Олег Рясков - Записки экспедитора Тайной канцелярии Страница 33

На следующий день утром по дороге в столицу заехали они в монастырь за Лизой. Настоятельница вывела девочку за руку, а та вдруг бросилась вперед, повисла на Иване, словно век с ним не виделась, и застыла от переполнявшей ее детскую душу любви.

Иван тоже не скрывал, что соскучился: обнял воспитанницу с несказанной нежностью. Монахиня перекрестила их и благословила в дорогу. Андрей Иванович Ушаков из окон своей кареты видел, как вышли они счастливые, держась за руки, из стен монастыря.

– Да-а-а, – покачал головой вельможа, – пройдет время, и из босоногой девки она превратится в невесту. Хлопот будет!.. – Он улыбнулся и стукнул набалдашником трости в потолок кареты: – Домой! – крикнул Андрей Иванович и откинулся на спинку.

Часть V

Пропавшее завещание

Глава I,

в которой панихида дважды прерывается совсем уж неважными поводами

Уже не раз на страницах своего романа восхищался я Иваном Самойловым. Ни разу не пожалел, что покопался в пыльных рукописях и разыскал его записки. Ведь из них почерпнул я не только понимание исторических событий, они позволили судить мне о нравах ушедшей эпохи более верно. Они заставили взглянуть на вроде бы хорошо знакомые по истории личности совсем по-иному.

Как удалось драгунскому сержанту, видевшему на своем веку немало крови и страданий, тяжких преступлений и смертных грехов, оставить свою душу такой же чистой, как на заре юных дней, когда он впервые явился во дворец Светлейшего? Но записи его ясно свидетельствуют, что и на склоне лет экспедитор Тайной канцелярии Иван Самойлов по-прежнему был человеком прямым и страстным:

Я пишу эти строки, потому как жизнь моя катится к закату и перед тем, как предстать перед судом небесным, я хочу покаяться перед самим собою, ибо суд, который человек творит своей совестью над самим собой, – самый правый, искренний, потому как лукавить не перед кем, да и незачем.

Воспоминания о событиях, о коих поведу я свой рассказ, вызывают во мне двойственные чувства. С одной стороны, я расследовал дела, порученные мне, с другой – вторгался в жизнь незнакомых людей. Оправданием для меня было лить то, что они преступили закон. Но зачастую лучше бы мне оставаться в стороне, не вмешиваясь в ход событий.

Залихватский свист огласил двор помещичьей усадьбы и заставил обитателей и гостей выйти на крыльцо. Он совсем не шел к траурной церемонии, а именно по такому печальному поводу собралось в помещичьем доме почтенное семейство. Гости и хозяева с удивлением наблюдали, как летевшие во весь опор лошади разом остановились, подняв клубы пыли. Слуга сбежал по ступеням и услужливо отворил дверцу. Пыль рассеялась, и из кареты показалась барыня, вовсе не похожая на любительницу быстрой езды. Старуха кряхтела, с трудом сползая на твердую землю.

– Ну, все. Федосья Васильевна прибыла, теперича все в сборе. Можно начинать, – промолвил седой старик.

Молодой человек, что как две капли воды был похож на отца, нагловато ухмыльнулся и зашептал:

– Ох, батюшка, не торопи события! Прибыть-то она прибыла, но дай ей вылезти, не ровен час, застрянет, придется переносить отпевание.

Отрок лет пятнадцати и так с трудом сдерживал смех, глядя на то, как старуха неуклюже, словно утка, переваливалась с боку на бок, всем весом налегая то на палку в правой руке, то на лакея, что держал ее под левый локоть, а тут еще братец со своими колкостями… Паренек хохотнул в рукав, за что тут же получил подзатыльник от родителя, пекущегося о нравственности своего семейства. Как же это можно, в доме усопший, а дети целый спектакль устроили! Младший тут же посерьезнел. А старуха вознаградила ожидавшее общество за долготерпение изрядной порцией испорченного воздуха, скопившегося в престарелом организме за долгую и тряскую дорогу.

– Вот что мне нравится в тетушке: время идет, а она никогда не меняет привычек, – язвительно заметил старший отпрыск.

Федосья Васильевна, наконец, преодолела высокие ступени крыльца. Она тяжело вздохнула и распахнула объятья:

– Яков Петрович!

По православному обычаю они трижды расцеловались.

– Вот уж при каких печальных обстоятельствах приходится встречаться, – запричитала старуха. – Давно приехал?

Старик кивнул. Федосья Васильевна окинула взглядом родню и наткнулась глазами на племянницу:

– Полиночка, – участливо произнесла она и тоже трижды поцеловала родственницу. – Дружочек, дай руку!

