Николас Уайзмен - Фабиола Страница 39

— Кто принес записку?

— Солдат, — ответила Грая.

— Позови его сюда!

Солдат вошел, и при виде окружавшей Фабиолу роскоши с недоумением оглядывался и переминался на одном месте с ноги на ногу.

— Откуда ты? — спросила у него Фабиола.

— Я из тюрьмы Туллия и состою в страже.

— Кто тебе дал записку? — - Сама Агния.

— Так она в тюрьме? Не может быть! За что? Каким образом?

— Говорят, будто на нее донес Фульвий, обвиняя ее в том, что она христианка!

— Это неправда! Я могу поручиться за нее. Вот тебе за труды, ступай обратно в тюрьму и скажи Агнии, что я сейчас приду к ней.

Фабиола быстро оделась в самое простое платье, накинула плащ и одна отправилась в тюрьму; там ее ввели в отдельную камеру, в которую заключили Агнию.

— Что это значит? — воскликнула Фабиола, бросаясь на шею к своей родственнице.

— Как видишь! Несколько часов тому назад меня задержали и привели сюда.

— Так этот негодяй Фульвий отважился мстить тебе? Но увидим еще, кто восторжествует! У нас с тобою немало связей. Я сейчас же иду к Тертуллию и расскажу ему обо всем, опровергнув клевету.

— Какую? — спокойно спросила Агния.

— Ту, которую возвели на тебя; будто ты христианка.

— Да, благодарение Богу, я христианка, — сказала Агния и перекрестилась.

Эти слова уже не поразили Фабиолу. Она уже не дивилась. Разве Себастьян, которого она считала лучшим и умнейшим из людей, не был христианином? Могло ли удивить ее, что Агния христианка? Агнию она ставила очень высоко. Она считала ее чистейшею и добрейшею из всех женщин. Спокойствие, ясность Агнии также не удивляли ее: такими видела она Ирину и Дарью. Фабиола только содрогнулась при мысли о том, что ожидает Агнию, и опустила голову. Безмолвно стояла она перед своей молодой родственницей.

— Давно ли? — наконец спросила она ее.

— С рождения; мать моя христианка и крестила меня. Меня воспитывали в христианской вере.

— И ты скрывала это от меня и ничего мне не сказала?

— Ах, Фабиола, могла ли я? — ответила Агния, — вспомни, какие предрассудки укоренились в тебе. Ты приходила в негодование и ужас при одной мысли о христианах, ты верила всему тому, что о нас рассказывали, ты ненавидела и презирала нас.

— Это правда, Агния, но я не знала тогда христиан. Если бы ты и Себастьян сказали мне, что вы христиане, я бы не поверила никакой клевете. Я знала, какие вы люди! Любовь моя к вам оказалась бы сильнее всяких предрассудков..

— Едва ли! — возразила Агния, — Это теперь тебе так кажется. Сколько умных, сколько добрых людей в Риме верило и верит слухам, которые распускают наши враги.

— Хорошо, Агния, теперь не время рассуждать, надо действовать. Пусть Фульвий докажет, что ты христианка. Доказательств ведь он не имеет?

— Они ему и не нужны. Я уже призналась, и завтра опять публично признаюсь.

— Как! Завтра? — воскликнула Фабиола.

— Да! Меня будут допрашивать, чтобы избежать огласки, так как я принадлежу к одной из самых богатых и благородных фамилий. Чего же ты испугалась? Почему ты смотришь на меня такими страшными глазами?

— Но ведь это смерть! — произнесла Фабиола с усилием.

— Так что же?

Фабиола чувствовала, что сердце ее охватило новое, незнакомое ей доселе чувство; она бросилась на шею Агнии и зарыдала на ее груди.

Но эти рыдания не были ни безотрадными, ни горькими.

XXX

— Так как же? — говорил Корвин своему отцу, сидя с ним поздно вечером, — ты думаешь, нам нельзя получить все состояние Агнии?

— Едва ли, Фульвий непременно будет требовать значительной его части... Цезарь ненавидит его, подозревает, что он прислан в Рим с Востока, чтобы обо всем доносить... Он не захочет отдать Фульвию такие богатства, и, всего вероятнее, возьмет себе состояние Агнии. Однако я придумал другую штуку: я хочу предложить цезарю поступить по закону и отдать все имение Агнии ближайшей ее родственнице, Фабиоле, ревностной поклоннице бессмертных богов. Он, может быть, согласится, чтобы лишить Фульвия богатой награды.

— Но какая же нам будет от этого выгода?

— Остается одно последнее средство: старайся приобрести благосклонность Фабиолы; скажи ей, что все это устроили мы: ты и я; таким образом, поставь себя с нею на дружескую ногу. И потом уж твое дело ей понравиться и получить ее руку.

— Да, кажется, это единственный способ! Но как же ты уговоришь цезаря?

— Я приготовлю декрет заранее и после казни отправлюсь во дворец. Я объясню ему, какой ропот возбудил арест Агнии, уверю, что надо исправить ошибку и отдать ее состояние ближайшей родственнице, что такой поступок вызовет единодушное одобрение. Он алчен, правда, но еще больше труслив. Я припугну его.

