Леонид Гиршович - Обмененные головы Страница 37

Фрау Кунце, однако, не сдается и успокаивает себя. Это все выглядит очень убедительно – если б еще имело под собой какое-то основание. Я так уверенно заявляю, что Клаус не сын Кунце, как будто имею какое-то бесспорное тому доказательство. Только у меня источники все как на подбор – по своей сомнительности: слепой флейтист, неграмотная старуха, живущая в Польше, сказавшая, что ее хозяйка была тогда якобы на шестом месяце беременности. Да кто ей поверит – настолько, чтобы… ну, прибавится к слуху о гомосексуализме еще один слушок. Нет ни одного великого человека, чью биографию не оплетали бы всякие грязные слухи, – только кто из порядочных людей им верит?

Боюсь, что фрау Кунце себя зря успокаивает. Разумеется, болтовня какой-то старухи ничего не стоит. Просто я лично, я уже объяснил, в этом абсолютно ей доверяю, в этом она грамотная. А потому не поленюсь и – не поскуплюсь: поеду в Португалию, отыщу деревеньку или городишко Эспириту-Санту [165] и в тамошнем приходе попрошу выписку из церковной книги о крещении младенца Флориана Михаэля Николауса Кунце.

Фрау Кунце подошла к двери и открыла ее, затем к следующей – тоже открыла, и так, пока, как по системе шлюзов, я не очутился на улице.

Оказывается, я – охотник. Оказывается, я могу быть одержим страстью к преследованию. Вот чего за собою не ведал, ассоциировал себя скорее с дичью, с мишенью. Удивительное чувство – идти по следу. Уже не важно зачем, с чего все началось. Это может стать суррогатом творчества. Враг пытается петлять, выискивает лазейки – тщетно. Ты его медленно, но верно настигаешь.

С таким чувством я шел назад к станции, сильный, уверенный в себе человек. Напрасно из-за поворота предостерегающе вылетел автомобиль: мол, помни – и, преследуя, будь начеку! Я проигнорировал. Не обратил внимания, что позднее тот же белый «ягуар» (их не Бог весть сколько в Бад-Шлюссельфельде) стоял припаркованный на привокзальной стоянке. Я читал газету, местный «Тагесблатт» – ту я позабыл на лавочке. Между тем кто-то уже за мной наблюдал. Я ведь был меченый, меня легко было опознать. До поезда оставалось больше часа.

Так… снова матч века между Мухаммедом Али и, наверное, судя по результатам, Томом Сойером. Заметка об очередном генерале, ставшем очередным президентом: генерал Иенеш. Большая градирня нуждается в ремонте. В Доме Зайтца выставка рисунков вьетнамских детей, посвященная первой годовщине установления народной власти в Южном Вьетнаме. (Я релятивист – в том смысле, что зло бывает большим и меньшим. Интересно было бы послушать западных энтузиастов Вьетконга лет через десять, с другой стороны – возьмут на воспитание вьетнамскую девочку…) В Бангладеш в речку упал автобус, двести семьдесят человек утонуло, остальным удалось спастись.

Вот о чем писал местный «Тагесблатт» – не говоря опять же о предстоящих выборах в бундестаг восьмого созыва.

Генерал Иенеш – это к поездке в Португалию (как сказала бы гадалка). Эта страна для меня белое пятно. Слово «Португалия» отдает какой-то редкой породой, добываемой в недрах Испании, – а ведь уже сама по себе Испания с ее каравеллами, кастаньетами и гражданской войной окружена романтическим ореолом. Иногда португальский корабль декоративно проплывал на горизонте приключенческого английского романа. Годами для меня, советского жителя, Португалия политически была то же, что и географически: Испания, доведенная до крайности, последний тыл реакции. Крайне фашистская, крайне правая, крайне антикоммунистическая. Дальше отступать уже будет просто некуда – «за нами океан». Словом, полуостров Крым двадцатого года в европейских масштабах. А еще в Харькове показывали шпионскую кинокомедию в середине 60-х, где герой, поневоле агент всех разведок, после всех европейских столиц на десерт попадает в Лиссабон [166] … В другом фильме, «Касабланка», герои мечтают только об одном: улететь – в Лиссабон. Как и в Испании, в Португалии были мараны, была инквизиция, и, лишившись своих евреев, подобно Испании, Португалия вскоре утратила свое могущество и мировое значение. (Где-то я об этом читал, скорее всего, у Фейхтвангера – а он, о чем бы ни писал, думает только о Германии. Не поленюсь, приведу цитату целиком: «“Еврейская опасность” – это реально, только антисемитизм слишком самонадеян, чтобы верно ее интерпретировать, она – в невозможности обойтись без евреев после того, как что-то хоть раз не обошлось без них. Антисемит смотрит на евреев как на бутылку, отвадить от которой, по его мнению, можно и должно. И видится ему уже нация, вернувшаяся к своему доеврейскому величию, – любое прошлое величаво, включая и “доеврейское”. Еврейская опасность – это искушение антисемитизмом, который для гонимых в целом меньшее зло, чем для гонителей. Последних в случае успеха ждет не просто бесчестие, оно кратковременно, но и полный упадок – чуть ли не на века». Конечно, он думал о Германии.)

