Н. Северин - Воротынцевы Страница 33

Нелепость этого предположения была очевидна, но тем не менее оно в первую минуту так всецело овладело Воротынцевым, что он чуть было не приказал кучеру вернуться в Гнездо. Но, сообразив, что понапрасну только поставит себя в неловкое положение перед людьми, а главное — приедет несколькими минутами позже туда, где наверное уже застанет Марфиньку и где она его ждет, он прикрикнул на кучера, чтобы тот гнал вперед лошадей еще усерднее.

X

В Воротыновке, невзирая на поздний час, не спали. Какое-то особенное движение замечалось не только в барской усадьбе, но и на селе.

У опушки леса им навстречу попались мужики верхами, что-то кричавшие и махавшие руками. И не успел барин спросить у них, что случилось и куда они скачут, как они уже скрылись из виду.

У растворенных настежь ворот толпились люди; другие кучками бежали из флигелей, где помещались фабричные. И чем ближе подъезжал тарантас, тем явственнее доносились до слуха сидевших в нем гул голосов и какой-то странный вой.

— Пошел! Пошел! — повторял барин.

Стоя в тарантасе, бледный, со сверкающими глазами, он растерянно озирался по сторонам.

Жуткое предчувствие щемило ему сердце. Марфинька что-нибудь над собой сделала: утопилась?.. Речка близко… колодезь под окнами.

Он не видел ее после приключения в беседке. Черт знает что могла наговорить ей старуха! О, какой он дурак, что пропустил эту ночь и целый длинный день, не объяснившись с нею!

Эти мысли вихрем проносились в мозгу Воротынцева. А плач со стонами и причитаньем, как над покойником, все усиливался. Это по ней плачут… над ее трупом!

Нет, толпа дворовых с прибежавшими из села бабами и девками ревела не над Марфинькой, а над Федосьей Ивановной, которую управитель истязал в пустом сарае, при свете фонаря и с помощью двух конюхов из людей, приехавших вместе с барином из Петербурга. Из воротыновцев никто не решился бы поднять руку на старуху, всю жизнь считавшуюся самым близким человеком к покойной барыне Марфе Григорьевне.

Управитель вымучивал у нее ответ на вопрос, предлагаемый перед каждым ударом: где барышня? Но Федосья Ивановна молча выносила пытку. Кровь уже текла ручьем из ее истерзанной спины, она давно перестала стонать, а он все еще приказывал бить ее. Громкий ропот, слезы, крики толпы, теснившейся у запертой двери сарая, только раззадоривали его еще пуще. Он засек бы старуху до смерти, если бы крики: «Барин, барин едет, барин едет!» — не заставили конюхов, исправлявших по его требованию роль палачей, остановиться и с испугом переглянуться между собой.

Весь перепачканный кровью своей жертвы, выбежал управитель из сарая навстречу тарантасу, въезжавшему во двор.

— Что тут у вас случилось? — раздался голос барина.

— Старуха… барышню скрыла куда-то, — бессвязно забормотал управитель, дрожа от страха перед барином.

«Скрыла»… значит, Марфинька жива!.. Слава Богу! У Александра Васильевича отлегло от сердца.

— Куда же она ее скрыла? — отрывисто спросил он, выскакивая из тарантаса, и, не дождавшись ответа, повернулся к толпе, почтительно расступившейся перед ним, и гневно затопал ногами. — Разогнать эту сволочь! Что за сборище? Вон отсюда! — запальчиво возвысил он голос.

— Да ведь ей, сударь, восьмой десяток пошел, — послышался голос из толпы.

Его тотчас же поддержали:

— Она при покойнице Марфе Григорьевне… Много ль такому старому человеку нужно? По закону не полагается…

— Прочь! Вон отсюда! — сурово повторил барин. — Батожьем велю разогнать!

Толпа отхлынула, но совершенно не расходилась; когда же барин с управителем вошли в дом, некоторые из баб расхрабрились настолько, что стали одна за другой пробираться в сарай, где лежала на рогоже Федосья Ивановна.

Один из парней, истязавший ее, опустившись перед нею на колени, держал у ее запекшихся губ ковш с водой, которую товарищ его зачерпнул из ведра у колодца.

— Прости, Христа ради, бабушка, не по своей воле! — шептал он.

— Бог простит, — чуть слышно проговорила старуха.

Это были первые слова, вырвавшиеся у нее с той самой минуты, как управитель узнал, что барышня куда-то из усадьбы исчезла. Сначала он допрашивал бывшую домоправительницу с проклятьями и угрозами, а потом, отчаявшись сломить ее упорство, потащил ее в сарай и стал сечь.

