Зиновий Фазин - Последний рубеж Страница 37

Того, что на военном языке называется передним краем, у белых, в сущности, нет. Есть у них раскиданные там и сям вдоль берега заставы, посты сторожевого охранения, отдельные очаги укреплений с пулеметными гнездами и колючей проволокой, но сплошной линии окопов нет. Издали, с бериславского берега, взглянешь, и кажется, что на том, каховском берегу, где белые, ничего нет, кроме сплошных плавней, камыша да раскидистых ив у самой воды. А берег весь в песке, и песок чистый, сыпучий, промытый до белизны днепровской водой и насквозь прокаленный жарким солнцем Таврии.

Теперь, зная это, мы можем вернуться к тому, что сделал Орлик.

Он решил, дождавшись темноты, переплыть реку. Стоит очутиться на том берегу — и ты у своих. Но как явиться к ним без оружия? Ведь спросят: где твоя шашка, где карабин? Куда дел? Растерял, чертов трус! Нет, без оружия Орлик не представится своим.

Целый день он ходил по Каховке. Из рассказов погибшей Ани он приблизительно знал место, где она жила. Дом нашел, но он оказался нежилым — сгорела от снаряда крыша, и родители Ани куда-то временно переселились. Странным казалось: в Каховке, такой просторной, с таким множеством домиков, людям теперь негде стало жить и они ютятся где только могут. «Кризис же на квартиры», — объясняли Орлику встречные, с которыми он решался заговорить.

Жаль было бросать узел, а что с ним делать, Орлик не мог придумать, и все тащился с ним, держа под мышкой.

Худо было сейчас девчатам в Каховке. Орлик это видел и понимал. Все рассказы Ани подтверждались. Но особенно жалел Орлик в эти минуты старух. Никогда прежде ему так не жаль было этих большей частью одиноких женщин. Несчастные! Кто поможет им? Одно только может их спасти — приход той новой жизни, которую несут с собой красные.

Но как добыть оружие?

План пришел из воспоминаний о прошлом.

Отец Орлика как-то еще до революции приютил у себя в хате одного пленного австрийца. Шла война, и в Каховке, как и в других городах Украины, было немало пленных. В лагерях их не держали, и кто хотел, устраивался на работу, снимал угол где-нибудь и так потихоньку жил, ожидая конца войны.

Пленного, поселившегося в убогой рыбацкой хатенке Егора Петровича, звали Лаци, и это был еще совсем молодой человек с короткими черными усиками на смуглом лице. Он хорошо играл на скрипке, чем и зарабатывал себе на жизнь в одном прибрежном ресторанчике. Была тогда у Егора, старого чудака, думка заветная, чтоб вместо квартирной платы за постой славный малый этот, австриец Лаци, научил Сашу, любимого сына Егора, игре на скрипке. Лаци согласился с таким условием и стал было учить Сашу своему ремеслу, но скоро это наскучило и мальчику и австрийцу, и тем дело кончилось. Отец стал брать сына с собой на рыбную охоту, решив, что если не вышел из Саши музыкант, то добрый рыбак выйдет наверняка.

Бывали у Лаци дни, свободные от ресторанной службы, и любил он в такие дни забираться на лодочке в плавни и, выкупавшись в реке, понежиться голым на песочке. А чтобы у него не украли одежду, он брал с собой в роли сторожа дочку рыбака Сашу и давал ей за это две-три серебряные монетки на кино и конфеты. Саша — ей было уже лет девять-десять — усядется с одеждой австрийца где-нибудь в кустах и песню тянет и ждет, пока Лаци с завернутым на бедрах полотенцем не подойдет одеваться, довольный, что хорошо покупался и загорел.

— О, какие места у вас тут! — не переставал восхищаться Лаци. — Это есть самая настоящая красота и прелесть!

Девочка, разумеется, дорожила заработком и с охотой ездила с ним в плавни. Это был, кажется, первый заработок в ее жизни.

Мы привели тут эпизод из ранней юности Орлика не случайно, тут причина особая. Сейчас к ней и перейдем и скажем лишь, что теперь уже все кончено с воспоминаниями и переживаниями Саши Дударь, опять она Орлик, и пришло ему — мы подчеркиваем: ему, Орлику, — пришло время действовать.

Вот он и действует. Ходит по берегу и старается больше ничего не вспоминать, а только зорко все высматривать да запоминать. Вид у Орлика такой, что сразу скажешь — оборванец, оголец, босячок. В Каховке и в окрестных поселках и хуторах можно было встретить немало таких. Война приносит с собой в тыл безотцовщину; а мать одна не прокормит и не удержит возле себя сыночка, ежели сама не может его накормить и одеть.

Близко от Орлика прошли берегом три офицера, подпоручики, еще совсем молоденькие, наверно, только что вышли из юнкерской школы. Вели они себя развязно и были пьяны. Увязая сапогами в песке, они забрались в кусты лозняка и стали раздеваться.

