Александр Листовский - Солнце над Бабатагом Страница 35

— Воды! — попросил Парда.

Жадно напившись, он присел, но тут же повалился на спину.

— Андрюша, давай твоя шея, — заговорил Парда, кладя свою руку на плечо товарища. — Вутедаким манером. Айда!..

Часто останавливаясь, они взобрались, наконец, на вершину горы. Отсюда хорошо был виден Гилян.

Из кишлака доносились отдаленные звуки выстрелов. Крошечные фигуры людей сновали во дворах, тащили что-то и перебегали по плоским крышам кибиток.

— А ведь грабят, черти! — сказал Латыпов, приглядываясь. Он взял флягу Парды и, перед тем как напиться, взболтнул ее.

— Вода совсем мало остался, — сказал Парда.

Предположения Ладыгина о новом штурме не оправдались. Видимо, Казахбай понес большие потери и теперь решил взять осажденных измором. Басмачи не стреляли, но когда Ильвачев попробовал высунуться, из-за соседних дувалов сразу же защелкали выстрелы…

Кузьмич сидел возле Маринки и проверял ее пульс. Тут же находились Вихров, легко раненный в голову, Климов и пришедший на перевязку чернявый боец из первого взвода. Проверив пульс девушки, Кузьмич засудил рукава, достал из сумки ножницы и ловко разрезал залитую кровью материю.

Маринка, не приходя в себя, тяжело застонала.

— Ну, слава богу, колено цело, — сказал Кузьмич, ощупывая ногу девушки. — Ребята, да отойдите вы наконец, — сердито проговорил он. — Мало ли что пестра! Факт. Неудобно… Держите ногу, товарищ командир. Нет, вот так — на весу…

— Ну что? — тревожно спросил Вихров.

Кузьмич с опаской покачал головой.

— В кость, в бедро, а немного повыше — и в живот бы попала, — сказал он, нахмурившись.

— Что же теперь делать?

— В госпиталь надо, а то, боюсь, как бы хуже не стало. А какой тут госпиталь?..

Ночью Маринке стало хуже. У нее начался бред. Она лежала неподвижно с открытыми, но невидящими глазами и, держа руку Вихрова горячими пальцами, тихо шептала:

— Митя, милый, вот и приехал… А как я тебя ждала, дорогой… Голубчик… Сокол мой ясный, дружок… — Она называла его всеми нежными именами, какие только можно было придумать.

— О, черт! — воскликнул Кондратенко, сидевший тут же с Ильвачевым и Кузьмичом. — Если она только умрет, не возьму в плен ни одного басмача! — Он сердито ударил кулаком по колену.

— Пустяки говоришь, — отрывисто сказал Ильвачев, оглядываясь на Кузьмича, который громко откашливался, словно прочищал горло.

— Митя, милый… — быстро шептала Маринка. — Теперь мы больше никогда, никогда не расстанемся. Правда? Всегда будем вместе… Ну, поцелуй меня… Поцелуй…

Ильвачев взглянул на Вихрова.

— Чего же ты? Поцелуй ее. Может, ей лучше станет…

Он встал и, сморкаясь, вышел во двор.

Ладыгин сидел у бойницы.

— Ну как? — спросил он, когда Ильвачев подошел и присел подле него.

— Бредит, — хмуро сказал Ильвачев. — Температура высокая. В госпиталь ее надо…

— Где наши? Где бригада? Почему до сих пор нет никого? — проговорил с досадой Ладыгин.

Они не знали, да и не могли знать, из-за чего произошла задержка. Басмачи завалили ущелье на пути бригады, и теперь, встретив непроходимое препятствие, бойцы искали обходной путь, карабкались по кручам и скалам. Только мусульманский дивизион Куца, двигавшийся другой дорогой, в эту минуту вел бой с крупной бандой басмачей, настойчиво пробиваясь к Гиляну…

Небольшой костер, горевший подле дувала, отбрасывал вокруг яркие блики, выхватывал из тьмы забинтованные смуглые лица, летние шлемы и отсвечивал на ручном пулемете.

У бойниц чернели фигуры часовых. Изредка где-то вдали слышались выстрелы.

К костру подошел высокий боец в накинутой на плечи шинели. Он присел на корточки и, вынув кисет, стал крутить папироску.

— Сейчас на перевязочном был, — заговорил он, обращаясь к собравшимся. — Гордиенко умирает… Видел взводного с третьего взвода, этого, который на вороном коне ездит, с мундштуками.

— Савельева? — спросил чей-то голос.

— Да. Ему, братцы, клинком полщеки отвалили. Лежит, голова кругом забинтована. Я сам видел, когда они в ворота ввалились, так он один против десятерых дрался. Троих из нагана свалил, а четвертый по голове его рубанул. Однако рубят они плоховато. Прямо сказать, не лихо рубят…

— Я их с моего шоша штук пятнадцать подвалил, как они во двор кинулись, — проговорил безусый боец. — Если бы не я, торчать бы нашим головам на кольях.