Про исчезновение барышни стало известно в Воротыновке только с час тому назад, когда Федосья Ивановна объявила, что сегодня отсюда не уедет, и приказала снимать с телеги свои пожитки и распрячь лошадей. Об этом сейчас же донесли управителю; он прибежал, чтобы силой выпроводить старуху, а тут ему кто-то шепнул, что барышни нигде нет, и поднялась суматоха. Прежде чем начать расправляться с Федосьей Ивановной, он кликнул людей и сам обошел с ними всю усадьбу, сад, дом, флигеля, но барышни нигде не оказывалось. Стал управитель всех допрашивать — не видал ли ее кто? Никто ее в тот день не видал. Даже Малашку не впускала Федосья Ивановна в комнату барышни под тем предлогом, что та больна и ей нужен покой. Управитель разослал верховых по всем направлениями разыскивать барышню, хотя и сам не верил в успех этих поисков.

— Надо полагать, что старичок тот, Митрий Митрич, к этому делу причастен, — говорил управитель, стоя у дверей кабинета, в то время как барин прохаживался в раздумье взад и вперед по комнате.

— А разве он здесь был?

— Был-с. Заезжал со старухой прощаться… утром, часа через три после того, как вы изволили уехать. Надо так полагать, у них наперед было условлено: ему отъехать в такое место, где никого встретить нельзя, да и притаиться там, ждать, чтобы барышня вышла, а потом вместе и ехать. Непременно у них это было давно подготовлено, потому так ловко и вышло. А вышла из дома барышня не иначе как через потайную дверь, что из ее комнаты на двор выходит. Лестница такая винтом в стене вделана.

— Какая лестница? Разве там есть потайная лестница?

— Есть-с.

— Что же ты мне раньше этого не сказал? Осел!

— Да я и сам вот только сегодня про эту дверь узнал. Под деревом она скрыта, ни за что не найти.

— Когда же ты, болван, мое письмо барышне отнес?

— Я им письма не относил-с. Вы изволили приказать, чтобы в собственные руки им передать, а старуха к ней не пускала, почивает, мол. Букет я им через…

— Пошел вон, дурак! — оборвал его на полуслове барин. — Да прислать ко мне Федосью, я ее сам допрошу, — прибавил он, падая в изнеможении в кресло. — Ну, иди же, чего ты стоишь?

Но Николай не трогался с места.

— Пошли ко мне Федосью! — повторил барин.

— Позвольте доложить вам, сударь, — начал, запинаясь, управитель, — ей теперь не дотащиться сюда. Я докладывал вашей милости, пришлось ее попугать, чтобы сказала, где барышня.

Воротынцев приподнял опущенную на руки голову.

— Как это попугать? Ты, надеюсь, не высек же ее?

— Точно так-с, сударь, попугать хотел, — признался, заикаясь от страха и смущения, управитель.

— Дурак! — И, вымолвив это слово, барин не знал, что к нему прибавить.

Наступило молчание. На душе у Воротынцева скверность какая-то зашевелилась.

Угрожая запороть до смерти старуху, если она будет препятствовать его сближению с Марфинькой, Александр Васильевич не думал, что доведется приводить эту угрозу в исполнение. Но Николай понял все это иначе и поусердствовал не в меру. Теперь черт знает что вышло! Старуха еще умрет, пожалуй… скажут, что ее засекли. Есть, кажется, какой-то закон, воспрещающий подвергать самовольно телесному наказанию людей, перешедших за известный возраст. Разумеется, никакой ответственности он за это не понесет, доносить на него здесь некому, а тех, что из города пришлют (если пришлют), всегда подкупить можно. Но все-таки неладно вышло. Хорошо, что Воротыновка так далеко от Петербурга и что там никто об этом не узнает. Но где же Марфинька? Если старуха умрет, будет еще труднее разыскать ее.

Но долго в неизвестности Воротынцева не оставили. Раздевая барина на ночь, Мишка, мысленно сотворил молитву и, помянув царя Давида и всю кротость его, доложил, что имеет к нему поручение от Федосьи Ивановны.

— Что такое? Говори! — довольно мягко сказал барин.

— Они просят вас не беспокоиться насчет барышни. «Завтра, — говорит, — я им сама скажу, куда я ее скрыла, а теперь пусть прикажут, чтобы никого не пытали и нигде ее не искали, все равно не найдут».

— Хорошо, — отрывисто вымолвил Александр Васильевич. — Ступай себе!

Оставшись один, он не лег в постель, но долго ходил по кабинету, а потом прошел в спальню, остановился у окна, выходившего на Марфинькину комнату, и до тех пор смотрел из него, пока не стало светать.

Тут у него поднялась такая тоска по ней и так захотелось видеть, если не ее, то по крайней мере те стены и вещи, среди которых она жила до сих пор, и подышать тем воздухом, которым она дышала, что он не вытерпел и прошел через парадные покои в восточную башню.