Иоанн Безземельный, Эдуард Третий и Ричард Второй глазами Шекспира - Александра Маринина Страница 34

Однако ж этот коротенький монолог можно интерпретировать и совершенно иначе, разделив его, как шлагбаумом, репликой: «Негоден никуда твой план, Людовик». Король видит графиню, говорит: «Тссс!» и дальше, повысив голос, делает вид, что обсуждает со своим наперсником обстановку в войсках, ну, типа он такой деловой, занят по уши важными государственными делами, а вовсе не любовные стишата кропает. Впрочем, попытайтесь сами представить себя режиссером и поставьте перед актерами ту задачу, которая вам увидится в этом тексте:

Тссс!

Сокровище души моей идет.

Негоден никуда твой план, Людовик, —

И неуч ты изрядный в этом деле.

Разведчики, летучие отряды —

Все, все не там, где следует.

– Простите за смелость, ваше величество, я пришла вас проведать, узнать, как вы поживаете, – учтиво произносит графиня.

Эдуард тихонько шепчет Людовику:

– Иди и все переделай.

Насчет «тихонько шепчет» ремарки нет, я ее выдумала, исходя из первого варианта интерпретации. Но если следовать второму варианту, то король, конечно же, голос не понижает и говорит достаточно громко, отдавая распоряжение подчиненному «идти и все переделать».

Людовик уходит.

– Мне больно видеть, что вы так печальны, ваше величество, – продолжает графиня. – Я могу что-нибудь сделать, чтобы поднять вам настроение?

– Меня невозможно утешить, – отвечает король. – Здесь я не живу, а мучаюсь.

– Не могу поверить, чтобы здесь вам кто-то посмел не угодить! – в ужасе восклицает графиня. – Скажите, что не так, ваше величество?

– И ты это исправишь?

– Сделаю все, что в моих силах, – неосмотрительно обещает она.

– Ну, если так, то я спасен. Дай слово, что поднимешь мне настроение, – и я снова буду весел и бодр, а если нет – тогда помру.

– Я готова сделать что угодно!

– Клянись, – требует король.

– Клянусь святыми небесами.

– Ну, тогда представь себе такую ситуацию: есть король, который в тебя влюблен, и в твоей власти сделать его счастливым. Ты же поклялась вернуть мне радость – так сделай это. Что скажешь? Буду я счастливым?

Графиня, конечно, все прекрасно понимает, но пытается изящно вывернуться:

– Ваше величество, всю любовь, которую я вправе вам отдать, я вам дала вместе с моей преданностью. Приказывайте, я буду повиноваться.

– Но я же сказал, что люблю тебя! – раздражается Эдуард.

– Вам нужно красивое тело? Ну, берите, если можете. Хотя цена ему невелика, по правде говоря. Или вам нужна моя честь? Возьмите, если сумеете. Берите все, что сможете взять.

– Мне нужна твоя красота, – довольно-таки прямолинейно заявляет король.

– Если бы я смогла отделить внешность от личности, я бы с радостью сняла ее и отдала вам. Но поскольку они неразделимы, вам придется взять мою красоту вместе с моей жизнью.

– Но ты могла бы дать мне ее как бы взаймы. Я бы с удовольствием попользовался и вернул тебе.

– Вы же понимаете, что невозможно дать взаймы душу, оставив тело живым. И точно так же невозможно дать взаймы тело и при этом сохранить душу. Тело – это храм, в котором обитает душа, и если я впущу вас в жилище моей души, то погублю и ее, и себя.

Короче, «умри, но не давай поцелуя без любви», как учил нас Н. Г. Чернышевский в бессмертном романе «Что делать?».

– Но ты же поклялась дать мне все, чего я захочу, – упорствует Эдуард.

– Нет, – возражает графиня, – я поклялась дать то, что могу.

– Но я и прошу только то, что ты можешь дать. Вернее, даже не прошу, а предлагаю обмен: дай мне свою любовь, я готов платить за нее ценой своей огромной любви.

– Если бы вы не были королем, ваше величество, такие слова звучали бы оскорбительно. Вы сулите мне любовь, но разве вы имеете право распоряжаться ею и отдавать мне? У вас есть жена, ваша любовь принадлежит ей. И точно так же у меня есть муж, так что я своей любви не хозяйка. За подделку вашей печати полагается смертная казнь, а ведь это преступление куда менее тяжкое, чем нарушение священных уз брака. Законом за это наказание не предусмотрено, это правда, но ведь закон Божий намного важнее, чем законы человеческие. Власть мужа над женой была признана еще при Адаме и Еве, когда не было никаких королей. Вы что, испытываете на верность меня, женщину, чей муж доблестно сражается за вас? Вас я не боюсь. А вот Божьего суда – да, боюсь.

Уходит.

– Ну до чего умна! – говорит себе Эдуард. – От таких слов она кажется мне еще красивее. И не поймешь даже, что в ней лучше: красота или ум. Рядом с ней я сам себе кажусь мерзким и порочным, а ведь мог бы, как пчела, питаться медом ее душевной чистоты. Для такой нежной красоты суровый долг, пожалуй, слишком строгий контролер. Ничего, я своего добьюсь: моя любовь заставит замолчать и ее разум, и рассудок.

Входит Уорик.

– О, ее отец явился! – радуется король. – Сейчас я его подговорю, пусть вправит ей мозги.

Уорик замечает, что Эдуард не то расстроен, не то озабочен.

– Что случилось, ваше величество? Может, я могу чем-то помочь, если «старых сил моих на это хватит»?

Ого! «Старых сил». Это в 24 года? Похоже, автор пьесы решил окончательно состарить этого персонажа, чтобы записать его в отцы прекрасной графини.

– А я как раз собрался просить тебя о помощи. Тут, понимаешь ли, какая проблема: мы порой даем необдуманные обещания, выполнение которых потом свинцом ложится на нашу совесть.

– Не дай мне Бог «в летах моих преклонных» расплачиваться свинцом греха за золото легких обещаний! – говорит Уорик. – В моем возрасте уже допустимо быть грубым и никому не угождать. Повторяю: если бы я знал причину вашей грусти – пошел бы на любые муки, чтобы вас утешить, только бы силы мне не изменили.

– Обманщики всегда обещают и не делают, – недоверчиво отвечает король. – Не сомневаюсь, ты мне и пообещаешь, и даже клятву дашь, а когда узнаешь, о чем я тебя прошу, сто раз пожалеешь, что дал мне слово, и, скорее всего, откажешь в помощи.

– Клянусь вам, ваше величество: только подставьте меч – я сам на него упаду, если вам это нужно!

– А свою честь готов потерять, чтобы мне помочь?

– Ну, если нет никакого другого способа решить вашу проблему, то я