь?! — Мангуст возбужден так, что не в силах стоять на месте и переступает с ноги на ногу, будто ему пописать приспичило.

— И-иди ты!! — От догадки у меня дух перехватывает. — Неужто — за Тараканом?!

— Три ха-ха! В таком шикарном авто всем воспитателям места хватит! — злорадно предполагает Мангуст. А по «Бульвару» топот слышен: это, почему-то не опасаясь дежурного, Пузырь мчит, топая, как африканский носорог.