Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 3 Страница 38

XXVII

Вернувшись домой, Тэмуджин с Боорчи остаток ночи продремали в тепле у очага. Домочадцы наспех собирали им еду и вещи в дорогу. Бортэ готовила обоим одежду, зашивала порванное, наносила новые заплатки. Сочигэл ушла в молочную юрту и там вместе с Хоахчин варила в большом котле мясо.

Мать Оэлун долго молилась онгонам, прося их заступиться за своих потомков перед богами, упросить их, чтобы те присмотрели за ними в дальней дороге. Потом она вместе с Джэлмэ и Хасаром выходила на восточную сторону стойбища – втроем они брызгали арзу небожителям.

Едва рассвело, Тэмуджин и Боорчи встряхнулись ото сна, старательно поели, напоследок набивая свои желудки жирным изюбриным мясом, запили горячим супом и с восходом солнца выехали с заводными конями в западную сторону, в кереитскую степь. Вслед им, столпившись у коновязи, смотрели домочадцы. Бортэ и Оэлун, высоко поднимая чаши, кропили в западное небо молоком и архи.

Тэмуджин спешил. «Только бы не случилось чего-нибудь еще, не опередил бы Таргудай, а Тогорил не откажет мне в помощи, – крепя в себе надежду, рысил он, понукая жеребца поводьями, не давая ему замедляться. – Главное, суметь мне верно все ему объяснить».

Они часто меняли лошадей, пересаживаясь на ходу с одного на другого, и в течение двух дней, пока не добрались до кереитских владений, не останавливались даже на ночь. Придержав коней, переведя их на шаг, они спали на ходу, сидя в седлах. Подремав короткое время, ослабив тяжесть сна, они снова разгоняли коней на крупную рысь и продолжали путь.

К западу уже потеплело, приближалась весна. Снег здесь уже повсюду растаял, на вершинах и южных склонах холмов земля полностью оголилась и скот мог отъедаться от зимней бескормицы.

– Вот где хорошие пастбища, – говорил Боорчи, поводя плеткой в сторону дальних увалов, – пригнать бы нашим скот сюда и жить привольно, но нет, вместо этого они будут драться из-за клочка земли, пускать друг другу кровь неизвестно за что… Тэмуджин, почему наши не селятся здесь, ведь тут никого нет? – спрашивал он, стараясь разговорить его и отвлечь от тяжелых дум.

Тэмуджин, будто не слышал, упорно молчал, и тогда Боорчи сам же себе и отвечал:

– Боятся удаляться от своих, думают, вдруг нападут чужие, а помощи ждать неоткуда. Вот и жмутся друг к другу в одной и той же долине, дерутся между собой, но расставаться не хотят, а тут такие пастбища пропадают. Глупы ведь люди…

К концу второго дня в стороне от своего пути, под склоном дальней сопки, они увидели кереитский курень. Тэмуджин смело повернул к нему и, встретившись со старшим вождем, назвал себя и попросил дать провожатого в дорогу. Тот без расспросов дал ему двоих молодых воинов и еще дал в дорогу по свежему заводному коню. Обрадованный такой удачей, Тэмуджин с возросшей надеждой пустился дальше.

В середине третьего дня они были в главной ставке Тогорила. Уже у входа в курень Тэмуджина ждала еще одна добрая примета: их встречал тот самый начальник охраны, который здесь же встречал его прошлым летом. Узнав Тэмуджина, он с приветливым лицом, как хорошему знакомому, поклонился и без задержки пропустил их вовнутрь.

«Хорошее начало, – отметил про себя Тэмуджин, проезжая по куреню, – меня как будто уже во всем ханстве знают и встречают как своего. Не иначе, сам хан так распорядился…».

В огромном кереитском курене было так же шумно и многолюдно, как и в прошлый их приезд. Как и тогда, было видно много людей благородного вида, разодетых в пышные шелка и бархат. Степенные, с достойными лицами, эти люди безмятежно ходили между юртами, кучками стояли на открытых местах, неторопливо беседовали. Тут и там слышался беспечный мальчишеский смех.

Проезжая мимо одной большой юрты из белого войлока, Тэмуджин услышал переливчатые звуки нескольких хуров, и вперемешку с ними раздавался тонкий, словно от серебряных шаманских подвесок, приятный звон. Звуки то чередовались, то сливались в одну общую струю и шли так стройно и согласно, что Тэмуджин, на мгновенье забыв о своих тяжелых думах, прислушался к завораживающим переливам, ощущая в себе какие-то неведомые, легкие и светлые чувства. Звуки так и струились безудержно и вольно, как струится звон ледяного горного ручья сквозь пение лесных птиц. Хотелось остановиться и послушать еще, но Тэмуджин не натянул поводьев, с сожалением отдаляясь от юрты, продолжал путь.

