Ромуальдас Неймантас - По следам солнечного камня Страница 34

Старик начал жаловаться, что путешествовать теперь становится все труднее. На привычных караванных тропах появляется все больше злых людей. Вот и на его караван по пути от Геракловых столбов, где они взяли товары, уже дважды нападали разбойники. Раньше такое случалось редко. Только в море пираты захватывали корабли. Ныне опасно и в песках. А ведь эти тропы исстари были безопасными, даже когда на севере шли сражения между богатыми правителями.

Айстис вспомнил, как ему было тяжело идти в одиночку, и спросил, как караван находит дорогу через пески.

— Дорогу указывает ветер. Он постоянно дует в одном и том же направлении. Ночью помогают звезды… Эти тропы мне как бы в наследство оставил отец, унаследовав их, в свою очередь, от своего отца. Мои предки, как и я, всю жизнь кочевали по пескам[78], — караванбаши вздохнул. — Отдыхайте. Когда у меня появится свободное время, я снова подъеду к вам. Если что-нибудь понадобится, позовите Таку, он сидит на спине верблюда, который вас несет.

Как бы в подтверждение этих слов, из-за тюков показалась черная голова мальчика.

Караванбаши отъехал.

Караваи продолжал путь. Стены ущелья то приближались друг к другу, то разбегались в стороны, и тогда караван оказывался словно на просторной равнине, которую обступали разнообразные башни, купола, арки и ворота, напоминавшие Айстису увиденное в Риме. Разница была лишь в том, что тут все эти сооружения были проделками ветра. Проносясь мимо вершин скал, ветер постоянно изменял их форму, то усовершенствуя свое творение, то уничтожая его. Островерхая игла могла превратиться в копну, а копна — в плоскую миску. Вскоре и она рассыпалась и своими очертаниями начинала смутно напоминать вереницу людей, идущих друг за другом…

Айстис любовался игрой ветра. Она все ускорялась. Не всем эта игра пришлась по вкусу. Забеспокоились всадники, охранявшие караван. Они стали скакать то вперед, то назад.

— Приближается буря! Песчаная буря!

Тишину нарушила резкая мелодия, похожая на крик осла. Она доносилась сверху. Клубы пыли, словно грибы, поднявшиеся над дюнами, в мгновение ока затмили солнце. Землю от неба как бы отделяла пелена. Вскоре она рассыпалась, и воздух оказался заполненным песчинками. Коричневый туман сгущался. Люди и животные стали задыхаться.

Но и это было еще не все. Песчаный туман стал накалиться, дохнул в лицо, словно огнем! Казалось, он стремится сжечь все вокруг.

Люди стали кутать голову в заранее приготовленную влажную ткань, от которой на миг становилось прохладнее. По ткань быстро высыхала, и нестерпимая жара снова жгла тело… Люди повалились наземь, крича от боли.

Недаром самум называют смертью в пустыне. Он похоронил многих, отважившихся путешествовать через пески. От самума гибли целые караваны! В песках порой только ветер обнажает кости погибших…

Самум свирепствовал немилосердно.

Песчаные ветры набрасывались на людей со всех сторон, острые песчинки набивались в глаза, нос, в уши, волосы.

Стало еще душнее. Показалось было солнце, но быстро скрылось в фиолетовом тумане. Воздух словно наполнился шипением и завыванием трущихся друг о друга песчинок. Казалось, что сама вечность завихрилась над повалившимися наземь людьми…

А может быть, как говорилось в книгах, которые Айстису читала Номеда, эти пески действительно не равнина, а яма, глубина которой посередине особенно велика? Вот он оказался на дне этой ямы, и весь песок сверху сыплется на него…

Самум прекратился спустя несколько часов. Однако люди, вконец обессилев, долго еще продолжали лежать не шевелясь…

Длинный караван верблюдов вновь двинулся по бескрайним пескам. Песок и камни после самума раскалены, словно их только что извлекли из печи. Небо все еще скрыто за розовой пеленой…

Не успели люди прийти в себя после пережитого, как послышались крики:

— Термиты! Термиты!

Айстис повернулся в сторону караванбаши. Тот взволнованно сказал:

— В такое время термитов здесь еще никто не видел! Наверное, их кто-то потревожил. Надо спасать животных, иначе термиты всех уничтожат!

Караванбаши поскакал в голову каравана и повернул первого верблюда в сторону. Едва все животные успели последовать примеру первого, как впереди в пески стала выливаться черная река шириной примерно в сто пядей! Плотно прижимаясь друг к другу, ползли крупные насекомые, похожие на муравьев. Их было так много, что через их массу не было видно песка.