Вроде бы у Израиля не было дипломатических отношений с Испанией – значит, с Португалией и подавно, и требовалась наверняка виза. Мой паспорт был уже при последнем издыхании, до поездки в Израиль ни о каком туризме – с моим паспортом – и речи быть не могло. Но на обратном пути из Израиля завернуть в Лиссабон было соблазнительно – чем летать туда-сюда, опять туда-сюда. Может быть, личные связи нашего интенданта с местным люфтганзейским начальством, которыми он еще похвалялся, облегчат мне финансовое бремя, строго говоря, не совсем обычного маршрута: вряд ли между Тель-Авивом и Лиссабоном существовали, после того, что случилось в 1497 году, прямые рейсы [167] , – следовательно, мне предстояла дополнительная пересадка в Афинах, Ларнаке или Риме. (Забегая вперед, скажу, что билет мне был оформлен по маршруту: Циггорн – Мюнхен – Тель-Авив – Стамбул – Лиссабон – Циггорн – и, казалось бы, совершенно невероятно: мне же еще выплатили какую-то разницу. Великая вещь – связи!) Я договорился с Ниметцем, договорился с Шором, договорился еще с концертмейстером из Ротмунда: он играет несколько спектаклей за меня, я по возвращении воздаю ему тем же; можно было бы и ротмундцу заплатить, но деньгами своими я все же дорожил больше, чем временем. В моем распоряжении три недели: пятнадцать дней на Израиль (в посольстве мне сказали, что в десять дней я тоже уложусь, но верить израильским чиновникам…), остальное – Португалия.

Ах, я позабыл! В Португалии происходит действие «Феликса Круля», которым я когда-то зачитывался. Вот еще откуда у меня эта отзывчивость на «Лиссабон». Я решил, что непременно куплю в дорогу «Круля», – и купил, за несколько марок, в мягкой обложке, на которой был воспроизведен прелестный плакат Иво Пухонного: девушка в малиновом платье с книжкой на коленях. У другого моего кумира, Набокова (в моей кумирне нескончаемые драки), в «Лолите» есть такая сцена: Гумберт из своего автомобиля разглядывает высыпавших на улицу школьниц, заставляя при этом Лолиту себя ласкать. Я не думаю, что мне будет хуже, чем ему: сидя в кафе на площади О Рочо, лжемаркиз Веноста украдкой разглядывал восемнадцатилетнюю Сусанну с какой-то там птичьей фамилией. [168]

«Господин Аксель Pop с супругой имеют честь пригласить Вас 16 октября на домашний концерт. Начало в 20.00», – помещалось внутри тисненной золотом лиры.

Такое приглашение получил и я – на память. Вопреки моему же желанию, я был для них неуловим: в отпуске я в Баденвейлере, затем не успел вернуться, как уехал в Польшу, теперь через две с половиной недели снова уезжаю на три недели. Остальные исполнители квинтета «Форель» чувствовали, как идут насмарку усилия целого года, и жаждали, пока не поздно, увековечить их публичным выступлением – до моего отъезда. Я улетал семнадцатого. А концерт (с последующим небольшим возлиянием) происходил, как явствует из приглашения, прямо накануне вечером.

Герр Pop страшно извинялся, что так вышло, но по мне это было даже занятно: не «с корабля на бал», а наоборот – с бала на корабль. Как бы отвальная в мою честь.

Как безумцы, репетировали мои концертанты в последние две недели. До таких высот мы, пожалуй, еще никогда не поднимались. В нотах первого пульта «Летучего Голландца», в финале, против слов «до самой смерти» какой-то замученный дирижером человек приписал «репетировать». Я им это рассказал, они засмеялись «шутке музыкантов», но никаких выводов из этого не сделали.

Я спросил фрау Pop, много ли будет у нас слушателей. Сто человек. Девяносто девять из них меня не интересовали. Пришлось схитрить. Дэнис будет? Как же иначе. И не скучно ему будет, бедняге, в этом море взрослых? Нет, его приятель Тобиас тоже придет вместе с родителями.

Я задумался. Вернее, размечтался. Признаться – хотя она и выставила меня из машины, словно попавшегося на шулерстве! – я все же не ждал, что почти год спустя при моем появлении она повернется и уйдет. Не ждал и был уязвлен. И вот я выходил со скрипкой. Конечно, мое инкогнито летело к черту, зато какой эффект!