Зиновий Фазин - Последний рубеж Страница 38

Подумать только — 93 воинских эшелона для переброски одной дивизии!

Трудно даже представить себе, как необъятно раскинулись по железным дорогам страны скрипучие вереницы красных теплушек. И несутся мимо них леса, города, деревни. Лето жаркое, самая пора хлеб убирать. Эх, скорее бы с Врангелем покончить да по домам!..

Ехала дивизия и на ходу ела, пила, на ходу же слушала беседы комиссаров, училась в кружках ликбеза и лихо пела любимую солдатскую:

Как родная мать меня         Провожала,Тут и вся моя родня         Набежала.А куда ж ты, паренек?         А куда ты?..

Постукивали колеса на стыках рельсов, и под стук неслось из раскрытых дверей теплушек:

С Красной Армией пойду          Я походом.Смертный бой я поведу          С барским сбродом!..

Сколько же было их, пареньков, устремившихся сейчас на смертный бой с барским сбродом? В том же донесении комдива Блюхера сказано: 23 689 человек было в его дивизии. Большая сила!

Далее в донесении Блюхера говорится, что еще за месяц до отправки на Южный фронт дивизия, находясь в резерве главного командования, чинила мосты и перекладывала шпалы на железнодорожном пути от Байкала до станции Зима. Некоторые полки 51-й трудились на Черемховских каменноугольных копях. Напомним здесь: ведь после разгрома Колчака и Деникина в Москве надеялись, что уже можно приступать к планам мирного строительства, к чему предполагалось привлечь и войска. И вдруг после короткой передышки в мае ударили с запада белополяки, а в июне из Крыма вылез Врангель, и все прежние планы полетели кувырком.

И вот движется 51-я к Таврии. И уже из записей Кати мы потом узнаем, что дивизия вместе с прочим имуществом везла в своих эшелонах 48 библиотек с 41 тысячью книг, среди которых окажется и очень нужная Кате (для Орлика) «Война и мир».

Нас могут упрекнуть: в повестях не принято приводить сухие цифры статистики. Но кто сказал бы точно и доказательно, почему не принято, если это решало судьбы людей!..

Большую роль предстоит сыграть дивизии в дальнейших событиях, и потому мы так пристально вглядываемся в ее облик.

Было что-то по-сибирски крепкое, кряжистое, упорное и стойкое в людях дивизии, начиная от ее комдива, бывшего рабочего Блюхера, и кончая рядовым бойцом. Отрадно, что Катя отметит это в своем дневнике. Но Катя — человек еще чересчур юный, да и все знать она просто не могла. Вот почему хочется привести здесь записи из другого дневника, — это дневник, который вел один из политработников дивизии, комиссар полка Телегин. Он ехал на Южный фронт с первым эшелоном дивизии, и вот его личные записи:

«2–17 июля 1920 г. Настроение бойцов превосходное. Не было ни одного случая дезертирства. Проехали Сибирь и Урал, родные места красноармейцев остались позади. Но отставших нет.

Однажды задержали двух красноармейцев, пытавшихся спекулировать добытой где-то солью. В вагоне устроили общественный суд, хотели сдать их в ЧК, но они со слезами на глазах просили не делать этого и обещали на фронте искупить свою вину. Приближаемся к фронту.

18 июля. Провел митинг на тему: «Значение II конгресса III Коммунистического Интернационала». Дал задание политрукам организовать читку газет, посвященных конгрессу. Проехали Кременчуг. Завтра утром прибудем на конечную станцию. Предупредили о возможности налета банд. На паровозе, тормозных площадках и на крышах вагонов расположили усиленное охранение. Здесь армейские тылы, уже ощущается дыхание фронта. Командный состав насторожился, насторожились и бойцы. Оружие приведено в готовность.

19 июля. Прибыли на станцию Апостолово. Выдвинули наблюдательные посты, расставили пулеметы. Эшелон стал под разгрузку… Набрали подводчиков. Через два часа мы уже тронулись на юго-запад.

Население встретило вначале с некоторым недоверием. Наша первая забота — не допустить никаких недоразумений с населением. Политрукам и командному составу строго-настрого приказано следить, чтобы бойцы хорошо относились к крестьянам. Будем оказывать им хозяйственную помощь.

На просьбы красноармейцев продать что-либо из продуктов пока слышали только отказы:

— Ничего нет, товарищи, все уже поели.