— Ну, ты, Арбузов, завсегда первый герой, — насмешливо сказал взводный Сачков, — и как это тебя еще в комбриги не произвели? Прямо упущение по службе.

— Нет, он верно, ворота спас, — заметил рябоватый боец. — Я видел. Когда Гордиенку подвалили, Арбузов как вдарит, так они и рассыпались.

Все помолчали.

— Что же теперь будем делать, братцы? — спросил рябоватый боец поглядывая на товарищей. — Басмачей-то ведь раз в двадцать больше. Тяжелое положение.

— Мы так-то вот на польском фронте под Замостьем попали, — сказал Сачков.

— Ну и как?

— Вышли. Да еще панам так бока наломали, что они миру запросили.

— Где наше не пропадало — в случае чего грянем в атаку, прорвемся, — уверенно проговорил боец с забинтованной головой.

— А раненые?

— Да, верно… Не иначе как нам придется своих дожидаться.

— Чего же они не идут?

— Все могло случиться…

— А вот Латыпов с Пардой, видно, в плен попали, — сказал забинтованный боец.

— Они в плен не сдадутся. Не такие ребята, — возразил Сачков.

— А что в плен? С живого шкуру долой.

— Я все думаю, как это нашу сестрицу поранило? — в раздумье произнес пулеметчик. — Она же сзади была.

— Пуля заднего скорее найдет, — сказал Сачков.

Бойцы помолчали. Вокруг было тихо. Только временами доносился из-за стен конский топот и негромкие голоса.

— А командир-то наш сегодня доказал, — заговорил один из бойцов.

— Веселый паренек и геройский. А я было в нем сомневался.

— Я слышал, командир эскадрона его ругал, что себя, мол, не бережет, — подхватил рябоватый боец. — А он говорит: «Для чего же, в таком случае, вольтижировке обучают».

— А что? Только тот и есть кавалерист настоящий, который вольтижировку знает, — сказал Сачков. — Вдруг какая тревога или там паника — конь побежал, а ты сесть не успел. Сейчас его за хвост, толчок — и в седло. На скаку умей садиться…

— Правильно, — сказал боец с забинтованной головой.

— Нет, наш-то хорошо сделал. В общем, командир настоящий. И в обращении человек ласковый, — заключил пулеметчик. — И красивый такой. Прямо портрет.

— А вот наш Кастрыко — командир форменный: голову в бою не теряет, — заговорил чернявый боец из первого взвода, — и распорядиться умеет. Но уж письмо бойцу написать — это извини-подвинься. Много о себе понимает.

— Я бы ему на свои деньги веревку купил, только бы повесился, — тихо проговорил пулеметчик.

— Чего ты, Арбузов, ворчишь? — спросил Сачков.

— Да нет, я так, про себя…

Солдаты еще поговорили немного и один за другим задремали подле бойниц…

Ночь прошла спокойно, и когда рассвело, басмачей нигде не было видно.

— Неужели ушли? — недоумевал Ладыгин, вглядываясь в сероватые гребни. — Нет, кто-то там есть. А ну, смотри, Ильвачев, вон, под той сопочкой. Видишь, чернеется?

С гор спускалось несколько человек в цветных халатах. Один из них махал снятой с головы белой чалмой.

— Что за делегация? — недоумевал Ладыгин.

— Может быть, парламентеры? — предположил Ильвачев.

Люди подходили к кишлаку.

— Гриша! — позвал Ладыгин. — Расспроси их, кто они, чего им надо.

Прибывшие, перебивая один другого и размахивая руками, горячо говорили что-то. Один из них, горбоносый, с пышными усами, в исступлении бил себя в грудь кулаком.

— Ну, что он толкует? — спросил Иван Ильич.

— Говорит, банда, с которой мы вчера дрались, пришла в кишлак и грабит жителей. Они просят, чтобы мы поехали и спасли их имущество.

— Спроси, как проехать до их кишлака?

— Говорит, что этим ущельем. Банда находится в кишлаке Шут.

— Добре…

— Что же им передать?

— Скажи, что мы приедем.

Горбоносый в белой чалме опять залился слезами. Остальные обступили Гришу и принялись настойчиво требовать что-то.

Переводчик пожал плечами.

— Они просят ехать сейчас, а то будет поздно.

Ладыгин взял Ильвачева под руку и отвел его в сторону.

— Как ты смотришь на это? — спросил он.

— Трудно сказать. Ведь у нас осталось только тридцать шесть человек. Конечно, можно рискнуть, но кто сможет поручиться, что в ущелье мы не попадем в ловушку?

— Правильно, — согласился Иван Ильич. — Делегация мне кажется весьма подозрительной. Очень уж у них разбойничий вид.

Харламов, не спускавший глаз с горбоносого человека и следивший за каждым его движением, заметил, как он, зло блеснув глазами из-под чалмы, зашептал что-то соседу. Тот быстро взглянул на Ладыгина, и Харламов прочел в его взгляде свирепую ненависть.