Девушка протянула ладонь, в которую заботливая тетушка положила внушительных размеров перстень. Полина сжала подарок в кулаке, дабы любопытные взгляды вокруг не смогли оценить его достоинства, и припала к руке почтенной дамы.

– Держи, на память от тетки. – погладила та сироту по голове.

И тут, вспомнив о причине приезда, старуха заволновалась:

– А где покойник-то? Поцеловать на прощание.

– Пойдемте, Федосья Васильевна, – подхватил ее под локоть Яков Петрович, – брата в зале положили.

Вся процессия: сыновья Якова Петровича – Глеб и Павел, Полина в сопровождении личного секретаря Матвея – двинулась следом. В просторной комнате были опущены гардины, и пахло ладаном. Посередине на столе возвышался открытый гроб, священник, размахивая кадилом, тонким голосом совершал панихиду. Семейство, склонив головы в траурном молчании, заняло места вокруг гроба и начало с усердием молиться за новопреставившегося брата и отца. Лишь голоса смолкли, как за окнами раздался лошадиный топот. Секретарь, тихонько ступая, покинул траурную церемонию, чтобы встретить гостя, но столкнулся с ним нос к носу уже на крыльце. Это был поверенный усопшего.

– Все нутро перетрясло. – Несчастный, содрогнувшись всем телом, изобразил какая трудная дорога выпала ему нынче утром.

При этом он широко улыбался, и вид имел весьма довольный, хотя и нелепый. Матвей пригласил его в дом и, следуя за ним, тоже не мог сдержать улыбки. А в полутемной зале тем временем почтенное семейство с трудом сдерживало слезы. Секретарь и поверенный появились среди собравшихся как раз в тот момент, когда Федосья Васильевна подошла к гробу для прощания. Увидев восковое лицо брата, она запричитала:

– Боже мой, как же это ты так…

Старуха шумно высморкалась в платок и продолжила:

– Ведь моложе меня был, а Господь тебя первым призвал.

Она потянулась, чтобы поцеловать покойного, но поняв, что не достает со своим невеликим ростом, перекрестилась, поднесла ладонь к губам и приложила ее к холодному каменному лбу ушедшего так внезапно брата. Совсем расчувствовавшись и не в силах более сдерживать слез, она отошла от гроба и тяжело опустилась на стул у стены. Ее место заняла дочь усопшего. Девушка поправила покрывало, в последний раз взглянула на отца, смахнула слезу и предоставила остальным возможность проститься.

Тут Яков Петрович и начал давно заготовленную поминальную речь:

– Мы все помним тебя, Иван Петрович, как верного слугу, проливавшего свою кровушку за покойного государя-императора нашего Петра Алексеевича, не щадя живота своего, плечом к плечу… – Пафос нарастал, выступавший стремился упомянуть все значимые заслуги покойного, но не каждый из присутствующих по достоинству оценил его старания. Федосья Васильевна и сама не заметила, как задремала. И вот ведь какая нелепица: огласила сильным храпом просторную залу как раз тогда, когда Яков Петрович говорил особенно горячо и ладно. Старик запнулся и с укором посмотрел на сестрицу, клевавшую носом. Но что той до укора? Она вывела очередную трель и затихла, положив голову на грудь. Оратор приступил к делу с еще большей горячностью:

– В баталиях, на полях сражений… – тут его мысли спутались, он замялся на миг, но вовремя нашелся и продолжил:

– И хотя ушел ты не на поле брани, а в собственном доме, для нас ты всегда останешься храбрым воином, любящим отцом, любимым братом…

И вновь его скорбная речь была некстати прервана – на этот раз поверенным. Дорожная пыль совсем извела беднягу, а тут еще и травы зацвели. Вот и не удержался – чихнул в присутствии сановитых хозяев, чем вызвал явное неудовольствие. Одно его оправдывало – всеми силами пытался молодой человек не допустить сей оплошности. Но щекотание, каждый раз невольно возникавшее у него об эту пору, оказалось сильнее. и он чихнул. Это его ужасно смутило, поверенный опустил глаза и задом ретировался из залы. В соседней комнате он смог дать волю своему организму. Отчихавшись, молодой человек положил папку с бумагами, которую все это время держал под мышкой, на комод и решил присесть в ожидании хозяев. Но заметил в дверях Полину, подскочил, начал кланяться и улыбаться. Девушка взглянула на чиновника и молча вышла из комнаты. Секретарь, сопровождавший ее, напротив, задержался и обратился к стряпчему:

– Может, вам в кабинет покойного пройти подготовить бумаги? А то неловко рядом с гробом…