Наталья Султан-Гирей - Рубикон Страница 35

— Буду беречь, как знамя.

В Риме поднялась паника. Отцы отечества покидали виллы, библиотеки, домочадцев, погреба, полные винами. Они бежали на Юг. Там еще крепки старые традиции. Узурпатор нескоро овладеет благословенным краем. Цицерон писал из Неаполя в Рим своему другу Лелию Аттику: "Продавай все недвижимое и спеши в Элладу, ибо с приходом Цезаря к власти следует ожидать нападения на частную собственность, гонения на знать, отмены долгов и бесконечные казни".

Предприимчивый Кассий собрал из своих клиентов отряд и ушел в горы. Он звал Децима Брута встать на защиту Рима и Республики.

— А мои векселя? — огрызнулся Децим. — Эта старая карга никак не подохнет, должен же я получить с нее за мои труды!

Сервилия медленно умирала. Исхудавшая, обтянутая желтой кожей, с седыми космами, разметавшимися по подушкам, она лежала на широкой брачной постели. Децим угрюмо сидел возле. Под страхом жестоких пыток рабам было запрещено входить в спальню больной госпожи.

— Дай воды. — Сервилия облизала спекшиеся губы.

— Подпиши векселя.

— Нет! Не позволю грабить моего сына. Все Марку!

Децим безмолвно уставился в стену... Он выглядел не лучше умирающей. Небритый, осунувшийся, с налитыми кровью глазами, он пятые сутки бессменно дежурил у ложа Сервилии.

Смеркалось. За окном рокотал встревоженный Рим.

— Будь Цезарь уже в Риме, ты не посмел бы терзать меня. Проклинаю! — Собрав последние силы, больная села и вытянула костлявые руки. — Воды!!! Пить!

Децим покачал головой. Сервилия упала ничком и глухо, точно издыхающая волчица, завыла. К ночи больная притихла, не просила пить и даже не стонала.

Децим схватил ее костенеющую руку и, вложив в уже помертвевшие пальцы стилос, вывел подпись. Умирающая протестующе захрипела. Децим быстро повернул ее лицом вниз и налег.

В окне мелькали огоньки. На площадях, размахивая факелами, плясал бедный люд. Рим ждал Цезаря.

II

Марк Юний Брут, вернувшись к родным пенатам, навестил Бывший цензор нравов обрадовался юноше,

— Порция заждалась, семь лет странствовал ты по чужим странам, а она ждала тебя. Слышать не хочет о других.

Порция вышла в сад. Тоненькая, грациозная, она глядела на жениха радостно и влюбленно.

В саду цвела жимолость, и ее белые лепестки усыпали домотканую скатерть. Засахаренный мед золотился в простых каменных чашах. Вместо вина Катон разлил в кубки парное молоко.

— Я враг разврата и роскоши. В моем доме царит республиканская строгость нравов и воздержанность.

Порция умоляюще взглянула на молодого гостя, прося извинить странности ее брата.

— Тиран без боя ввергся в беззащитный город, — ораторствовал за столом бывший цензор нравов. — На заре, закутавшись в тогу, я вышел один, безоружный, навстречу гибели. Я шел по дороге, намереваясь кинуться под копыта коня злодея и разбудить его уснувшую совесть. Узурпатор же, завидя меня, цинично усмехнулся и издевательски пожелал мне доброго утра. "Не утро предо мной, а ночь Рима", — ответствовал я. к он со спокойным бесстыдством похвалил мою привычку к ранним прогулкам и объехал. Я бесновался, проклинал их, а они шли и шли, обходя меня. И я вернулся домой.

Брут, стараясь скрыть улыбку, сочувственно наклонил голову.

Возвращаясь из гостей, он думал о Порции: "Бедняжка! Сколько такта, сколько терпения нужно, чтобы ужиться с этим сумасшедшим!" Юноша вспомнил, что жена и та давно сбежала от Катона, а сыновья, не вынеся отцовских чудачеств, учились Где-то вне дома. "Как же Порция любит меня, если, чтоб дождаться нашей встречи, она так долго терпела домашний ад! К несчастью, для женитьбы мало горячей любви, нужны деньги".

После Сервилии остались одни долги. Децим предъявил неоплаченные векселя. Протестовать подпись покойницы и поднять в Сенате скандальное дело о подлоге Марк Брут не желал. Уязвленный Децим не пощадит фамильной чести славного рода Брутов.

Марк Юний обратился к Цезарю. Триумвир ласково принял его. Однако его просьбу выручить деньгами встретил недоумением. Он не мог поверить, чтобы больная за какие-нибудь три года прожила такое колоссальное состояние, и обещал выяснить все без огласки. Пусть мальчик готовится к свадьбе. Гай Юлий с радостью заменил бы отца, но боится, что при виде такого свата доблестного республиканца Катона хватит удар. Брут рассмеялся. Цезарь привлек сына Сервилии к себе:

— А ты не считаешь меня тираном?

