Роберт Святополк-Мирский - Заговор князей Страница 38

И вот теперь Леваш вернулся и заканчивал свой рассказ о встрече с Богадуром:

— … Он хочет начать это состязание завтра ровно в полдень, а сегодня до вечера я должен сообщить ему о твоем решении. Но если ты хочешь знать мое мнение…

— Прости, Леваш, — прервала его Анница, — спасибо. Ты прекрасно справился, и будем надеяться, что Настеньке пока ничего не угрожает. Я внимательно выслушаю твои соображения позже, но мне кажется, что сейчас решающим является мое слово. Позвольте мне немного подумать.

Анница встала и подошла к маленькому окошку, под которым стоял специально изготовленный наклонный столик, а на нем, покрытая вышитой ее руками накидкой, покоилась семейная реликвия — старинная греческая книга с замечательными цветными картинками, рассказывающая о подвигах древнего героя. Эту очень редкую и дорогую книгу подарил Василию благодарный князь Федор Бельский, и Василий рассказал, о чем в ней написано Аннице, которая не читала по-гречески.

А еще Медведев сказал тогда, что величайшей его мечтой было бы прочесть эту книгу вслух своим сыновьям, и Аннице это почему-то ярко запомнилось.

С тех пор старинная греческая книга стала для нее неким странным сосудом, в котором содержалось не только далекое прошлое, запечатленное на ее страницах, но и далекое будущее, о котором мечтал ее муж…

Ах, как ей не доставало Василия в эту минуту!

Анница осторожно сняла накидку и открыла книгу наугад.

Слева были выцветшие греческие буквы, выведенные давным-давно рукой неведомого переписчика, а с правой — картинка, на которой седобородый человек стоял с туго натянутым луком, а выпущенная им стрела пролетала точно посредине сквозь двенадцать колец воткнутых в длинный ряд топоров без топорищ. [4]

Анница погладила рукой картинку и глубоко задумалась.

В горнице воцарилась глубокая тишина.

Четыре человека, не шелохнувшись, ожидали ее решения.

Леваш нервно теребил свой ус, представляя себе как должно быть тяжело сейчас решить Аннице что делать: отказаться от вызова — значит проявить слабость, согласиться — значит пойти на смертельный риск…

Василиса Петровна, судорожно сжимала обеими руками платок на груди, и, пытаясь поставить себя на место Анницы, с ужасом думала, что она не вынесла бы тяжести подобного выбора…

Отец Мефодий, смиренно сложив руки, беззвучно молился, о том, чтобы Господь дал Аннице силы для принятия решения.

Один Клим Неверов сидел, как истукан, молчаливый и неподвижный с невозмутимо спокойным выражением терпеливого ожидания на длинном костистом лице. Однако и он, несмотря на внешнее спокойствие человека много повидавшего на своем веку, в глубине души, сочувствовал Аннице, представляя себе какой перед ней стоит выбор.

И все они ошибались.

Анница вовсе не думала ни о каком выборе, ибо на самом деле никакого выбора не было; она ни в чем не колебалась, потому что для нее сразу все стало простым и ясным: и, наконец, она не принимала никакого решения, так как в этом не было никакой необходимости…

Анница целиком и полностью погрузилась в расчеты.

Дело в том, что у нее было три лука.

Один — легкий, охотничий из особого сорта вишневого дерева с тонкой тетивой из крученых жил — это с ним ее впервые увидел Медведев, когда воскликнул: «Прекрасный выстрел — прямо в сердце!».

Второй — татарский, с загнутыми наружу концами, клееный вареным костным клеем из ветви татарского клена, бычьих сухожилий и тонких костей рога, — с этим луком она была во время боя на броде через Угру.

Третий — длинный, боевой, тисовый, — его привез в подарок отец с последней войны, и крестоносец, который передал его Бартеневу в качестве выкупа за свой плен, утверждал, что лук этот изготовлен известным мадридским мастером в Испании, откуда привозят самый лучший тис — опасное, ядовитое дерево, в наших краях не растущее вовсе.

У этого лука была изготовленная руками самой Анницы сверхпрочная тетива из шестидесяти тончайших и плотно сплетенных льняных нитей. Его боевые качества были непревзойденными, дальность и меткость безукоризненна, но он был слегка тяжеловат.

Первый отпадал сразу.

А вот между вторым и третьим следовало выбрать.

Наверняка у Богадура татарский клееный лук и тут шансы в скорости точности и дальности были бы равны.

Но тисовый лук обладал значительным преимуществом в дальности полета стрелы и силе ее удара.