— Термиты — страшные хищники, — сказал караванбаши. — Они поглощают все на своем пути: дома, зверей, животных, вещи, даже землю, — пока не насытятся…

Караван ждал, пока термиты скроются вдали, оставив позади себя тщательно утрамбованную дорогу. Лишь после этого можно было продолжать путешествие.

Под вечер путники добрались до места отдыха. Здесь должен был находиться колодец, а возле него — три пальмы. Но отдыхать не пришлось: на месте колодца темнела лишь неглубокая яма, засыпанная песком, а на месте пальм — развороченный песок! Это было все, что осталось после термитов.

Айстис с ужасом подумал, что произошло бы, если бы термиты застали их, спящих, врасплох…

Караванбаши, схватившись за голову, все повторял, что не может понять, кто бы это мог потревожить вечно голодных термитов…

Вместо отдыха караван продолжал путь на восток.

Наступил день, когда караванбаши разрешил Айстису пересесть с верблюда на коня. Настроение юноши заметно улучшилось: теперь он мог постоянно общаться с хозяином каравана.

— Мы направляемся в Беренике, — сказал однажды караванбаши. — Есть такой порт на краю песков… Завтра наши дороги разойдутся: ты повернешь на север, пойдешь вдоль реки и вскоре встретишь римлян. Нам с ними встречаться невыгодно: зачем зря платить пошлину?[79] Дети пустыни не любят таможников…

Наступила пора прощания. Айстис поклонился караванбаши и его спутникам, поблагодарил их за спасение и уже собрался было продолжить свое путешествие пешком.

— На память о нашей встрече прими от меня в дар коня, на котором ты ехал, — сказал караванбаши. — Возьми свои вещи и немного товаров, чтобы тебе было чем расплачиваться. Жаль, что ты не желаешь остаться с нами. Понимаю, понимаю… Любовь к родине превыше всего! Отними у меня пески, в которых я родился и вырос, прожил всю свою жизнь, — что от меня останется? Счастливого тебе пути, сын мой!

Старик отвернулся и взмахом руки привел в движение караван.

Айстис долго стоял на холме. Когда он расскажет дома обо всем, что ему довелось пережить в песках, никто не поверит, скажут: это выдумки!

Разговаривая сам с собой, он вскочил на коня и направился на восток, туда, где должна была протекать река…

Айстис ехал уже третьи сутки, а реки не было видно. Не заблудился ли он? Не должен бы, ведь караванбаши научил его, как днем держать путь по тени, а ночью — по звездам.

Наконец на третий день, поднявшись на холм, юноша увидел вдали синюю ленту, которая петляла в ослепительно белой пустыне. Это была вода, о которой говорил караванбаши.

Река! Река! Сердце юноши застучало сильнее. Однако до реки оказалось еще далеко: надо было идти и идти.

Картина мало-помалу менялась, вместо сыпучего песка перед глазами все чаще возникали коричнево-красные скалы. Передвигаться между ними приходилось осторожно, чтобы они не обрушились на голову. Порой всадник оказывался перед пропастью, которая неожиданно разверзалась перед ним. Надо было смотреть в оба, чтобы не сорваться в нее.

Скалы здесь были не такими замысловатыми, как изваянные ветром. Айстис только один раз остановил коня, когда внезапно увидел статую высотой в сто пядей! Она изображала человека, высеченного из красного песчаника. Человек сидел, положив руки на колени и устремив вдаль задумчивый взгляд. Его высокий головной убор был украшен головами змеи и сокола — знаками Древнего Египта, о котором Айстис много слышал в Риме и Карфагене.

— Фараон![80] — с испугом вслух произнес юноша. — Фараон, — повторил он с почтением в голосе, стараясь держаться на безопасном расстоянии от этого изваяния, пытаясь вспомнить, что о них рассказывала Номеда.

Айстис представил себя полулежащим на диване из черного дерева. В воображении возникла Номеда в полупрозрачном шелковом платье. Девушка смотрела на него большими черными глазами. Он услышал ее голос:

«Земля Египта простирается в долине реки больше тысячи стадий в длину меж двух песчаных возвышенностей, которые то сходятся, то расходятся на расстоянии от трех до семи стадий. На севере возвышенности уступают место низменностям, а на самом юге горы такие высокие, что река с грохотом падает вниз и заполняет всю долину, бурлит до самого Внутреннего моря…»