Лью Уоллес - Бен-Гур Страница 39

Представление классической колесницы не составляет труда. Нужно только нарисовать в воображении широкую платформу, на которой установлен открытый сзади кузов. Такова исходная модель. Художественный гений превратил ее со временем в произведение искусства, подобное тому, на котором выезжала перед рассветом Аврора.

Жокеи древности, не менее изобретательные и тщеславные, чем их современные наследники, называли простейший выезд двойкой, а наилучший — четверкой, последние состязались на олимпиадах и подражавших им играх.

Лошади запрягались плечом к плечу, двое в центре назывались коренниками, а крайние — пристяжными. Считалось, что чем больше свободы предоставляется животным, тем большую скорость они развивают; поэтому упряжь делалась предельно простой, сводясь к хомуту и постромкам. У дальнего конца оглобли крепилась поперечина, через кольца которой пропускались ремни, пристегнутые к хомутам. Постромки коренников крепились к оси, а пристяжных — к верхней части рамы. Оставалось только разобраться с вожжами, которые, на современный взгляд, были устроены весьма примечательно. На дальнем конце оглобли имелось кольцо, через которое пропускался весь пучок, чтобы потом разделиться, проходя через кольца на кузове перед возницей.

Таково общее описание, детали же прояснятся по ходу предстоящей сцены.

Все колесницы встречались молчанием, но последняя была более счастливой. Ее продвижение к трибуне, с которой мы наблюдаем, сопровождалось громкими приветствиями, привлекшими общее внимание. Коренники ее были вороными, а пристяжные — снежно-белыми. По римской моде у всех лошадей были коротко подстрижены хвосты, а гривы разделены на множество косичек, заплетенных яркими красными и желтыми лентами.

Когда колесница приблизилась, оказалось, что сам ее вид оправдывает энтузиазм публики. Мощные бронзовые полосы схватывали ступицы, спицы представляли собой части слоновых бивней, вставленных естественным изгибом наружу; ободья из черного дерева также были окованы бронзой. На концах оси скалили зубы медные тигры, а плетеный кузов был позолочен.

Прекрасные кони и роскошная колесница заставили Бен-Гура внимательнее взглянуть на возничего.

Кто он?

Задаваясь этим вопросом, Бен-Гур еще не видел лица, но осанка показалась странно знакомой и уколола воспоминанием о далеком прошлом.

Кто это мог быть?

Лошади перешли на рысь. Судя по грому приветствий, это был либо официальный фаворит, либо знаменитый принц. Участие в скачках не могло унизить аристократа, ибо и цари нередко состязались за венок победителя. Можно вспомнить, что Нерон и Коммодус были без ума от колесниц. Бен-Гур встал и протолкался вниз, к ограждению. Лицо его было серьезно.

И в этот момент представилась возможность рассмотреть возничего. С ним ехал помощник, называвшийся миртилом, что позволялось знатным гонщикам. Бен-Гур, однако, видел только возничего, стоявшего с обмотанными вокруг талии вожжами — статная фигура, в легкой красной тунике; в правой руке бич, в левой — вожжи. Поза живая и грациозная. Приветствия принимаются с величественным равнодушием. Бен-Гур стоял в оцепенении — инстинкт и память не подвели его — возничим был Мессала!

Выбор лошадей, великолепие колесницы, осанка и более всего выражение холодных, резких орлиных черт лица, выработанное в его соотечественниках многими поколениями власти над миром, говорили Бен-Гуру, что Мессала не изменился: по-прежнему надменный, самоуверенный и наглый; те же амбиции, цинизм и презрительное пренебрежение.

ГЛАВА VIII

Кастальский ключ

Когда Бен-Гур спускался по ступеням трибуны, поднялся на ноги араб и выкрикнул:

— Мужчины Востока и Запада, слушайте! Славный шейх Ильдерим приветствует вас. Он привел четырех скакунов, происходящих от любимцев Соломона Премудрого. Нужен человек, который сумеет править ими. Того, кто справится с этой задачей к удовольствию шейха, он обещает обогатить до конца дней. Здесь, в городе, в цирке, всюду, где собираются сильные мужчины, передайте это предложение. Так сказал мой господин, шейх Ильдерим Щедрый.

Объявление вызвало живую реакцию под тентом. К вечеру его будут повторять и обсуждать по всему Антиоху. Бен-Гур, услышав, остановился и, колеблясь, переводил взгляд с глашатая на шейха. Малух решил было, что он готов принять вызов, и испытал облегчение, когда Бен-Гур вернулся и спросил:

— Куда теперь, добрый Малух?