— Эй, дяденьки! — обратился Орлик к офицерам. — Одежду вашу постеречь?

— А кто ее тут у нас заберет? — отозвался один из офицеров, отстегивая пояс с револьвером. — Да я застрелю того!

— Могут, могут утащить, господа! — сказал другой, со шрамом на щеке. — Ладно, давай, малец, посторожи. Получишь на чай за это.

Разделись офицеры и полезли в воду, а Орлик остался сидеть в кустах у кучи штанов, гимнастерок, сапог, белья и оружия. Взорвать бы все это гранатой и всех трех мерзавцев, пока они там кувыркаются в протоке, их же наганами и перестрелять.

Нет, по-другому надо. Орлик тихонько вытаскивает из кобур наганы, забирает из карманов документы офицеров, сует все это в свой узел, где платье покойной Ани, и — бегом в заросли камыша. Густой стеной стоят они; человека в них не найти, если он вглубь залез, хоть трое суток ищи. А Орлику здесь ведомы все тропиночки, перекаты, болотца.

Никто не встретился Орлику на пути к камышам, и вот он уже шлепает по воде, держа узел на одном плече, а другим расталкивая высокие тростинки. Вода по пояс, но Орлику это нипочем. Еще несколько минут шороха над головой и плеска воды. Все! Орлик выбирается на островок, где есть хорошо знакомые ему пещеры. Островок весь в спутанной, местами сбитой снарядами лозе. Здесь Орлик досидит до темноты, а потом…

Потом он вплавь пустится через Днепр к своим, на тот берег.

Часть третья

КАХОВКА, КАХОВКА…

1

Стрелковая дивизия, видевшая лотосы. — Свидетельства комиссара Телегина. — Сорок одна тысяча книг в воинской библиотеке. — Размышление о командармах и штабах. — Стихи на рассвете. — Успех дает атака. — Мечта о сапогах.

Шла в эти дни на Крымский фронт стрелковая дивизия — такой приказ был дан ей Главным штабом Красной Армии. Шла дивизия из дальних мест, из Сибири, и надо хоть кое-что о ней успеть рассказать, пока на Каховском тет-де-поне при ее участии произойдут горячие бои. Что такое тет-де-пон, мы потом объясним, а пока скажем: дивизия очень торопилась — так повелевал ей тот же самый приказ.

Блестяще, по утверждениям военных историков, воевала в Сибири против Колчака 51-я дивизия: о ней и речь. До Сихотэ-Алиня, где так мечтает побывать господин де Робек, дивизия, кажется, не дошла, но, пока воевала на Урале и в Сибири, не раз видела в застойных горных озерах эти лотосы. Во всяком случае, были в дивизии люди, видевшие и лотосы, и всякие другие чудеса, встречающиеся на обширных пространствах от Уральского хребта до синего Амура. Почти на три четверти 51-я дивизия состояла из коренных уральцев и сибиряков, и сколько среди них было любителей таежной охоты, старателей из золотых приисков, которые куда только не забирались и каких только диковинок не нагляделись!

В дневнике Кати и Саши не найти подробностей — где, в каких именно озерах, видели бойцы 51-й торчащие из воды горных озер белоснежные лотосы. Есть лишь такая запись Кати:

«Вчера ночью к нам переметнулся один из врангелевских офицеров, которого Слащев грозился за что-то расстрелять. Чтоб спастись, беляк бежал из-под ареста и сдался нашим. Его тотчас доставили в наш штаб и допрашивали целое утро. Оказывается, штабу Слащева известно, что к нам на подкрепление идет 51-я дивизия. Враги и их лазутчики у нас в тылу тоже не дремлют, черт их возьми! Но раз уж они все знают про дивизию Блюхера, то могу же я теперь хоть кое-что себе позволить.

Рассказывают о дивизии чудеса. Все будто бы сплошь герои, богатыри. Одеты бойцы не в обычные гимнастерки, а в красные рубашки, которые им прислали рабочие-шефы за победы на Восточном фронте против Колчака. Ну разве не поэзия эти красные рубашки в обыкновенной стрелковой дивизии? А на стволах винтовок, говорят, у них привязанные ленточками цветы».

Может, то были лотосы? Хочется верить.

В дни, когда дивизия двигалась к врангелевскому фронту, ее комдив Василий Блюхер доложил в Главное командование Красной Армии вот что:

«51-я стрелковая дивизия в предоставленных ей 93-х эшелонах 1 мая сего года начала переброску со ст. Ангара на запад по трем направлениям (Екатеринбург — Симбирск — Самара) и головными эшелонами приступила к разгрузке на ст. Апостолово…»

Подумать только — 93 воинских эшелона для переброски одной дивизии!