Юрий Когинов - Татьянин день. Иван Шувалов Страница 32

Прожекты Петра Шувалова

Любому губернатору российскому и любому иноземному посланнику в Петербурге было ведомо, кто стоит во главе елизаветинского правительства. Этим человеком с 1744 года значился Алексей Петрович Бестужев-Рюмин.

Одни свидетельствуют, что свои способности крупного государственного мужа он проявил ещё в предыдущих царствованиях, начиная с самого Петра Великого; другие говорят о нём как о хитром и ловком интригане. Но служил он более по дипломатической части. Поскольку в своё время сблизился с Бироном, то поплатился ссылкою в деревню. По ходатайству же Лестока Елизавета Петровна, составляя свой кабинет, назначила его сначала вице-канцлером, а затем и канцлером, придав ему в качестве помощника Михаила Илларионовича Воронцова. Но чем дальше, тем определённее и яснее вырисовывалась такая картина. Чтобы наверняка провести какое-либо важное дело в жизнь, необходимо было заручиться сначала поддержкою графа Петра Ивановича Шувалова. Он значился лишь сенатором, как многие другие, но фактически являлся единственным подлинным руководителем всего правительства, и его голос в Сенате, все знали, оказывался самым решающим.

И не просто граф Пётр Шувалов считался этаким ходатаем, своеобразной пробивною силой, которая помогала кому-то обойти вдруг возникшее препятствие и выгодно обтяпать какое-либо дельце. Нет, он был именно главною заводною пружиною Сената и Кабинета её императорского величества и двигал всю финансовую, экономическую и военную политику державы. Причём двигал все эти отрасли российской жизни мощно, умея определить самое важное направление, чрез которое только и можно было произвести необходимые улучшения. Это во многом походило на то, как в своё время брался за дела сам император Пётр Великий.

Собственно говоря, каждый, кого Елизавета приставила к управлению государственным кораблём, мог сказать: «Это не моя политика, а политика вашего великого отца». Эту фразу, шёл слух, придумал канцлер Бестужев и её норовил с гордостью произнести, когда старался доказать государыне важность предпринимаемых им прожектов, не всегда, впрочем, идущих на пользу державы, а преследующих его личные выгоды.

Тень её великого отца постоянно как бы витала над короною Елизаветы Петровны. И дабы верно и безошибочно ей подольстить, многие клятвенно старались уверить её в том, что так, как предлагают они, поступил бы и сам Пётр Первый. Но ежели многие, в том числе и канцлер Бестужев, лишь старались укрыться в петровской тени, то Пётр Шувалов, как правило, проявлял себя недюжинным реформатором.

Да вот хотя бы одно из его главных предложений. В самом начале своего царствования Елизавета предложила Сенату пересмотреть указы послепетровского времени, чтобы отменить те, кои противоречили законодательству Петра Первого. Сенат принялся за сие нелёгкое дело, но работа шла медленно, а основная беда состояла в том, что указов было много, да не было самих законов, которые были бы всем ясны и понятны.

Первым сие усмотрел Пётр Шувалов и предложил не копаться в старье, а заняться выработкою нового Уложения, иначе — целого свода законов, соответствующих изменившимся жизненным обстоятельствам, для чего создать специальную комиссию.

Это был краеугольный камень, на коем должна была строиться вся внутренняя политика государства. Тот камень, который единственно и мог удержать весь фундамент державы.

Сведение всех важных законов в единое Уложение растянулось не только на всё царствование Елизаветы, но захватило и последующую пору. Однако начинание, предложенное Шуваловым, имело то достоинство, что он сам, не дожидаясь, когда на полный ход заработает комиссия, вносил смелые прожекты, коренным образом оздоровляющие положение дел в государстве.

Да вот извечная головоломка для правительств всех времён и всех народов — как собрать больше денег. В России одним из источников дохода издавна являлась продажа соли. Поставщики брали за сей важный продукт цену, которую сами хотели. В результате уменьшали число варниц, чтобы меньше отдавать налога в казну, а больше — в свой карман.

Шувалов представил в Сенат записку, которая предлагала ввести циркулярное, или скользящее, по мере надобности, повышение цены на соль и вино, как верный способ умножения казённого дохода.

Известно было, что соль в различных местах имела цену от трёх до двадцати копеек, а то и до сорока и пятидесяти копеек за пуд. А ежели не поставщикам, а государству дать право установить единую, скажем — на весь год, соляную цену в тридцать пять копеек?

