Константин Бадигин - Кольцо великого магистра (с иллюстрациями) Страница 37

— Кто ты? — спросил Гринвуд.

— Я лодочник, судья судей, мое имя Явкут. Перевожу грузы виленских купцов к морю.

— Чего ты хочешь от меня, Явкут?

— Я хочу принести в жертву великому Перкуну моего сына Шварна, — сказал Явкут. Его голос дрожал. — Сыну семь лет, а он до сих пор еще не стоит на ногах. Он не научился говорить по-человечески. Наш почтенный вайделот посоветовал принести мальчика в жертву. Шварн не сможет зарабатывать себе на пропитание, его всю жизнь должны кормить другие. Это несправедливо. Закон предков…

— Да, Явкут, закон предков немилостив к таким людям.

— Пусть кровь моего сына умилостивит великого Перкуна. Пусть мудрый бог и дальше помогает моей семье. Возьми, судья судей, моего сына…

— Да будет так. — Пробормотав несколько слов, великий жрец взял малыша из рук дрожавшего, как в лихорадке, лодочника.

Когда мальчик заплакал и забился в руках жреца, Явкут повалился на землю и обнял ноги Гринвуда. Он целовал его пыльные башмаки, полы его мантии, хвосты белых лис…

Мальчик, трудно ворочая толстым языком, что-то пролепетал. Отец его быстро поднялся на ноги и, круто повернувшись, выбежал из храма.

Сын великого жреца Тормейсо, высокий, плечистый юноша, с поклоном подал отцу жертвенный нож с белой рукояткой. Тормейсу не было и двадцати пяти лет, а он уже жрец криве.

Гринвуд взял нож из рук сына, попробовал пальцем остроту лезвия.

Все молчали. В храме раздавались лишь тихие всхлипывания малыша. Великий жрец легонько провел по его голове старческой рукой, ребенок перестал плакать.

— Подайте воду, — сказал Гринвуд.

Жрецы принесли большой серебряный таз с теплой водой. Гринвуд раздел ребенка и стал приготовлять его для принесения в жертву. Очутившись в теплой воде, мальчик успокоился.

Еще раз сверкнула молния и ударил гром. Ветер в вершинах деревьев зашумел еще сильнее. Громко играли на разные голоса свистульки и дуделки. Первые крупные капли дождя упали с неба. Они шумели в листве, шлепались о землю, шипели на углях жертвенного костра.

После богослужения Гринвуд пригласил избранных к домашней трапезе.

Во дворце первосвященника все было просто, но крепко. Толстые стены словно в крепости, тяжелые дубовые двери с оковкой, маленькие, узкие окна.

В простой домашней одежде Гринвуд выглядел совсем иначе. Он стал как будто меньше ростом, с лицом тихим и светлым. Длинные седые волосы делали его похожим на обыкновенного литовского старика. Только глаза, горевшие под густыми нахмуренными бровями, говорили о внутренней силе, а красная борода, заплетенная в косички, напоминала о его высоком сане.

Стол был обилен. Много мяса, кровяной колбасы, кореньев. В больших глиняных посудинах пенился мед.

За трапезой присутствовали только самые верные и любимые друзья великого жреца.

Священники перебрасывались скупыми словами. Беседа оживилась, когда Гринвуд начал разговор о судьбе княгини Бируты.

— Эта казнь неугодна богам, — сказал он, — но для спасения княгини пришлось уступить. Теперь она в безопасности. — Вздохнув, великий жрец, ничего не скрывая, стал рассказывать о делах литовских: — Вильней завладела русская вера, но Вильня — еще не Литва. Жемайтия верна старым богам! Славные кунигасы не страшатся крестоносцев, но и не больно они кланяются и Ягайле, готовому продать веру предков тому, кто больше заплатит. Однако наступает время, — печально продолжал Гринвуд, — когда старые боги не смогут помочь Литве и Жемайтии. Мы окружены алчными христианскими правителями. Им нужны земли, а главное — деньги, много денег. Своих подданных они давно превратили в рабов.

— Что же будет с нами дальше? Ягайла давно точит зубы на тебя, отец? — спросил Тормейсо.

Гости перестали жевать и обратили взоры на Гринвуда. Великий жрец, откинув назад серебряные волосы, печально посмотрел на старых соратников и товарищей.

— Жить мне осталось недолго, друзья мои, — тихо сказал он. — Последний жертвенный огонь в нашем храме унесет меня во владения великого Перкуна… Я буду последним криве-кривейте в Литве. Да, так. Я мало спал по ночам и много думал. Когда многострадальной прусской землей завладели немецкие рыцари, великий жрец перенес Ромове в Литву. Мы, жрецы, привели к послушанию литовских князей и навели порядок. И литовские князья заискивали перед нами и боялись нашего слова. А сейчас вера предков стала им в тягость.