Наши ребята молодцы, не настаивают. Закусывают коркой хлеба или сухарем с водою. Включаются в работу по хозяйству: молотят, убирают солому, помогают по двору. Кончив одну работу, спрашивают у хозяев, что надо сделать еще. К вечеру отношение крестьян резко изменилось. Красноармейцев сажали с собою за стол, угощали салом, молоком. Я спросил двух крестьян:

— Как наши?

— Таких червоноармейцев ще не бачили!..

Вечером коммунисты и бойцы на завалинках вели разговоры. Крестьяне интересуются положением на польском фронте. Спрашивают, правда ли, что Врангель обещает дать землю. Впрочем, тут же сами добавляют:

— Брешет, что от него можно землю получить.

20 июля. Все ближе и ближе к передовой линии фронта. Весть о хороших «сибиряках-красноармейцах» летела из села в село, опережая нас. Командир и красноармейцы — желанные гости. Крестьяне делятся с нами всем, что у них есть.

5 августа. К вечеру подошли к монастырю… на живописном берегу Днепра. Враг уже близко. Приказано расположиться в укрытиях и не появляться на берегу. Усилено сторожевое охранение и выставлено три наблюдательных поста. Есть ли перед нами противник, где и сколько его, еще не знаем…»

Это знал — и достаточно точно — штаб Эйдемана. Мощная сила противостояла красным по ту сторону Днепра, и основу ее составляли войска целого армейского корпуса. А в корпусе много войск — несколько дивизий! Командовал им упоенный успехами своего прорыва в Таврию генерал Слащев, уже знакомый нам любитель птиц и собак. В штабе Эйдемана знали и эту подробность, даже то, как зовут его журавля и ворона. Знали, где стоит штаб Слащева: довольно далеконько от Каховки — в селе Чаплинке, на главном шляху из Каховки в Крым, то есть к Перекопу, а за ним, за старым Турецким валом, уже начинается Крым.

В руках у нас старый-престарый журнал «Армия и революция» за февраль 1922 года. Представляете, когда дело было? Всего только года полтора спустя после тех событий, которые развернулись у Днепра при штурме Каховки. С волнением читаешь в номере рассказ об этих событиях. Пишут военные люди, специалисты — участники штурма.

И вот какая картина встает перед глазами. Трудные задачи решал штаб Эйдемана, готовя штурм. Изложены они языком по-штабному строгим и точным, хотя и суховатым.

«Ближайшая подготовка операции заключалась: а) в сосредоточении главных сил правобережной группы в район Берислава; б) в подготовке и сосредоточении боевых припасов, инженерных средств и вообще материальной части к пункту переправы; в) в подготовке тыловых складов и баз; г) в устройстве тыловых путей и установок связи…»

Видите, сколько дел!

Вот ими-то день и ночь были заняты Эйдеман и его штаб, а также штабы его дивизий.

Есть упоение — это несомненно так, — есть, есть упоение и в самом тяжком, адском труде, даже, наверно, и в таком каторжном, как штабная работа. Как знать, может, и кому-нибудь из вас придется в будущем очутиться на штабной должности, не пугайтесь: хоть и трудно будет, а все равно увлечетесь, потому что дело-то важное, нужное, им добывается победа!..

Берислав, городишко небольшой, вытянулся вдоль Днепра, приник к нему пристанями, складами, ветхими домишками. Улочки убегают от берега вверх, иные даже очень круты.

Бериславские высоты главенствуют здесь над Днепром, над плавнями, надо всем, что лежит по эту и ту сторону реки… Эти высоты оказались удачными позициями для артиллерии, а Эйдеман на нее очень надеялся. Если пехота — царица полей, говорят, то артиллерию называют богом войны. Отсюда, с прибрежных высот, вражеский берег и лежащая за ними степь просматривались даже невооруженным глазом, то есть и без бинокля, а в хороший полевой бинокль — и того лучше.

Эйдеман дневал и ночевал здесь, на высотах у Берислава, сам выбирал позиции для артиллерии, а опыт по этой части у него был. По ночам он объезжал участки, откуда предстояло совершить прыжок через Днепр. Рассвет порой заставал его где-нибудь на взгорье правого берега. Укрылся за стволом дерева и смотрит в бинокль на постепенно обрисовывающиеся в синеве утра очертания левого берега.

У Эйдемана был автомобиль, но чаще он предпочитал ездить верхом. И вот как-то рано утром, когда Роберт Петрович и сопровождавшая его оперативная группа штаба садились на лошадей, чтобы ехать обратно в Апостолово, к местопребыванию основного штаба, с неприятельского берега ударили несколько орудий и близко стали рваться снаряды. Кони захрапели, замотались. Под Эйдеманом тяжело ранило лошадь, и пришлось ему пересесть в автомобиль.