В 1742 году, докладывал Шувалов Сенату, соли в России, к примеру, было продано 7 484 708 пудов, а денег собрано 1 587 111 рублей, из которых чистого дохода государству лишь 755 600 рублей. А если бы соль была продана всюду по тридцать пять копеек за каждый пуд, государство получило бы 1 028 815 рублей.

Цена, которую устанавливало государство, могла меняться, то есть циркулировать в зависимости от увеличения или уменьшения добычи соли. Предлагались и поблажки. Так, для Астрахани, возле которой находились одни из основных промыслов, продажная стоимость пуда снижалась до семнадцати с половиной копеек.

Такой скользящий принцип предлагался и для определения цен на вино — как ни прискорбно, но тоже в России товар первейшей необходимости.

Сенат принял сей прожект Шувалова, как следом за тем и предложенный им же закон об отмене внутренних таможенных пошлин. Что было до него? В каждой губернии, а то и в каждом уезде существовали собственные таможни, которые брали налог за провоз товаров. Получалось, что едущие на базар ещё с пустыми руками мужики оставляли что-либо в залог, шапку или рукавицы, и потом были вынуждены их выкупать. Это разоряло хозяйства, припятствовало созданию единого рынка. И главное, доход не попадал в государственную казну.

Новый закон, упразднявший внутренние таможни, оставлял лишь ввозные и вывозные пошлины через границы государства, которые соответственно увеличивались и полностью шли в державный доход. Но мало того, что росла казна, — закон клал конец средневековой раздробленности страны, когда каждый вотчинник был царьком на своей земле.

Отмена внутренних таможен была настолько решительною и желанной мерой, что Ломоносов для иллюминации, устроенной в честь сего события, специально написал такие стихи:

Россия, вознося главу на высоту,

Взирает на своих пределов красоту.

Чудится в радости обильному покою,

Что в оной утверждён, монархиня, тобою,

Считая многие довольства, говорит:

Коль сладкое меня блаженство веселит!

Противники к моим пределам не дерзают

И алчны мытари внутр торгу не смущают!

Однако мне, автору, воссоздающему картины прошлого, следует во всём оставаться справедливым, а главное, беспристрастным. Не забывал об интересах собственной персоны и канцлер Бестужев, исполняя свои государственные обязанности, но чем же достойнее и бескорыстнее супротив него смотрелся, положим, его соперник граф Пётр Шувалов? Да ничем, скажем со всею чистосердечностью. Ещё надобно скрупулёзно подсчитать, чей личный доход был большим — бестужевский или шуваловский, а то и воронцовский.

Бестужев, главным образом осуществляя внешнюю политику государства, не стесняясь брал огромные взятки с послов тех иностранных государств, к коим сам благоволил. Посему дом его, представлявший полную чашу, был местом, где канцлер позволял себе проигрывать в карты в течение недели по десяти тысяч рублей, предаваться беспробудному пьянству и разврату.

Не случайно однажды, чтобы иметь возможность сопровождать императрицу в Москву, он заложил все платья и драгоценности жены вплоть до часов. И всё же строил новые дворцы, ухитряясь одновременно тянуть из казны и из иностранных дипломатов беспошлинные барыши.

Дом Петра Шувалова мог по своему богатству успешно поспорить с бестужевским, а во многом его и опередить. Шувалов стал одним из первых вельмож России, живших открыто, на широкую ногу и всегда имевших нарядно сервированный стол в любое время дня. У него были оранжереи, где росли ананасы, и он первый стал запрягать в свои экипажи английских лошадей.

Впрочем, так, на широкую ногу, жил тот же Кирилл Разумовский, с кем Пётр Шувалов не раз оспаривал своё первенство по части размеров бриллиантовых пуговиц, украшавших его одежду французского покроя. Так подавал себя в свете и Воронцов, прямо говоривший о том, что он живёт бедняк бедняком потому, что очень трудно, не имея достаточного наследства, враз составить многомиллионное состояние. Но тем не менее все они, сподвижники Елизаветы, в сём успешно преуспевали.

Откуда же, точно на дрожжах, поднялось богатство Петра Шувалова? Приведём свидетельство современника, на наш взгляд рисующее одновременно как бы две стороны его, графа, бурной деятельности: «Графский дом наполнен был тогда весь писцами, которые списывали разные от графа прожекты. Некоторые из них были к преумножению казны государственной, которой на бумаге мильоны поставлено было цифрами, а другие прожекты были для собственного его графского верхнего доходу, как-то: сало, ворванье, мачтовый лес и проч., которые были на откупе во всей Архангельской губернии, всего умножило его доход до 400 000 рублей (кроме жалованья) в год».