Петр Бородкин - Тайны Змеиной горы Страница 38

Здесь стоял неумолчный звон и цоканье сотен кайл и молотков. Орт — настоящий подземный дворец. При неровном, дрожащем свете факелов играли изумрудно-зеленые, пурпурно-красные, золотисто-желтые цвета. От горных хрусталиков по стенам и сводам выработки бежали дорожки жаркой радуги.

Богат орт рудами. Именно они, а не волшебные красоты влекли сюда начальство. Здесь находили разных форм золотистые и серебряные блестки в кварцевой сини с зелеными отметинами, в черных и желтых охрах. Темно-серая шпатовая хрупкая руда с желтоватыми и красными охрами в каждому пуде содержала от двадцати до тридцати золотников серебра, в шесть-семь раз больше, чем в обычных рудах.

Работные с опаской тюкали молотками и кайлами по стенам орта. Если ударить с полного, плеча по стене — со свода от сотрясения нет-нет и сорвется кусок породы с коварной охренной желтизной в изломе. Охра ослабляла породу.

— Свод надобно укрепить — башку в лепешку сомнет кому-либо.

Доглядчики стояли где-нибудь в безопасном месте и на разумные замечания работных зычно гудели:

— Но-но! Яйца курицу не учат! Языки меньше сушите да рты не разевайте…

Немало шло руды наверх из Большого орта. Завидущему начальству хотелось еще больше. Приказало оно, как работные ни упирались, порохом откалывать руды.

Несколько зарядов в буровых отверстиях грохнули в один раз. Как живой, заходил свод. Загремел тяжелый каменный обвал. Двух бурильщиков и бергайера сразу похоронили.

После того до ушей начальства дошли «зловредные» разговорчики работных: «Не полезем в глубь горы на верную гибель, пусть начальство сует головы под каменный дождичек». Начальству поневоле пришлось крепить своды Большого орта. Но работные спускались в него под великим принуждением. Как ни усердствовали доглядчики, а не могли выколотить у работных и половины сменного урока.

На руднике объявилась кликуша — вдова погибшего при обвале бергайера Звонарева.

Убитая горем, совсем одинокая и немолодая женщина появлялась в самых людных местах, садилась на землю и визгливым, задыхающимся голосом городила страшное.

— Огню предайте себя, но не тревожьте змея семиглавого! Сушит-крушит ентот змей проклятый всех, кто в его логово заглядывает. Морской волной накрывает за дерзость и непочтение к себе. Изы-ы-ыди-и-те от змея! В том спасение ваше, люди!..

Лицо, все тело Дарьи передергивали судорожные корчи. Смолкала, когда покидали силы, лежала неподвижная с шапкой мыльной пены на губах.

Работные мимо ушей пропускали кликушество. Заботливым уходом, теплым участием и добрым словом проясняли рассудок Дарьи. Даже совсем было утихомирили ее, но ненадолго.

Верстах в сорока от Змеиногорского рудника в укромном и потаенном уголке Колыванского хребта дозорные казаки отыскали раскольничий скит. Бесценная находка для горного начальства — так нужны новые работники для рудника. Казаки сунулись было за палисадную стену. Не тут-то было. Массивные ворота оказались на крепком запоре. Тогда казаки принялись истошно кричать через изгородь. В ответ послышался решительный отказ раскольников открыть и объявить себя представителям властей.

— Огненным крещением оградим свои души от посягательств сатаны!

Затем из-за палисада потянуло легким дымком. Вскоре над крышей дома взметнулось и бойко затрепетало жаркое, сухое пламя. Сквозь его шум донеслось глухое, загробное пение. Оно угасало с рождением новых языков пламени… И вот совсем затихло.

Казаки обнажили головы. В запертом изнутри доме сгорели восемнадцать человек.

Весть о том дошла до Змеиногорского рудника. Засудачили работные. Уж слишком безрассудным и страшным показался поступок раскольников.

— Удивишь барина говядиной, когда от жареных цыплят нос воротит.

— Грех-то какой на душу взяли, спалив себя с младенцами в огне.

Работные, у которых головы погорячее, не боялись говорить неуважительное о мертвых. Резонно распекали самосжигателей.

— Всякому дураку доступно на себя руки наложить! А польза от того какая и кому?

— Впустили бы тех казачишек во двор, по головкам осиновым дрекольем приласкали, и ну на новые места! Лови тогда начальство синицу в небесах!

Дарья Звонарева, как только прослышала про раскольников, снова закликушествовала, пуще прежнего визжала:

— Во царствие небесное вознеслись непокорные! Вечный мир и блаженство обрели! А вы-то что? Навоз невыгребной! Шает, а дыму и огня тю-тю! Ящерки беззубые — во кто вы!