Не поворачивая головы, одними глазами незаметно кося по сторонам, он осматривал главный курень кереитов, примечая во всем признаки благополучия. Не было здесь и намека на войну, на страх и опасность; степенно текла мирная жизнь, давно позабытая в монгольских куренях.

Тогорила уже предупредили о нем, и он сам вышел встречать гостя. Быстро выйдя из юрты, он встревоженным взглядом окинул Тэмуджина и, увидев его почтительную улыбку, успокоенно кивнул, приветствуя.

Тэмуджин, чувствуя радушный прием, сошел с коня и, кланяясь, облегченно вздохнул про себя.

– Ну, как у тебя в семье, все благополучно? – спрашивал Тогорил, подходя и беря его за руки. – А я уже подумал было, что беда случилась.

– В семье все хорошо, западные боги присматривают за нами, – промолвил Тэмуджин. – Но неспокойно в племени…

– Ну, главное, что в семье хорошо, – Тогорил сдвинул его лисью шапку назад и по-отцовски поцеловал в голову. – Об остальном поговорим. Ну, пойдем в дом.

Боорчи и двоих их спутников ханские слуги увели куда-то в сторону. Тэмуджин вместе с Тогорилом прошел в большую юрту.

– Вижу, вижу отцовского сына, – усаживаясь, улыбался Тогорил и указывал ему рукой, чтобы садился, – и Есугей был такой же непоседливый… Знаю, что у вас идет война между своими. Однако, ведь ты их не остановишь, значит, всему свое время. Ну, рассказывай, что тебя привело на этот раз, что у тебя нового?

Волнуясь и сдерживая себя, Тэмуджин рассказал.

– Если джадаранский улус не будет в одних руках, он скоро рассеется и тогда всем керуленским монголам придет конец, – говорил он, – борджигины их перебьют, а там и войско моего отца захватят… Это одно, а другое то, что в будущем я рассчитывал на анду Джамуху, что он будет держать всех керуленских в своих руках и будет моим союзником, а теперь, если он останется без улуса, сила джадаранов разойдется по чужим владениям и надеяться мне там будет не на кого…

Тогорил, внимательно выслушав, движением руки остановил его.

– Я тебя понял, – сказал он. – Ты прав, надо вернуть улус Джамухе. Раз он твой анда, значит, он и мне не чужой человек.

– Благодарю вас! – порывисто сказал Тэмуджин и прижал руку к сердцу. – Я верил, что вы мне поможете и надеялся только на вас.

Он разом почувствовал огромное облегчение, словно тяжелая канга свалилась с плеч – как когда-то после тайчиутского плена. Освободившись от сомнений и тревог последних дней, он тут же почувствовал, как сильно устал. Бессильно опустив плечи, он теперь прислушивался к тому, как у него ноет шея и трудно ей удерживать голову. Вмиг отяжелели веки, его неодолимо клонило ко сну.

Тогорил, присмотревшись к нему, увидел, что с ним творится и, понимающе улыбнувшись, махнул рукой:

– Я тут сам подумаю обо всем, а ты иди отдыхать.

Тэмуджин неловко улыбнулся, стыдясь своей слабости, но, не в силах больше владеть собой, с трудом поднялся и, через силу поклонившись, на нетвердых ногах направился к выходу.

Его привели в гостевую юрту, где уже отдыхал Боорчи. Двух других воинов не было. Боорчи спал, лежа ничком на мягком войлоке и не проснулся, когда вошел Тэмуджин. Мельком взглянув на него, Тэмуджин свалился у стены и тут же, словно конским арканом, затянуло его в глубокий, вяжущий сон.

XXVIII

Проводив Тэмуджина, Тогорил долго сидел неподвижно, глядя в огонь очага, кутаясь в наброшенный на плечи ягнячий халат. Думал о сыне покойного анды, не веря только что увиденной им остроте ума и дальновидности юноши.

«Безошибочно чует, словно он уже матерый зверь, когда нужно не ждать, а броситься и вмешаться в дело, – изумленно восхищался он, ощущая в себе теплые, почти отцовские чувства к нему. – И в прошлый раз удивил меня: прошел такие испытания, и голод, и одиночество, и плен, но выжил, да еще и невесту смог забрать… и брата убил в такие-то годы! – значит, уже понимает, что нужно делать, чтобы в будущем не иметь лишнего соперника… а это нелегко, очень нелегко убить брата…».

Тогорил невольно вспомнил о том, чего не любил вспоминать, – как он сам в одну ночь расправился с двумя своими младшими братьями, удавив их волосяным арканом, когда понял, что те не повинуются ему. Было это давно. После смерти их отца, Хурчахус-Буюруг-хана, в улусе начались смуты, дядья стали натравливать против него младших братьев, и пришлось ему двоих самых ретивых отправить к предкам. Однако другой брат, Эрхэ Хара, которого он считал своим сторонником, вдруг испугался чего-то и убежал к найманам. Снюхался с ними и договорился, чтобы те посадили его на отцовский трон, – видно, пообещал им немалые куски от ханства.