Знак Зевса - Анатолий Гаврилович Ильяхов Страница 37

Так человек с агоры, назвавшийся Нектабом, оказался в загородном имении Антипатра рядом с Мирталой.

Теперь Нектаб, будем называть его так, почти неотлучно находился рядом с Мирталой. Артемисию он оттеснил, заняв место мудрого советника. Няня, на глазах терявшая влияние на воспитанницу, выказывала недовольство, пыталась возражать, но сила внушения халдея оказалась сильнее любви Мирталы к няне. Нектаб показался ей настолько любопытным, что она решила оставить его в свите в качестве толкователя сновидений. Халдей сказал ей, что понимает смысл тайных и явных пророчеств, может раскрывать значения знамений, гадает по полёту птиц.

Артемисии пришлось смириться с присутствием халдея рядом с Мирталой, а Гермоген прямо-таки обрадовался появлению в свите царской невесты ещё одного мужчины. К тому же дядя Мирталы тоже занимался онейрокритикой, разгадыванием снов, так что при посредничестве Нектаба он собирался совершенствоваться в этом искусстве.

Глава 8. Друг Фрасил

Большие перемены

Перемены в македонской армии оказались резкими, но результативными, отчего молодой правитель быстро добился доверия многих македонян. В наемную армию пошли свободные граждане, которые по своей воле и желанию несли военную службу, следуя беспрекословно уставу и приказам командиров. Царь платил жалованье, достаточное, чтобы воины в мирное время не занимались грабежами и могли откладывать кое-что про запас. Филипп не боялся осуждения элиты, приглашая на некоторые должности военачальников из греческих городов. Ценя их боевой опыт, он приближал к своей особе, не обращая внимания на ропот придворного окружения, считая, что действует в интересах Македонии и македонского народа. В вооружённых конфликтах с врагами успех всё чаще сопутствовал Филиппу, причём, чем многочисленнее противник, тем ожесточеннее сражались македоняне, уверенно и без страха! И поражения приносили Филиппу больше пользы, чем вреда, потому что он незамедлительно делал выводы, побеждая в очередных сражениях. В дипломатии он тоже преуспевал, и чем запутаннее были государственные дела, чем более обнаруживалось постороннее противное влияние, тем больше единомышленников собиралось вокруг молодого македонского царя. Вскоре он принимал решения самостоятельно, без оглядки на высший совет военачальников, а это в свою очередь приближало его к единоличной власти, что в истории Македонии было неестественным явлением.

Перед Филиппом открывалась истина, что из-за постоянной вражды между собой «великая троица» – Спарта, Фивы и Афины – больше не способны притязать на единоличную гегемонию в Греции. В этой политической ситуации обязан появиться другой претендент на лидирующую роль, способный объединить Македонию и Грецию на основе новой политической идеи – войне с Персией. Царь Филипп был уверен, что Македония во главе с ним способна исполнить такую миссию. Филипп имел право так думать, поскольку, несмотря на молодые годы – ему исполнилось двадцать три года – он обрел не только уверенность в своих начинаниях, но и обнаружил в себе дарования политика, позволившие смотреть в будущее с надеждой, смело и по-юношески нагло.

У него появилась гордая осанка, которая подобает царю. Его манеры и не по возрасту житейская мудрость привлекала к нему активных молодых людей, безраздельно преданных отечеству и бескорыстно обеспокоенных прежним унижением Македонии. Обладая ловкостью в обхождении с различного рода людьми и определёнными знаниями эллинского мира, царь хорошо изъяснялся по-гречески, искусно писал, в то же время остерегался показаться чужим среди своих, македонян. Держа в памяти изречения греческих мудрецов, он умело пользовался ими, выступая перед армией и народом, укрепляя тем самым авторитет. Среди молодёжи он слыл лучшим пловцом, мог объездить жеребца с норовом. Любой знатный юноша, которого он приближал к себе, был абсолютно уверен в его искренней дружбе.

Но в нём оставалось ещё очень многое от национального македонского начала, варварского характера, что благоприятно сказывалось на популярности среди патриотично настроенных македонян. Это было связано с его природным необузданным нравом, требовавшим естественного выхода – тогда он бездумно предавался разврату, преследуя лишь чувственные, чаще животные удовольствия. Хотя при этом не терял из виду главную цель, быстро ориентируясь в любой, даже в проигрышной для него ситуации, меняя по ходу и свои настроения. Он охотился и пировал, с вожделением отдавался любовным интрижкам с красивыми женщинами. Именно эти стороны его поведения стали в последнее время поводом для неуважительного отношения к нему со стороны Афин, поддерживая миф о его варварской сущности.

На самом деле Филипп был не так прост, потому что даже самый ожесточённый противник молодого царя не мог отказать ему в светском изяществе. Понятно, что если с его участием проходили дружеские пиры, то они, соответственно, требовали грубых проявлений природного македонского характера. Они были больше похожи на легендарные пиры кентавров (полулюди-полукони) и лестригонов (великаны-людоеды) – обжорство, пьянство, разврат… Но официальные придворные мероприятия, который устраивал царь Филипп у себя в Пелле в честь иностранных послов или празднования великих национальных побед, резко отличались от бытовых пиров. По своей организации они являлись предметом зависти греков – были по-эллински мудры и блистательны, по-восточному – роскошны!

Филипп интуитивно чему-то учился. Ради господства над массой, умело пользуясь как слабостью, так и силою толпы, он учился быть недосягаемым даже для ближайшего окружения. Одни знали его гневливым, храбрым и упрямым человеком, иные – кротким, хитрым и уступчивым; порою жестоким, непоколебимым в своих решениях. Однажды Филипп скажет своему сыну Александру:

– Бери пример с хамелеона, который меняет окраску по ситуации, как делал я в молодости. Изучай нравы тех людей, с кем тебе придётся жить дальше, приспосабливайся к их настроениям. Старайся походить на этих людей, не меняя своих убеждений и намерений, тогда потом сумеешь властвовать над ними, заставишь жить их по своим законам.

Уроки мудрости

Филипп с войском ещё оставался на фракийской земле. Царские гонцы доставляли из Пеллы письма от Антипатра, которого в последнее время волновал, видимо, один только вопрос:

– Когда готовиться к свадебному пиру?

Поначалу верный друг царя отписывал короткие записки, информируя о продвижении свадебного кортежа из Эпира в Пеллу. Когда стало ясно, что Филипп не реагирует на его призывы лично встречать невесту, тон писем Антипатра изменился, они стали требовательными: пора жениху возвращаться. А когда Миртала прибыла в Пеллу, послания пошли чуть ли не каждый день, в них советник сильно огорчался: неудобно, мол, перед Эпиром, Македонией и Грецией. Предлагал царю поторопиться на собственную свадьбу.

Сегодня Филипп намеревался отвечать Антипатру, сообразил начало: «Мой славный и мудрый Антипатр, почему ты не можешь понять, что царь должен находиться там, где он более всего