Переулок Мидак - Нагиб Махфуз Страница 35

Позволь мне взять с собой все те воспоминания, которые я могу унести. Положи свою ладонь в мою руку и пожми её так же крепко, как я сжимаю твою. Клянусь Аллахом, как же прекрасно твоё прикосновение! Оно просто сотрясает моё сердце. Сердце моё в твоих руках, дорогая моя, милая моя, душа моя, Хамида. Как же красиво твоё имя — Хамида — когда я произношу его, то как будто выжимаю сок из сахарного тростника…

Эти тёплые, разливающиеся потоком слова погрузили девушку в подобие дрёмы; взгляд её смягчился, и она пробормотала:

— Это ведь ты сам сделал такой выбор — уехать…

Словно причитая, он ответил ей:

— Причиной тому ты, Хамида. Ты, ты причина. Клянусь Аллахом, я люблю наш переулок и благодарен Богу за тот заработок, что получаю себе на пропитание. Я не хочу уезжать далеко от квартала Хусейна, с именем которого встаю и ложусь. Но увы, к сожалению, я не могу дать тебе ту жизнь, которую ты хотела бы, и потому мне ничего не остаётся, как уехать. Но Господь поможет мне — Он возьмёт меня за руку и поведёт к лучшему будущему…

Глубоко тронутая его словами, Хамида сказала:

— Я буду молиться за тебя, чтобы тебе сопутствовал успех. Я буду посещать могилу нашего святого господина Хусейна и просить его позаботиться о тебе и принести удачу. Терпение — это благо, а путешествие — это благословение…

Он глубоко вздохнул и ответил:

— Да, путешествие — это благословение. Но горе мне — я ведь буду так далеко от тебя, там не будет ни следа твоего, ничего…

— Не только ты один будешь так одинок…

Опьянённый её словами, он повернулся к ней и поднял её руку, так что та коснулась его сердца, прошептав:

— Правда?!

На губах её мелькнула нежная улыбка, которую его глаза различили в тусклом свете, исходящим от некоторых лавок. В этот момент для него не существовало ничего, кроме её любимого лица. Из уст его полились слова:

— До чего ты прекрасна, до чего нежна, до чего мила! Это и есть любовь, это приятнейшее удовольствие, Хамида, без которого целый мир и гроша ломаного не стоит…

Она не знала, что ей сказать в ответ, и потому хранила молчание. Его слова, сливавшиеся словно голоса в едином хоре, ласкали её слух и доводили до экстаза. Ей хотелось, чтобы он не умолкал никогда. Это пылкое чувство смутило Аббаса настолько, что он, не отдавая себе отчёта, сказал:

— Это любовь. Любовь — это всё, что у нас есть. Её достаточно и даже сверхдостаточно. Когда мы близки, мы радуемся, а вдали друг от друга — находим утешение. В жизни есть что-то, намного превосходящее саму жизнь…

Он на миг замолк, тяжело вздохнув, и продолжил:

— Я уезжаю во имя любви и вернусь, заработав много денег…

Не отдавая себе отчёта, она пролепетала:

— Много, Иншалла…

— По воле Божьей и с благословения Хусейна. Тебе будут завидовать все те девушки.

Она весело улыбнулась:

— О… Как было бы приятно!

Дорога закончилась, а они даже не почувствовали этого: вместе они весело смеялись. Также вместе они повернули назад. По дороге обратно Аббас вдруг ощутил, что их свидание также близится к концу, и к нему вернулись мысли о расставании и долгой разлуке. На душе его неприятно скребли кошки, то и дело наводя грусть. На полпути он пылко спросил её:

— Где мне проститься с тобой?

Она поняла, что он имеет в виду: губы её задрожали, и она спросила в ответ:

— Здесь?!

Однако он отверг эту идею:

— Я не могу проститься с тобой, словно вор…

— Тогда где ты хочешь?

— Возвращайся домой первая и подожди меня немного на лестнице…

Она ускорила шаги, а он стал возвращаться медленнее, пока не достиг переулка. Лавки были уже заперты. Аббас приблизился к дому госпожи Сании Афифи, не обращая ни на что внимания, и поднялся по лестнице, осторожно ступая в кромешной темноте, положив одну руку на перила, а другой наощупь прокладывая себе путь. На второй лестничной площадке кончики его пальцев дотронулись до её накидки, и сердце его заколотилось, выпуская наружу томившуюся в нём страсть. Он схватил её за руку и нежно притянул к себе, заключив в свои объятия, а затем с силой, исходящей из томящихся в нём нежности и желания, прижал к груди. Его рот бросился к ней, поймав сначала её нос, а затем опустился прямиком на губы, приветственно раскрывшиеся для него. На миг он забылся в любовном экстазе, но очнулся, когда она мягко высвободилась из его объятий и продолжила подниматься по лестнице. Он прошептал ей вслед: «До свидания».

Хамиду ещё никогда не настигало такое возбуждение, как в тот вечер на лестнице. На краткий миг вся её долгая жизнь наполнилась теплом и нежными эмоциями. Она поняла, что отныне навсегда связана с ним.

* * *

Тем же вечером Аббас Аль-Хулв зашёл к матери Хамиды попрощаться… Затем он отправился в кафе вместе со своим другом — Хусейном Киршей — провести там свою последнюю ночь перед отъездом. Хусейн казался весёлым и довольным оттого, что его мнение возымело действие на друга, и тоном некоего вызова, впрочем, небеспричинного, сказал Аббасу:

— Попрощайся теперь с этой вонючей жизнью здесь и наслаждайся истинной жизнью…

Аль-Хулв молча улыбнулся, скрывая от друга скорбь, рвущую его сердце из-за расставания с любимым переулком и девушкой, что сводила его с ума. Он сидел меж своих друзей, стараясь скрыть тоску, внимая их прощальным словам и напутственным обращениям. Господин Ридван Аль-Хусейни благословил его и долго-долго молился за него, сказав в качестве наставления:

— Экономь то жалованье, что будешь получать, остерегайся расточительства, а также алкоголя и свинины. Не забывай, что ты родом из переулка Мидак, и сюда же вернёшься…

Доктор Буши рассмеялся:

— Ты вернёшься к нам богатым, Иншалла. Непременно так и будет. И тогда нужно будет вырвать у тебя все испорченные зубы и заменить их на золотой протез, больше подходящий твоему статусу…