— Да, хорошо, если удастся. Вся моя будущность зависит от того, примет ли Фабиола мое предложение. Да и отчего бы не принять? Я сын префекта, сын одного из первых лиц в городе.

— Уж это твое дело, — сказал Тертуллий, вставая. — Постарайся добиться успеха хоть раз в жизни. До сих пор нельзя сказать, чтобы ты был очень счастлив в своих предприятиях.

Корвин, полный раздумий, расстался с отцом. Между тем другой разговор, столь же важный, происходил в комнате Фульвия.

— Так она схвачена, — говорил старик, — стало быть, вышло по-моему. Я еще раньше говорил тебе, что ты напрасно домогаешься ее руки, что не пойдет она замуж за тебя, иностранца, человека без имени и положения. Теперь надо знать, удастся ли другой твой план.

— Конечно, должен удаться. Часть ее состояния принадлежит мне по праву. Отыскавший и предавший христианку по закону берет все ее состояние себе, а я буду требовать только половины. .. признаюсь, однако, что мне жаль эту девушку... она так молода... так кротка...

— Слушай, Фульвий, — сказал старик серьезно, — теперь поздно и бесполезно говорить сантименты. Знаешь ли ты, кто я?

— Разумеется, знаю: слуга, верный товарищ, почти друг моего отца.

— Нет, я родной брат его, твой дядя. С самого раннего возраста я помышлял только о том, как бы приобрести те богатства, которые расточал твой отец. Я долго льстил себя надеждою, что мой младший брат, твой отец, способен при помощи различных предприятий нажить состояние, и оставил его заниматься делами. Я занялся твоим воспитанием и не щадил себя для того, чтобы приобрести тебе видное место в обществе и богатство. Ты помнишь, что мы ни от чего не отступали для того, чтобы в одних руках сосредоточить состояние, оставшееся после смерти твоей матери.

Фульвий закрыл лицо руками и содрогнулся.

— Пожертвовав стольким, мы не можем остановиться на полдороге: надо довершить начатое. Мы связаны неразрывно. Нам надо возвратиться на родину богачами или умереть здесь. Я не хочу и не допущу, чтобы ты жил нищим...

Фульвий не отвечал ни слова. Старик продолжал:

— Завтра для нас решительный день. Мы сразу можем достичь цели; сразу можем приобрести огромное состояние. Положим, что цезарь не откажет нам в нем; что ты намерен делать?

— Я продам все как можно скорее, заплачу долги и уеду на Восток.

— А если он откажет?

— Это невозможно, невозможно! — воскликнул Фульвий. — Я дорогою ценою заплатил за это состояние и возьму его!

— Тише! Тише! А если его не отдадут?

— Тогда я пропал. Долги мои велики; я рассчитывал на состояние Агнии, чтобы заплатить их. Мне остается только одно -бежать.

— Хорошо; значит надо готовиться и к этому. Спи спокойно.

Завтра, если тебе не посчастливится, все будет готово к бегству. Положись на меня, я все устрою. И никогда тебя не оставлю. Признайся, не будь меня, ты бы не сумел ничего обделать?

Фульвий не ответил ни слова и с мрачным лицом ушел в свою комнату.

На другой день рано утром Фульвий пришел к воротам тюрьмы. Тюремный сторож ввел его в комнату Агнии. Она не испугалась, но встала и стояла перед ним, сложив руки на груди.

— Оставь меня умереть спокойно, — сказала она ему тихо. — Мне остается несколько часов; я бы хотела провести их в мире и одиночестве.

— Я пришел предложить тебе еще раз жизнь, полную счастья. Судьба твоя в твоих руках. Скажи слово, и ты будешь вырвана отсюда, спасена, окружена в продолжение всей жизни роскошью и любовью.

— Разве я уже не сказала тебе, что я христианка и не отступлю от моей веры?

— Я не требую этой жертвы. Оставайся христианкой, но согласись быть моей женой; по одному моему слову двери эти растворятся. Беги со мной на Восток. Там много христиан, и ты...

— Я не могу быть женою человека, который предал моих братьев и сестер на смерть. Оставь меня!

Фульвий вышел из себя. Глаза его засверкали, щеки вспыхнули.

— Несчастная! — воскликнул он. — Ты призываешь смерть, и v ужасная смерть постигнет тебя! Не говори же, что я убил тебя, ,1- ты сама себя убила!

Фабиола пришла к Агнии и удивилась ее спокойствию и кротости. Глаза Агнии казались добрее, задумчивее обыкновенного. Все в ней дышало благородством и чувством собственного достоинства. Она встретила Фабиолу приветливо, с какою-то гордою осанкой, которой прежде Фабиола не замечала в ней. Нежная любовь Фабиолы к Агнии не изменилась, но к ней добавилось чувство уважения, столь глубокое, что если бы она уступила своему первому порыву, то бросилась бы не на шею к ней, а к ее ногам.