Кроме того стрелы, которые оставил ей Василий, были длинными, тяжелыми и больше подходили для тисового лука. Впрочем, Анница за время отсутствия мужа сама изготовила десяток очень удачных, комбинированных стрел с разными наконечниками и оперениями, но так как она делала их по указаниям Василия, они тоже больше подходили для тисового.

Окончательным аргументом стал аргумент простой и чисто женский — Богадур наверняка не ожидает увидеть в ее руках большой тисовый лук и это произведет на него сильное впечатление!

Анница закрыла книгу и повернулась к гостям.

Лицо ее было совершенно спокойно.

— Отец Мефодий, — обратилась она к священнику, — Завтра на рассвете я хочу помолиться в нашем храме, принять причастие и испросить Господнего благословенья. Я принимаю вызов!

Глава третья

ТОЛЬКО ОДНА СТРЕЛА

… День выдался солнечный и морозный — ветви искрились звездочками, снег казался ослепительным, а опушка леса — пугающе черной. Как бы разводя в стороны могучими ветвями-руками остальные деревья, и выходя на простор из темной чащи, стоял на этой опушке древний красавец-дуб. А меж тем дубом и татарскими шатрами протянулась длинная, аккуратно вытоптанная широкая полоса плоского открытого пространства. На расстоянии пятидесяти шагов от дуба на снег положили красную дорожку — это на ней будут стоять стрелки и целится в сторону дуба, где и располагались специально приготовленные Богадуром мишени для состязания.

Два соломенных человечка, ростом с трехлетнего ребенка, стояли на широко растопыренных ножках, широко раздвинув в стороны ручки, по обе стороны дуба на расстоянии двух шагов от него каждый. К правой руке левого человечка (если смотреть со стороны дуба) был прикреплен небольшой, соответственно росту факел, и такой же факел держал в левой руке правый соломенный человечек.

Близился полдень и татарские воины в полном вооружении и на конях выстраивались вдоль линии стрельбы с правой стороны, оставляя левую для гостей и жителей сельца Барановки, которые уже собрались, поглядывая на дорогу из Синего Лога.

Перед самым полуднем на этой дороге показалось длинное шествие.

Впереди ехал Леваш со своей сотней как всегда угрюмых и до зубов вооруженных людей, среди которых выделялся ряд барабанщиков с большими черными, обтянутыми кожей котлами, а за ними в первой зимней кибитке Анница и Варвара Петровна, во второй — отец Мефодий с попадьей Аксиньей, а следом почти все население Медведевки, Картымазовки и Бартеневки и даже несколько монахов из Преображенского монастыря.

Леваш и его люди расположились с левой стороны, оттеснив жителей Барановки в задние ряды и обеспечив гостям с московской стороны хороший обзор места состязания.

Богадур вышел в красном восточном халате, богато расшитом золотой нитью и украшенном драгоценными камнями.

Леваш подошел и церемонно поклонился. Богадур ответил на поклон и спросил:

— Где же моя соперница? Я жажду увидеть ее.

— Вот она! — сказал Леваш.

Анница вышла из кибитки и направилась к ним.

Она была, как обычно, одета с ног до головы в черный бархат и мех. Длинные русые волосы и светлые прозрачные глаза ярко контрастировали с черным одеянием.

Богадур на мгновенье потерял дар речи не в силах оторвать от Анницы взгляда.

— Анница Медведева оказала честь принять твой вызов, — сказал Леваш, и Анница едва заметно склонила голову.

Богадур поклонился, не сводя глаз с Анницы.

Она смотрела ему в лицо твердо и прямо без тени улыбки.

— Я бы хотел, — сказал Леваш, — убедится, что Настасья Бартенева жива и здорова.

— Я знал, что ты спросишь об этом, и приготовил ей место с нашей стороны. — Он кивнул Саиду, тот махнул кому-то платком, толпа расступилась, и двое татар вывели Настеньку в сопровождении двух женщин из Барановки и усадили ее на приготовленную заранее скамью.

— С той минуты как она попала к нам, — сказал Богадур, — эти женщины рядом с ней. Они подтвердят, что с пленницей обращались как с ханской дочерью.

— Это хорошо, сынок, — улыбнулся Леваш. — Я не сомневался, в тебе. Можем начинать. — И взял с подноса, услужливо поданного Фомой чашу с медом.

— Нет, еще одно, — сказал Богадур. — Если случится так, что я проиграю и верну заложницу, где гарантия, что вы не нападете на меня — вас теперь вдвое больше.