Рассмеявшись, он ответил:

— Если желаешь уподобиться всем, впервые посещающим Рощу, иди и узнай свою судьбу.

— Мою судьбу, говоришь? Хоть это и попахивает нечестием — пойдем к богине.

— Нет, сын Аррия, здешние аполлониты придумали лучший фокус. Вместо разговора с пифией или сивиллой они продадут тебе едва высохший лист папируса его. Опустишь в определенный источник, выступят стихи, в которых можно прочитать свое будущее.

Выражение интереса покинуло лицо Бен-Гура.

— Есть люди, которым нечего узнавать о будущем, — сказал он мрачно.

— Значит, ты предпочитаешь храмы?

— Храмы греческие?

— Говорят, да.

— Эллины достигли совершенства в архитектуре, но заплатили за него разнообразием. Все их храмы похожи один на другой. Как называется источник?

— Кастальский.

— О! Да он известен во всем мире. Идем туда.

По дороге Малух наблюдал за своим спутником и отметил, что, по крайней мере на время, настроение у него испортилось. Он не обращал внимания на встречных, ни звука не исторгли из него придорожные чудеса, он шагал молча, даже мрачно.

Мысли Бен-Гура занимал Мессала. Будто и часу не прошло с тех пор, как жестокие руки оторвали его от матери; и часу не прошло с тех пор, как римляне запечатали ворота отцовского дома. Он возвращался к лишенному надежды прозябанию на галерах, когда помимо бесконечного труда у него было только одно — мечты о мести, в каждой из которых занимал свое немалое место Мессала. Ее может избегнуть — не раз говорил он себе — Гратус, но Мессала — никогда! И, чтобы сделать нерушимым свой приговор, он снова и снова повторял тогда: «Кто указал на нас карателям? А когда я просил его о помощи — не для себя — кто издевался надо мной и ушел, смеясь?» И всегда мечты завершались молитвой: «В день, когда я встречу его, помоги мне, Бог моего народа! — помоги найти ему достойную казнь!»

И вот встреча стала реальностью.

Быть может, окажись Мессала больным бедняком, чувства Бен-Гура были бы иными; но было не так. Он нашел врага более чем преуспевающим в свете солнца и блеске золота.

Вот так то, что Малух счел упадком духа было напряженным обдумыванием, когда должна произойти встреча и как сделать ее наиболее запоминающейся.

Через некоторое время они свернули на дубовую аллею, где сновали в обоих направлениях группы людей, пеших, конных, женщины в паланкинах и, изредка, грохочущие колесницы.

В конце аллеи дорога плавно спускалась в низину, где с одной стороны поднимались серые отвесные скалы, а с другой — лежал свежий зеленый луг. Тут им открылся знаменитый Кастальский ключ.

Пробравшись сквозь толпу, Бен-Гур увидел струю воды, бьющую из каменного гребня в середине бассейна из черного мрамора, в котором она, покипев, исчезала, как в воронке.

У бассейна, в вырубленном в скале портике, сидел жрец, старый, бородатый, морщинистый, в просторном плаще с капюшоном — настоящий отшельник. Невозможно сказать, что более поражало пришедших сюда людей: вечно неиссякающий ключ или вечно неотлучный жрец. Он видел, слышал, его видели все, но он никогда не говорил. Время от времени паломник протягивал ему руку с монетой. Хитро мигнув глазами, тот забирал монету и давал в обмен лист папируса.

Получивший спешил сунуть папирус в бассейн, после чего, держа на солнце мокрый листок, получал в награду проявившуюся стихотворную надпись, и слава фонтана редко страдала от скудных достоинств поэзии. Не успел Бен-Гур воспользоваться услугами оракула, как на лугу показались новые гости, привлекшие внимание толпы у бассейна, и Бен-Гур не был исключением.

Сначала он увидел верблюда — очень высокого и очень белого, которого вел поводырь верхом на лошади. Беседка на верблюде поражала не только необычайным размером, но и окраской — она была малиновой с золотом. За верблюдом следовали еще два всадника на лошадях с копьями в руках.

— Чудесный верблюд, — сказал кто-то в толпе.

— Князь приехал издалека, — предположил другой.

— Скорее — царь.

— Будь под ним слон, я так и сказал бы — царь.

У третьего было совершенно особое мнение.

— Верблюд, да еще белый! — заявил он авторитетно. — Клянусь Аполлоном, друзья, там едут — вы же видите, что на верблюде двое — не цари и не князья; это женщины!