— Если Республика — Катон и Децим, я рад твоей тирании, — шутливо ответил Брут.

Децим явился в курию до заседания Сената. Его вызвали к цензору нравов. Цезарь заинтересовался, на какие средства бедный сирота отстроил роскошную виллу в Байях и воздвиг себе пышный дворец на Палатине. Децим возмутился:

— Я не вмешиваюсь ни в чьи дела и требую, чтобы и меня оставили в покое!

— Мы говорим с глазу на глаз, — сухо ответил Цезарь, — и я полагаю, ты не допустишь, чтоб тебя судили за подлог и вымогательство. Верни векселя, подписанные Сервилией, и живи с миром в своих домах.

— А твой ублюдок станет владеть моими родовыми землями! Я Брут, а не он! — выкрикнул в бешенстве Децим, но векселя отдал.

С этого дня Децим Брут зачастил к Кассию. Он поклялся уничтожить тирана.

— Узурпатор узнает, как грабить лучших людей Рима, — повторял Децим. — Одна надежда на Помпея!

III

Собрав остатки верных, Помпей укрепился на юге Италии. К нему бежали Катон и Кассий. Децим последовал их примеру и, чтобы окончательно досадить Цезарю, уговорил Марка Брута присоединиться к армии Великого.

Помпей полагал, что в гористой, полудикой Калабрии он легко разобьет легионы Цезаря. Но Цезарь, покинув Рим, направился в Иберию, где были сосредоточены под начальством Секста Помпея, сына Великого, наиболее боеспособные части помпеянцев.

Из Италии до Нарбона легионы Дивного Юлия плыли на быстроходных лигурах. Массалия, верная Великому, заперла свою гавань и готовилась к осаде. Они миновали ее и направились к Нарбону.

Воды Тирренского моря, ярко—синие в полдень, к вечеру меркли. Облака, розовые, лиловые, нежно—голубые, сливаясь с гаснущим небом, тянулись к западу. На востоке уже стемнело, и тонкий серпик молодого месяца налился серебром.

В каютах зажгли огни. Цезарь внимательно просматривал школьные записи своего наследника.

— Ты хорошо учишься, мой родной.

Октавиан скромно опустил ресницы:

— Я счастлив, если мои успехи обрадовали тебя, Дивный Юлий. Учиться очень трудно. У меня часто болит голова, по ночам кашляю.

Цезарь потрогал его лоб.

— По моему, ты не болен.

— Сейчас нет, но часто болею. — Мальчик вздохнул. Он давно сообразил, что головная боль самая выгодная, проверить нельзя, а все жалеют.

Цезарь погрузился в свои рукописи. Октавиан  попросил разрешения написать письмо.

— Пошлешь гонца? Я обещал моему товарищу писать каждый день.

— Гонец будет. Я рад, что ты умеешь быть верным другом.

Октавиан занялся письмом.

Цезарь залюбовался красивым ребенком, ему пришлось в голову, что Атия по глупости перепутала. Девочка – крупная, круглая, настоящий кузнечик из Велито, но мальчик настоящий с ног до головы сказочный троянский царевич. У него не римский тип. Или в роду Октавиев глубоко в поколениях примесь галльской крови, или же древняя Троя передала через столетия маленькому квириту эту царственную утонченность. темно-зеленая, как мед, головка, точеное нежное личико, длинные черные ресницы и томная бледность.

 "Уж слишком красив для мальчика!" Цезарь неодобрительно скользнул взглядом по стройным ножкам и хрупкой грациозной фигурке. что-то неуловимо жалобное, точно надломленное, сквозило во все облике его наследника. Октавиану уже шел четырнадцатый год, но он казался девятилетним ребенком.

— Что же ты так долго пишешь, можно мне прочесть?

Октавиан польщено протянул таблички, Цезарь пробежал взглядом.

Его брови изумленно поднялись. Он еще раз прочел.

— Что за ерунда написана?

— Это не ерунда, а письмо к моему любимому другу.

— Это вздор! — Цезарь сердито повысил голос. — Послушай сам: "День и ночь в горьких слезах томлюсь по тебе, мой желанный. Корабль быстрокрылый уносит меня от милой Эллады к немилой стране эфиопов", каких эфиопов?

— Я ошибся, к Иберии.

— Эфиопы еще полбеды, полюбуйся дальше! "Ночью на ложе моем одиноком руки ломаю в тоске о тебе". Что это такое?

— Из книжки "Персей и Андромеда". Очень хорошая книжка. — Октавиан оживился. — Андромеду похитили пираты и приковали к стене, а Персей на крылатом коне примчался и разрубил оковы.

Цезарь не пришел в восторг.

— Хочешь писать товарищу — пиши, как все люди, а не переписывай  из дурацких книжек чепуху, которую сам не понимаешь.