— Не говори так, великий судья судей, — произнес криве Полутис, придерживая рукой свою отвисшую красную губу, — рано хоронить себя и наших богов. Если захочет великий Перкун, боги еще долго будут почитаться народом.

— Нет, боги не спасут нас, — Гринвуд горько улыбнулся. — Боги не спасут нас, — решившись, прошептал он, — потому что их нет.

Слова, сказанные шепотом, показались священникам ударами грома.

— Остановись, судья судей, как ты смеешь! — побледнев, вскрикнул криве Полутис. — Боги убьют тебя! Или ты пошутил? Скажи нам. Развенчав богов, ты развенчал всех нас.

— Нет, друзья мои, так не шутят. Богов нет! Их выдумали в давние времена наши предки. Я давно это понял, но не мог, не мог сказать. — Великий жрец опустил голову.

— Гринвуд, я не верю тебе, — опять сказал Полутис. Его странные фиалковые глаза стали совсем темными. — Так не может говорить великий жрец.

— Отец! — жалобно воскликнул Тормейсо. — Сегодня мы слышали, как ты разговаривал с Перкуном, разве это неправда? Разве гром — не его голос, который понимаешь только ты?

— Друзья мои, сын мой! — Старик поднял голову и обвел всех взглядом. — Я огорчил вас, но я сказал правду. Богов нет. Перед лицом страшной опасности вы должны знать об этом. Вы, мои ближайшие советники и друзья, но не народ. Народ по-прежнему должен бояться и любить своих богов…

— Судья судей, — сказал Тримко, старейший из жрецов криве, ему недавно исполнилось сто лет, борода его свисала до колен, — по-твоему, наших богов не существует? Значит, существуют боги христиан? Значит, правы их черные попы?

— У христиан нет бога, — ответил великий жрец. — Они тоже выдумали его.

— Но что же тогда есть? — шепотом спросил криве Полутис. — Ведь должен быть кто-то?!

Священники поднялись со скамей и стали смотреть на высокого старика с красной, заплетенной в косички бородой.

Великий жрец сидел, склонив голову. Долго длилось молчание, и вдруг все услышали какие-то странные булькающие звуки, похожие на детское всхлипывание…

— Отец! — вскрикнул Тормейсо и бросился к старику.

Но Гринвуд уже опомнился и поднял голову. В его бледных водянистых глазах светилась твердая воля.

— Народ должен верить в богов, иначе мы погибли. Забудьте мою слабость и не ждите пощады за свои ошибки… А тебе, Тормейсо, предстоит трудное дело. — Жрец подошел к сыну и положил ему на плечи свои ладони. — Надо помочь князю Витовту. Ты отвезешь ему золото, драгоценности и передашь волю богов.

Глава восемнадцатая. БОГИ ОХРАНЯЮТ КНЯГИНЮ БИРУТУ

Легкий рыбачий карбас с большим полосатым парусом легко скользил в водах реки Вилии. Из-за опасных камней и ставных неводов плыли только в светлое время. Течение помогало гребцам, и на третий день, после прощания с Вильней, Андрейша надеялся увидеть город Ковню.

Мореходу не терпелось — то он брал в руки весло, то подправлял парус. Хозяин карбаса литовец Кирбайдо знал, что заботит Андрейшу, и, глядя на него, ухмылялся.

Восемнадцать крепких гребцов, по девять с каждого борта, мерно взмахивали веслами. У каждого под рукой меч, кольчуга и шлем; если придет нужда, они в одно мгновение превратятся в воинов.

Иноземные купцы могли беспрепятственно двигаться по Неману до самого моря. Андрейша купил на торгу в Вильне сто сороков беличьих шкурок. Конечно, беличьи шкурки служили не только для отвода глаз, он надеялся их выгодно продать.

Мысли Андрейши не покидали Людмилу. «Барка у купцов тяжелая, — думал он, улыбаясь, — грузу много. Они не торопятся, я их где-нибудь возле замка Рогнеды и настигну».

Вот и кончается река Вилия. За поворотом засеребрились воды могучего Немана, гребцы веселее заработали веслами. Чаще стали встречаться рыбаки на маленьких лодчонках, выбиравшие из сетей дневную добычу.

Города Ковни литовцы не увидели. Зато на мыску, между реками Неманом и Вилией, высился новый замок. Кирбайдо долго смотрел на него во все глаза.

— Что за замок? Не видел я раньше такого замка! — удивлялся он, прищелкивая языком.

Над воротами крепости чернел крест. На башне развевался флаг немецкого ордена.

Андрейше не хотелось подходить к берегу, но Кирбайдо собрался купить молока для священного ужа, обитавшего в глиняном кувшине на носу барки. А может быть, литовца мучило любопытство.

И лодка приткнулась к берегу возле кучки рыбачьих хижин.