Работные не обижались на злые причеты. Как и прежде заботливо присматривали за одержимой. Только для начальства Дарья — что кость поперек горла. Начальство усмотрело в кликушестве Дарьи «пагубное, из ряду вон выходящее, зловредное и развращающее воздействие» на работных. По приказу свыше солдаты без посторонних свидетелей схватили Дарью и для начала бросили в одиночную каморку змеиногорской тюрьмы, пусть, мол, кликуша своей болтовней тюремные стены потешит.

Работные с ног сбились, искавши Дарью. Начальство для показу, что обеспокоено пропажей человека, тоже посылало солдат на поиски. Они осмотрели все места, где могла оказаться Дарья, даже на дно шахтных стволов заглянули, в Змеевском руду изрядно побулькали.

Встревожились работные, что не усмотрели убогого человека. За недобрую примету сочли загадочное исчезновение Дарьи.

И вот свалилась нежданная беда. В подземных выработках вода не в диковинку. В одних местах чистая, как слеза, она катилась каплями по стенам, с шорохом срывалась густым дождем со сводов выработок. В других — с сердитым ворчаньем фонтанчиками била в расселины горных пород. В выработках, которые не крепились, подземные воды легче пробивали себе путь и текли обильнее.

Из выработок верхних горизонтов вода отводилась в штольни, частью в Луговую и больше — в самую глубокую от поверхности горы Крестительскую. Оттуда воды стекали в Змеевку или Корболиху. Лишь кое-где стояли насосы с ручными или конными приводами. Они выкачивали на поверхность самую малую часть подземных вод.

Случилось так, что сразу во многих некрепленых выработках вода, как по чьему-то тайному сигналу, хлынула сокрушающими потоками. В отводных штольнях нижнего горизонта она бушевала неукротимым весенним паводком.

Над рудником поплыл басовитый набат сигнального колокола. Ему жалобно подскуливала колокольная мелочь Преображенской церкви.

Офицеры, солдаты, работные, что находились снаружи, и те, которые успели выбраться из подземелья, сбегались к условленному месту — крепостным воротам. Все прибежавшие по доброй воле или по указке начальства разбились на спасательные команды.

Федор с Алексеем Белогорцевым и его двумя дружками — бергайерами — попросился в выработки нижнего горизонта. Управляющий без заминки согласился: даже среди самых отчаянных смельчаков не сыскалось бы охотников идти на такой риск…

Шум текущей, падающей вниз воды глушил голоса людей. Воздух в подземелье густ от сырости. Факелы трещат, источают удушливый смрад. Пламя на них теряет обычную подвижность, кажется остроконечной медной отливкой.

До самой Луговой штольни Федор и его товарищи спустились благополучно. По пути откопали два завала, вызволили пятерых работных. Те наотрез отказались присоединиться к спасательной команде и поспешили наверх.

При каждом спуске вниз по узким шахтным лестницам на головы людей сверху срывались потоки ледяной воды. В одежде не найдешь и сухой ниточки.

Федор не помнил, сколько спусков осталось позади. Замечал одно: чем ниже спускались, тем сильнее бушевала вода.

Алексей Белогорцев за свою жизнь провел под землей столько же времени, сколько на земле. Пожалуй, один крот мог равняться с бергайером по умению распознавать темные подземные норы. Когда вода дошла до пояса, Алексей облегченно вздохнул. Федор не понимал, чему радуется товарищ. Ведь до этого воды было меньше, и Алексей сосредоточенно молчал.

— Ну, вот и Крестительская! Здесь вода посильнее, хотя и не так шумом пугает, — сказал Алексей. — Свяжемся на всякий случай одной веревкой, чтобы кого потоком не утянуло.

Осторожно, чтобы не повредить ног о камни, пробрели саженей двести. Алексей первым в цепочке замедлил шаг, принялся факелом чертить по стене штольни.

— Молодец Васька Коромыслов! Как маркшейдер, точно означил, где начинается каменный лаз. Вот он, смотрите!

Алексей ткнул факелом в стену. Камни в ней уложены так плотно, что неопытный глаз не отличил бы от естественно сложившейся породы.

У входа в лаз остались два бергайера. Федор накрепко наказал:

— Не ровен час, вода может схлынуть. Если стражники придут — сами знаете, что делать. Вас не учить, как робят молотком…

Лаз узкий и низкий, воздух в нем суше, чем в штольне, но спертый и тяжелый. Федор и Алексей медленно пробирались вперед. Постепенно удалялся шум воды в штольне.